Барбара Вайн - Львиная стража
Похищение запланировали на следующий день. Тилли думала, что за Джессикой приедет мамаша какого-нибудь другого ребенка, но получилось по-другому. Приехал сам Гарнет, и девчонка, вместо того чтобы ехать с ним, уехала с женщиной, которая убирается у Принцессы и ездит на работу на мопеде. До понедельника делать больше было нечего. Я спросил у Сандора, сколько денег, когда придет время, мы попросим. Я сидел на своей кровати с банкой пива из холодильника, а он был в ванной, брился.
– Предоставь это мне, – вот и все, что он сказал, но я почувствовал себя очень неуютно. Мне стало тревожно не за себя – я знал, что могу доверять Сандору, – а за Тилли, которая выполняла всю работу.
– Это будет миллион, да? – сказал я, хотя очень боялся продолжать расспросы.
– Я же сказал, чтобы ты предоставил эту сторону дела мне.
– А что, если он не заплатит? – сказал я.
Сандор притворился, будто не понял, что я имею в виду, он так часто делает, если я говорю на жаргоне или использую выражения вроде этого.
– Как мне тебя понимать?
Не знаю, почему я должен думать о том, что рассказала мне Тилли – что Принцесса сидела в машине на переднем сиденье рядом с Гарнетом, – но я об этом подумал, я пытался учесть все непредвиденные обстоятельства.
– А что, если он трахает ее? – сказал я.
Нехорошее слово, знаю, но хороших слов для этих аспектов нет. Реакция Сандора показалась мне несоизмеримой с оскорблением. В тот момент я даже не смотрел на него, я пил свое пиво и сидел отвернувшись от двери в ванную. В следующее мгновение Сандор уже держал меня за шею захватом пожарного, и в дюйме или двух от моего лица поблескивала бритва.
– Я перережу тебе глотку, – сказал он.
Я не мог говорить: Сандор пережал мне дыхательное горло. Я хотел объяснить ему, что всего лишь считаю Принцессу одной из тех женщин, которым нравится менять мужчин – все эти мужья, да еще Сандор намекнул, что в Риме были «приключения». Что может означать приключение, кроме мужчин и секса? Но я не мог сказать всего этого, я лишь, задыхаясь, повторял его имя:
– Сандор, Сандор, Сандор…
Он не перерезал мне глотку. Возможно, он вообще ничего бы со мной не сделал, если бы я не стал отрывать его руку от своей шеи, но мне деваться было некуда, я задыхался. Он полоснул бритвой по тыльной стороне моей ладони, от мизинца до нижней фаланги большого пальца.
Как и в первый раз, сначала было не больно, зато кровоточило жутко. Мое пиво разлилось по полу, и в него закапала кровь, и на золотистой лужице пива появился гребень из алой пены. Выглядело сюрреалистично – слово Сандора. Я сунул руку под холодную воду, наложил на порез корпию и заклеил его пластырем. И тут пришла боль – начало дергать, как будто поднимавшийся внутри жар пытался вырваться.
Сандор куда-то вышел, не знаю куда, но когда я снова его увидел, он сказал, что сюда идет Тилли и что мы все идем есть в тот самый шикарный ресторан, где фасад залит светом. Пришла Тилли. Она была в белом – этот цвет трудно назвать ярким, но почему-то он ярче других. Ее наряд состоял из белого костюма, обтягивающего и с короткой юбкой. Волосы у нее стали краснее, а губная помада была цвета герани, которая росла в горшке на стойке администратора.
– Что у тебя с рукой? – сказала Тилли, и когда я сказал ей, что произошла случайность с бритвой Сандора, она отшатнулась и сказала, чтобы я не грузил ее всем этим.
Кровь пропитала корпию и пластырь. Мне пришлось заново перевязывать порез, и я порвал гостиничную наволочку на бинты. Машину вел Сандор, и Тилли села вперед, рядом с ним. Я сразу почувствовал, что в них произошла перемена, по тому, как они общались друг с другом. Однако руководство все еще оставалось в руках Тилли, а Сандор просто соглашался и ограничивался тем, что отпихивал ее, когда она прикасалась к нему, и не отвечал на ее долгие призывные взгляды.
Секс тревожит меня. Во-первых, он смущает меня. Я не могу избавиться от ощущения, что без него мир был бы лучше. Он вызывает у меня неловкость, и я расстраиваюсь. Естественно, сексом приходится заниматься, чтобы раса не угасла. Думаю, нам всем этого хочется, но я не знаю, почему нам этого хочется, ведь гораздо важнее мы сами и наше существование здесь и сейчас. Но, считая само собой разумеющимся то, что раса должна продолжаться, люди могли занимать сексом только ради этого, как животные. Животные понимают все совершенно правильно. Секс грязен, как на него ни смотри, во всяком случае, я так думаю, – эти сплетенные, липкие от пота тела, вонь. Бог или кто-то еще рассчитывал, что секс будет использоваться так же, как и другие необходимые грязные функции – как отхаркивание мокроты, например, которое очищает дыхательное горло, или как испражнение, которое очищает кишки; рассчитывал, что секс будет использоваться так, чтобы с ним быстро покончить и забыть. А вот что гораздо приятнее секса, это крепко обнимать кого-то или сидеть, обнявшись с кем-то.
Тилли привыкла к сексу. Для нее это способ общения. В том смысле, что даже в ту пару раз после своего приезда сюда, что она обнимала меня, она не могла удержаться, чтобы не прижаться ко мне животом и не потереться сосками о мою грудь. Я видел, что ей хочется заняться всем этим с Сандором, и даже чем-то большим. Мы не напились, просто распили на троих бутылку вина, а потом добавили по порции бренди. Там был тот самый официант-итальянец, и лишь только увидев Сандора, он особо подчеркнул, что будет постоянно обслуживать нас. Сандор и он трещали без умолку, и я видел, что Тилли это нравится, ей нравится, что Сандор демонстрирует то, в чем он мастер. То, что она могла восхищаться какими-то его качествами, заставляло ее желать его еще сильнее. Сандор называл его Джованни, а тот называл Сандора signore, а вот остальное я разобрать не мог.
На обратном пути мы проехали мимо кемпера. Тилли припарковала его на клочке земли, где недавно снесли старое здание и собирались строить многоквартирный дом. Это было всего в нескольких сотнях ярдов от «Георга». Она спросила у Сандора, не заметил ли он в нем каких-нибудь изменений, и он спросил у нее, куда подевалась надпись про фрукты, овощи и салаты.
– Я извела два баллончика, чтобы закрасить ее, – сказала Тилли.
В ртутно-белой дымке, которая делает эти города такими унылыми и холодными по ночам, кемпер весь казался зеленовато-болотным, но четко определить его цвет было нельзя. Когда мы приехали на парковку «Георга», я первым вылез из машины, и мне пришлось ждать, когда они закончат целоваться. Потом, когда они тоже вылезли, они еще немного поцеловались – склоняли головы под правильным углом и соединяли губы, как будто собирались съесть друг друга.
Думаю, мне следовало бы догадаться, что произойдет дальше. Если б я вел себя тактично, если б хотя бы догадывался, я бы остался внизу, в баре, или где-нибудь еще. Дело в том, что я считал, что все это занимает больше времени, я думал, процесс будет идти медленнее. И губная помада, и пудра, и румяна – все это стерлось и слизалось с лица Тилли, но на лицо Сандора не попало. Думаю, они слизали это и проглотили. Ну, вы понимаете, почему я называю секс грязным? Я пошел за ними наверх, я действительно предполагал, что Тилли зашла пропустить стаканчик, и ожидал, что Сандор скажет мне позвонить в обслуживание номеров и заказать шампанское.
Он остановил меня, когда я закрывал дверь.
– Да ладно тебе, малыш Джо, – сказал он, – ты же туп не до такой степени. Отдай нам свое местечко, а?
Странный способ излагать свою мысль, правда?
– Убирайся, – сказал он, когда ему показалось, что я его не понял.
– Ладно, но куда мне убираться?
Тилли сказала:
– Можешь сегодня переночевать в кемпере. Я дам тебе ключ.
Вот так получилось, что мне пришлось идти пешком через рыночную площадь, мимо башни с часами, между редкими машинами на парковке. Нездоровый свет заливал все вокруг и отбирал цвета – это его особенность. Ощущения те же, как когда смотришь старый черно-белый телевизор. А еще было холодно. В мае иногда бывает холоднее, чем в марте. Все было закрыто, даже пабы. На рынке весь день шла торговля, и повсюду валялись раздавленные фрукты, очистки, гнилые овощи и оторванные листья капусты. Никто не счел нужным убрать площадь, и я сомневаюсь, что ее когда-нибудь уберут. А по ней будут ходить и ездить, вся эта дрянь будет прилипать к подошвам и колесам, пока дождь не смоет ее. Кроме меня, на площади была еще одна живая душа: старуха, укутавшаяся в одеяло, она сидела на газете, расстеленной на паперти.
Я сказал себе, что я галлоглас и возвращаюсь в казарму, но от этого у меня еще больше испортилось настроение. Я как бы чувствовал себя отвергнутым, но это не совсем точно. Меня действительно отвергли. Странным было то, что я не хотел заниматься ни с одним из них тем, чем они занимались друг с другом, и я совсем не ревновал. Между прочим, я не хотел думать о том, чем они занимаются, и очень надеялся, что все уже закончилось. Я нашел кемпер и отпер дверь, и когда забрался внутрь, мне стало лучше. Я включил свет и обогреватель. Пахло очень приятно, духами и косметикой. Тилли не складывала кровать, и сейчас на ней лежали подушки и одеяла, и все это было застлано красивой красно-синей застилкой. Вокруг была разбросана одежда, та, которую она решила не надевать, стояли баночки с кремом, емкости с красками для волос, спреи. Я видел, что Тилли превратила кемпер в собственный салон красоты.
