Андрей Воробьев - Дело о продаже Петербурга
Совсем некстати, пробудился аппетит, который не смогла утолить пара съеденных конфет. Она пошла на кухню, сделала себя несколько бутербродов, опять заварила кофе. Потом она отрезала еще один достаточно солидный ломоть ветчины для Маши, чтобы та получила некоторую компенсацию за перенесенные моральные страдания. Но в компенсации не было нужды. Когда Женевьева вошла в комнату, то сразу же услышала удовлетворенное чавканье. Мэй что-то ожесточенно жрала. Француженка решила, что собака доедает конфеты, однако тотчас поняла, что ошиблась — Маша перекусила злосчастной папкой, в которой находились газеты, полные клеветы на почтенное семейство ротвейлеров.
* * *Подозрительность Пожаркина к женщинам возникла давно. Ему казалось, чем активнее баба занимается чем-то, кроме главного бабского дела — любви, тем искуснее скрывает свои тайные замыслы. Если успешно делает карьеру — лишь ради желания возвыситься над несостоявшимися и потенциальными любовниками. Когда женщина идет в политику, она хочет удовлетворить два подспудных желания: обладать или оскопить. В идеальном мире Пожаркина высшей должностью, которую имеет право занять женщина, был бы пост старшей секретарши. Разумеется, при наличии трех достоинств: умения заваривать кофе, начинать смеяться над шутками начальника на одну секунду раньше гостей и затыкаться даже не тогда, когда он прикажет, а когда просто посмотрит. Возможно иные, на месте Пожаркина, хотели бы увидеть в девушке-секретарше еще одно, четвертое достоинство. Или, вернее сказать, одно-единственное вместо трех остальных. Но Пожаркин понял еще пятнадцать лет назад, что он в женщинах не нуждается.
На этот раз приходилось терпеть. Ибо в кураторы Пожаркину на время предстоящей работы была определена именно женщина. Причем очень серьезная. Он угостил ее стандартным московским комплиментом: немного посетовал на питерскую погоду, понадеялся, что нас сегодня не затопит наводнение и всем посетителям этого ресторанчика не придется, подобно пушкинскому герою, забираться на Медного всадника. Женщина сухо заметила, что безумец сидел на спине льва.
Впрочем, Пожаркин и без этого пожалел бы о своей шутке. Ему не нравилось место, в котором была назначена встреча. В Москве тоже немало замечательных кабачков, стилизованных под старину. Ковры, бамбуковые циновки, закопченные бревна, черепица — они так мило смотрятся, когда ими покрывают бетонные стены ресторана, построенного десять лет назад.
Каменные своды заведения были возведены во времена, когда даже мудрецы не знали слово «железобетон». Казалось, потолки влажны от подземных вод, бродящих вокруг первых зданий Петербурга. И еще казалось, в любой момент из-за фигуры ряженого официанта выглянет иная, бесплотная фигура, в мундире и парике. Или послышатся стоны и мольбы обреченных. Настоящие камеры были в этом подвале, и люди когда-то смотрели здесь на огарок свечи так же, как сейчас на него глядит сам Пожаркин.
Журналист оглядел своих собеседников. Здоровый парень — этакий гусарский капитан. Шарахнет канделябром партнера в час карточный игры — наповал, дуэли не потребуется. Другой собеседник, Игорь Борисович, потянет на министра тайной полиции. А с женщиной, которая будет им руководить, все просто — Матушка-Государыня, и ничего другого!
Кто же в этом случае он? Иногда на Пожаркина нападали минуты просветления, и он становился беспощадно-логичным по отношению к собственной персоне. Да, однажды после его публикации в отставку ушли федеральный министр и два президентских советника. Но материал для статьи нашел не он, да и день, когда надо выпалить этим компроматом, ему сообщили по телефону, причем в два часа ночи. Нет, среди этих стен XVIII века Пожаркин честно признавался хотя бы самому себе: «Я — наемный писака. Или писец, как в те времена. Только, хорошо оплачиваемый…».
— Александр Николаевич. Я познакомился с вашим пакетом предложений, — начал Игорь Борисович. — Мне показалось, я уловил его суть. Она основано на том, что сейчас в Питере, как и по всей России, девальвируются не только деньги. Девальвировался человеческий труд. И за сто долларов можно заставить человека сделать то, что он раньше не согласился бы сделать и за пятьсот.
— Именно так, — поддакнул Пожаркин. — Идея проста. Мы создаем пирамиду, но не финансовую, а политическую. В каждом из округов — от пяти до десяти инициативных групп. Один из координаторов — вершина, вербует несколько человек, которые обязуются проголосовать за нужного кандидата. Каждый из них получит деньги только в одном случае — если привлечет пять человек. С ними — то же самое.
— Неплохо задумано, — сказала женщина. — Но что будет, если явка окажется стопроцентной? И где гарантия, что человек, взявший деньги, укажет именно нужную фамилию?
— Когда в наше время человек держит в руках сто тысяч рублей, то он не может не понимать некоторых вещей, — начал Пожаркин. — К тому же деньги можно все сразу не давать. Скажем, до выборов процентов двадцать, а остальное — после. В качестве премиальных. И только в случае ожидаемого результата голосования.
— Все гораздо проще, — перебил Игорь Борисович. — Во-первых, мы всегда можем прекратить строительство пирамиды, как только станет ясно, что в данном округе у нас есть контрольный пакет голосов. Во-вторых, что касается обязательности наших электоральных клиентов, то с ними поработает Дима, — Игорь Борисович указал на парня. — Довольно нескольких бесед с людьми, находящимися на вершине, как сработает закон пирамиды. Кстати, мне понравилась идея добиться отсутствия кабин на участках. Нетрудно пустить слух, что все под контролем тайных телекамер. Уверяю вас, героев немного. И человек, взявший хорошие деньги, будет в итоге вести себя хорошо. Впрочем, и в идее премирования есть рациональное зерно.
— Мои ребята проконтролируют, — подтвердил Дима, сжимая кулак и опуская его на стол. Однако перед скатертью кулак разжался, и удара, который уже предчувствовали уши Пожаркина, не последовало. Дама уважительно посмотрела на верзилу.
— Кстати, я хотел передать на вашу экспертизу идею одного из местных имиджмейкеров — Ужастикова, — кашлянул Игорь Борисович. — Идея в следующем. Возле фамилий наших опасных противников окажутся их двойники, полные тезки.
— Кто такой этот Ужастиков? — спросил Пожаркин.
— Главный питерский имиджмейкер. — Правда, не только местный. Не раз хвастался, будто именно он делал Лебедя победителем в Красноярске.
— А еще он избрал Нельсона Манделлу президентом ЮАР! — усмехнулся Пожаркин. — Чепуха. Конечно, найти полных паспортных близнецов и купить их за небольшие деньги или даже за идею нетрудно. Однако в итоге это вызовет мощную ответную агитацию.
— Согласен, — кивнул Игорь Борисович. — Не надо нам ни ужастиковых, ни кошмаровых. Не будем пугать друг друга. Вам, Александр Николаевич, предстоит задержаться здесь на пару недель. Кто будет вами руководить и направлять, вы уже поняли. Так что, до встречи…
Когда Пожаркин вышел из зала, Игорь Борисович обратился к даме:
— Парень мерзкий, спорить не буду. Но некоторые вещи приходится принимать, как есть. Дуб мне буквально его навязал. Он объяснил, что не представляет серьезную кампанию без Саши Пожаркина. Не представляет — и хорошо. Работа для него уже нашлась. А сейчас о более серьезном… Сергеич!
К столику подошел невысокий мужчина в дорогом, но слегка помятом костюме и с небольшим кожаным саквояжем в руке. В таких сумках разбойники любят уносить сокровища из ювелирных лавок. Впрочем, свои, особые сокровища были и в этом саквояже.
— Игорь Борисович. Я проверил зал. Все в порядке. Любой «жучок» находится не ближе, чем за полкилометра.
— Это так, Саша? — спросил Игорь Борисович.
Саша посмотрел на него почти возмущенно — как можно было не поверить в профессионализм! Однако тотчас же в его глазах мелькнуло понимание. Все слишком серьезно. И проколов не должно быть, потому что не должно быть.
— Вы можете говорить, о чем хотите, и не беспокоиться, — заверил он.
— Тогда начнем разговор, — приступил к делу Игорь Борисович. — Речь идет о тех самых инструкциях.
* * *Юля начинала жалеть себя: сколько времени зря потрачено! Все это напоминало излюбленный сюжет советских прозаиков, режиссеров и либреттистов: в развалинах старинной усадьбы ищут клад, а когда находят, выясняется, что он состоит из банкнот уже не существующих государств. Возможно, ворох бумаг, лежащих перед ней, и сейчас представлял для кого-то ценность. Но не для нее.
Вот «великий правозащитник» (великий, правда, в масштабах нашего города) употребил в свою пользу целый грузовик с гуманитарным шоколадом — почти три тонны. «Кишки слиплись, пока жрал», — подумала Юля. Был под следствием, но как-то отвертелся, может, доказал, мол, брал не так много на фоне прочих распределений «гуманитарки».
