Лариса Светличная - Почти моё золото

Хозяин и Сыченюк в который раз недоверчиво переглянулись. Хозяин вытащил одной рукой из кармана большой аккуратно сложенный матерчатый пакет. При этом он не спускал глаз с меня и Сергея Петровича. Решив, что из нас двоих я более опасна, он приказал мне:

— Отойди в сторону!

Я отошла. Спорить с пистолетом не хотелось.

Хозяин бросил пакет под ноги старику.

— Возьми пакет, собери все золото и отдай мне. Только медленно!

Сергей Петрович стал нагибаться за пакетом. Я поняла, что жить нам осталось совсем немного, и как только пакет с золотом попадет в руки Хозяина, то нам конец. Поэтому я решила действовать.

— Сыченюк! — сказала я. — Ты думаешь, Хозяин будет с тобой делиться? Не надейся! Он зароет тебя здесь вместе с нами!

Сыченюк и сам это подозревал. Он опять недоверчиво посмотрел на Хозяина. Тот ответил ему злобным взглядом. То, что произошло потом, длилось несколько секунд, но эти секунды стали самыми страшными в моей жизни.

В руке у Сергея Петровича оказался нож, и он всадил его под ребра Хозяину. Потом он сразу выдернул нож и одним жестом перерезал горло Сыченюку от уха до уха. Потом повернулся к падающему Хозяину, запрокинул ему голову и тоже перерезал горло. Хотя мне показалось, что Хозяин был уже мертв. Ножа в сердце для этого вполне хватит. Выстрелить никто из них так и не успел. Они не ожидали такого поворота событий. Я тем более.

Сергей Петрович вытер нож о штаны мертвого Сыченюка и повернулся ко мне.

— Возьми пакет, положи туда золото и отдай мне.

Это был чужой человек, я его не знала. За несколько мгновений Сергей Петрович так изменился, что я, знавшая его много лет, отказывалась в это верить.

Я не шелохнулась. Я поняла, что случится дальше: как только я нагнусь за пакетом, он схватит меня за волосы, откинет голову и перережет мне горло от уха до уха. Точно так же, как Хозяину и Сыченюку. Точно так же, как профессору Леониду Борисовичу Кросову.

Отдельные фрагменты жизненной мозаики сложились передо мной, и я увидела всю картину в целом. Я все время находилась рядом с убийцей, да еще регулярно рассказывала ему о своих планах и отчитывалась в проделанной работе. В том, что я сейчас стою перед этим убийцей, и у него в руке нож, виновата только я сама. Не знаю, почему я решила, что он немощный старик, если внимательно посмотреть, он еще достаточно крепкий, но я не присматривалась, это тоже моя ошибка. И все-таки некоторые моменты не состыковывались в моей голове, и я решила их прояснить перед смертью. С тем, что меня сегодня все равно кто-нибудь убьет, я уже смирилась.

— Сергей Петрович, ну пожалуйста… Как же так! Почему…

Старик немного расслабился. Трупы его не смущали, он бы и меня присоединил к ним, но ему доставляло удовольствие поговорить со мной. Я ведь никогда не спрашивала, откуда он родом, где работал, знала только то, что он сам рассказывал. Теперь я вспомнила, что он часто уезжал на несколько дней или недель, говорил, что к друзьям. Теперь его двойная жизнь для меня уже не имеет никакого значения, надо было раньше к соседям присматриваться.

— Сергей — да, но не Петрович.

— Это как не Петрович? А ваш отец?

— Про отца мать мне сказала, что в тюрьме умер. Петром назвался мой отчим.

— Назвался? Сам?

— Отчим после войны украл документы у парня, который ехал в Москву работать на стройке.

— Что стало с парнем? — спросила я. Могла бы и не спрашивать, и так ясно. Я испуганно посмотрела на нож, но решила спросить все, что меня интересует. Все равно терять уже нечего. — Ваш отчим воевал?

— Воевал. В этом самом партизанском отряде у станицы Вольготной. Говорил, что ему умирать не хотелось, он совсем молодой был, мальчишка. Партизанить — верная смерть! Ты правильно рассказала про тот последний бой на поле у холма. Вот только немцы на этом поле не случайно оказались. Он их навел. Все партизаны здесь полегли, и командир Алексей Никольский тоже, отчим один выжил.

— А при чем здесь Фриц фон Шнайер?

— Немца того, Фрица, отчим уже умирающим нашел. У него все кишки наружу вывалились — граната рядом взорвалась. Он все шептал: «Золото, сокровища Серапиты!». Отчим в школе немецкий язык учил, так что слова эти понял. Думал — предсмертный бред. Столько лет после этого прошло, а забыть не мог. Мне часто рассказывал. Вдруг иду я мимо твоей двери, а дверь приоткрыта. Ты в комнате с кем-то разговариваешь, и я снова слышу: «Золото, сокровища Серапиты!».

Все! С этого дня всегда буду закрывать дверь в квартире. Если выживу. Сосед неспешно и обстоятельно продолжал рассказ. Почему бы не поговорить, если никто не мешает, да и свидетелей беседы не останется.

— Как только ты про своего профессора сказала, я руку протянул, записную книжку твою с полки схватил, и к нему. Только он ничего не знал, или говорить не хотел, это уже мне не важно. Я из подъезда выходил, когда заметил двоих здоровых парней. Потом уже ты рассказала, что их убили. Я их не убивал. Они меня и не заметили. Кому нужен старик? Тащится себе мимо и пусть. Тогда я стал за тобой следить. Знал, что ты обязательно золото найдешь. Так оно и вышло. Теперь это все мое!

Выходит, что его. А было почти мое. Сосед удобнее перехватил нож.

— Но ведь вы говорили, что у вас были жена и дочь! Они умерли от туберкулеза? — вспомнила я не к месту и не ко времени сведения из его биографии.

— У меня не было жены. Та женщина работала в отделе кадров в сберкассе. Я туда уборщиком устраивался, когда мы ее грабить собирались, но сорвалось. Увидела мои документы, и говорит: ты не можешь быть сыном Петра, я его знаю, он мой муж, а эта девушка, ее Людмилой звали, тут же работала — его дочка. Говорит, я его с войны не видела, потерялся он, без вести пропал. Я ей отвечаю, ошибка, мол, однофамильцы, а она уперлась и ни в какую, нет, и все тут. Я их обеих той же ночью и зарезал, чтоб не болтали лишнего.

Оказывается, я всю свою жизнь мило общалась с садистом, грабителем и убийцей. Ну, не только я, у него ведь здесь был друг. В Москве я даже не спросила, как этого друга зовут…

— Откуда у вас взялся друг в станице Вольготной?

— И ты в это поверила? — оскалился предатель.

— Мы в его доме жили!

Похоже, не было никакого друга, но я поздно об этом подумала. Но факт, жили ведь, как-то мы в этот дом попали!

— Пока ты сидела на лавочке у автобуса, я сходил в здание вокзала и на почту. Поговорил с людьми душевно, спросил, кто из стариков недавно умер. Деревня маленькая, все друг друга знают, мне и сказали. Потом осталось только пойти в его дом и разыграть спектакль. Вот я веселился, когда узнал, что умер сын Никольского. Бывают совпадения!

— Но нас могли выгнать из его дома! — на минуту забыв об опасности, поразилась я наглой авантюре соседа. Как все оказывается просто. Смелость города берет, и степные станицы.

— Нет, ты бы что-нибудь придумала. Ты и так отлично все устроила. Ну, а теперь…

Я почувствовала, что разговор окончен, и у меня осталось только последнее слово приговоренного к смерти.

— Ну ты и мразь! — я плюнула ему в лицо и стала ждать нож в горло. Никогда в жизни не могла произнести патриотическую речь.

Выстрел тихо хлопнул от входа в гробницу, и, выронив нож, старик схватился за плечо. Он тяжело повернулся к входу, посмотреть, кто его убивает, и сразу же получил от Влада еще одну пулю — в голову в качестве контрольного выстрела. Старик навзничь рухнул возле каменной плиты с вожделенным золотом, едва не задев трупы Сыченюка и Хозяина. В маленькой пещере все умудрились упасть так, что почти не задевали друг друга, и совсем не касались Серапиты. Я вжалась в стену, стараясь ни на кого не наступить, и почти забыв, как надо дышать.

Между тем Влад быстро осмотрел склеп, отметив и золото на костях Серапиты, и свежие трупы с перерезанным горлом. Моих объяснений ему не понадобилось, он и без меня прекрасно понял, что здесь произошло. Ничего не могу сказать, соображает он быстро. Стреляет тоже.

— Меня ты тоже убьешь? — спросила я просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

Должен же кто-то меня сегодня убить. Здесь уже почти всех убили. У меня, кажется, едет крыша, и я схожу с ума. И спрятаться негде.

— Вылезай отсюда.

Влад подтолкнул меня к выходу. Хоть бы не получить пулю в спину. Может быть, он не настроен меня убивать? У него для этого было достаточно времени, но я все еще жива. Если бы захотел, то уже пристрелил бы. Ему, наверное, тоже лишние свидетели не нужны, а я свидетель. Так зато я молчаливая, я вообще разговариваю редко, он об этом знает.

Я пошла к проходу, едва не спотыкаясь о трупы, и перешагивая через них, но повернулась и в последний раз бросила взгляд на гробницу. Я смотрела не на воров, а на лежащую на плите Серапиту. Ее лицо с тонкими совершенными чертами было повернуто не ко мне, а к каменному потолку склепа, длинные ресницы не шевелились, на губах — улыбка легкого сна смерти.