Энн Грэнджер - Помни, что ты смертный
Маркби запер коттедж и отвез ключи Остину, который демонстративно поместил их в сейф.
Будем надеяться, это не тот случай, когда после драки машут кулаками.
Глава 15
— Звонил ваш муж, миссис Касвелл! — Сестра стояла у двери палаты, деловитая и энергичная. — Сказал, если желаете, он заедет за вами и отвезет домой.
— Сейчас? — удивилась Салли.
Она вышла из ванной, кутаясь в халат. В больничном коридоре не холодно, но она не привыкла стоять у всех на виду в ночной рубашке и тапочках, хотя рядом, как ни в чем не бывало, ходят люди в такой неформальной одежде.
— Доктор Чан говорит, вас вполне можно выписать. Как себя чувствуете? Что-нибудь съели за завтраком? — заботливо расспрашивала сестра, словно нянька.
— Кашу с молоком, — соврала Салли.
Ей приносили тарелку на подносе, но она незаметно вывалила содержимое в пакет и сунула в сумку, чтобы при случае выбросить. Тошнит при одном помышлении о еде.
Мимо провезли пожилую женщину в кресле-каталке. В Салли заговорила совесть.
— Пожалуй, в самом деле поеду домой. Вы все очень добры и внимательны, но вам наверняка нужны свободные места.
— Правда, — призналась сестра. — Не пейте больше травяные чаи! По крайней мере, в ближайшее время. Я советую молоко или воду, пока организм полностью не восстановится. И вообще не пользуйтесь травяными составами, которые приготовил не специалист или не вы сами, точно зная, что они безвредны. Не стоит принимать подарки, не зная, что внутри их.
— Не волнуйтесь, — ответила Салли. — Я хорошо усвоила урок.
Интересно, знает ли сестра про бомбу в посылке, уловила ли невольную иронию в последней фразе?
По правде сказать, не жалко покидать больницу. Неприятное место. Плохо спится, хочется домой. Лайам прибыл в десять с небольшим. В Касл-Дарси ехали в молчании. Салли боялась, как бы он не начал читать нотации насчет Бодикота, но Лайам старательно избегал этой темы. Видно, то ли доктор Чан, то ли медсестра посоветовали не расстраивать свою пациентку.
Потепление пробудило всякую живность и выманило под открытое небо. На обочинах дикие кролики щипали сухую траву и пожухлые листья кустов в живой изгороди, не обращая внимания на проезжающую машину. Птицы слетали с голых веток и прыгали по земле, отыскивая спрятанное среди корней лакомство. Коровы и лошади вернулись на поля. Среди лошадей две очень красивые, которых Салли видела раньше. Она вспомнила о Черном красавчике и обреченной Рыжей из знаменитой книги Анны Сьюэлл.[13]
Молчание было тягостным. Салли, вытащив из сумки зеркальце, с отвращением всматривалась в свое бледное натянутое лицо. Лайам, наблюдая за ней, попытался облегчить атмосферу.
— Чудный день. Трудно подумать, что скоро Рождество.
— Разве я могу думать о Рождестве? — огрызнулась она, сунув зеркало обратно. — Вообще ни о чем не могу. Жизнь — сплошной кошмар.
— Ты еще не оправилась. Дома сразу же ляжешь в постель. Потом я тебе ланч приготовлю.
Новый заботливый Лайам хуже прежнего, ворчливого, придирчивого.
— Спасибо, не хочу. Вряд ли еще когда-нибудь буду есть. Не обязательно сидеть со мной дома. Сама справлюсь. Лучше вернись в Оксфорд, работай.
Он хотел поспорить, но, глядя на застывший профиль жены, передумал.
— Как хочешь.
«Как я хочу? — думала Салли. — Когда я вообще получала и делала то, что хочу?» Ей внушили веру, что нельзя быть эгоисткой. Что надо подчиняться желаниям окружающих. Только не подготовили к их эгоизму. Хотя несправедливо и глупо винить воспитателей. Давно надо было понять недостатки такого подхода, научиться отстаивать свою позицию. Неужели уже слишком поздно?
Подъехали к окраине деревни. Лайам повернул, неожиданно вскрикнул, чертыхнулся, ударил по тормозам. Автомобиль с визгом замер на месте. Салли швырнуло вперед, ее спас ремень безопасности и вытянутые руки, вцепившиеся в приборную доску.
— Смотри! — Он крепко стискивал руль. — Что еще за чертовщина?
Дорогу впереди заполонила разношерстная толпа. Возглавляла ее Ивонна Гудхазбенд в слаксах, плотной накидке и мягкой фетровой шляпе. Через накидку тянулась широкая лента, как у «королевы красоты», с надписью «Организатор».
Ивонна собрала многочисленных последователей, среди которых были жители деревни и еще столько же явно чужих, главным образом неряшливая молодежь. Пришли несколько молоденьких мамаш с обалдевшими отпрысками в креслицах-колясках. Был там и Тристан, державший с одной стороны полотнище с надписью «Одна птица на воле лучше двух в клетке». С другого конца им размахивал похожий на покойника мужчина с длинными волосами.
И всех затмевала курица с крупным круглым ярко-желтым телом из пенопласта. Круглая голова меньших размеров неуверенно колыхалась над большим желтым шаром. Снизу торчали ноги в сморщенных желтых гамашах и теннисных туфлях, выкрашенных желтой краской. Из отверстий в большом шаре высовывались руки в желтых вязаных рукавах и перчатках, они игриво и приветственно махали остановившейся машине. В верхней части туловища была узкая прорезь, через которую находившийся внутри человек мог смотреть.
— Все с ума посходили! — выдохнул Лайам.
— Ничего подобного, — вспомнила Салли. — Это марш протеста к птицефабрике. Мне Ивонна рассказывала.
Словно услышав эту реплику, миссис Гудхазбенд подошла к автомобилю, сверкнула улыбкой в ветровое окно.
— Доброе утро! — прогудела она.
Салли опустила стекло. Ивонна наклонилась и заговорила потише:
— Рада снова вас видеть, моя дорогая. Кажется, вам не везет в последнее время. Надеюсь, полностью оправились. Ах, доктор Касвелл, здравствуйте! Наконец-то мы встретились. Как Стэнли и Ливингстон,[14] правда?
— Нет, — оборвал ее Лайам.
Ивонна не дрогнула.
— Нам с вами надо побеседовать.
— Нет, — повторил он.
— В любое удобное время, как я вашей жене говорила!
— Слушайте, — сказал Лайам, наклонившись к окну через Салли, — вы дорогу перекрыли. Это противозаконно.
— Нас сопровождает полиция! — Ивонна указала на белый патрульный автомобиль с двумя молодыми веселыми полицейскими, без особого успеха старавшимися продемонстрировать серьезность закона.
— Типично! — буркнул Лайам похоронным тоном. — Сообщи полиции, что тебя взорвали и отравили, ей неинтересно. Отправь на марш к птицефабрике чокнутых женщин и немытых подонков, она бросит все силы. Не подумайте, не на охрану домовладельца — на защиту маньяков!
— Не груби, — сердито одернула его Салли. — Полиция в любом случае смотрит, чтобы демонстранты не перегораживали дорогу и не нарушали порядок на фабрике. Правда, Ивонна?
— Истинная правда, моя дорогая.
— Но дорога перегорожена! — рявкнул Лайам. — А идиоты-копы сидят в машине и скалятся!
— Не волнуйтесь, доктор Касвелл, — подбодрила его Ивонна. — Все будет хорошо! Мы сейчас отправляемся.
— Слава богу! — воскликнул он.
Ивонна вернулась на свое место во главе колонны. Участники беспорядочно выстроились позади нее, более или менее придерживаясь обочины. Опущенный лозунг подняли. Ивонна со светом истинной веры в глазах высоко вскинула руку, указывая вдаль за поля, вроде центральной фигуры на картине Делакруа «Свобода на баррикадах».
— Фургоны вперед! — вскричала она.
— Что?! — переспросил Лайам. — Только не говорите, будто эта женщина окончательно не слетела с катушек!
Несмотря на героический жест предводительницы, процессия все же направилась по дороге, а не через поля.
Когда колонна проплывала мимо, Тристан, вцепившийся в полотнище, бросил на сидевших в машине такой злобный взгляд, что Салли сжалась. Полицейский автомобиль тащился в хвосте, молодые констебли не скрывали веселья.
На подъездной дорожке у коттеджа Салли увидела собственную машину. Совсем про нее забыла. Войдя в дом, с облегчением села. Ноги подкашивались от слабости. Лайам настойчиво предлагал поесть, выпить чего-то горячего или холодного, все, что только мог придумать, и огорченно бормотал, выслушивая отказ за отказом. Она вдруг поняла, что они поменялись ролями. Если раньше ей приходилось суетиться, заботиться и опекать фыркавшего и огрызавшегося мужа, теперь он топчется возле нее, а она все сильней и сильней раздражается.
Салли впервые задумалась, может, она его не опекала, а допекала? Больше того, она осознала, что Лайам, похоже, испуган. В конце концов, если подумать, она чуть не умерла. Неужели высказанное им намерение пожить без нее, перебравшись в лабораторию, неожиданно поразило его, обернувшись ужасной реальностью? Или он ее все-таки любит?..
Смягчившись, она сказала:
— Честно, Лайам, я очень тебе благодарна. Но сейчас мне действительно ничего не надо. Я устала. Плохо спалось на больничной койке. Пойду наверх, лягу. Правда, можешь вернуться в Оксфорд или у себя в кабинете работай.
