Ирина Градова - Последний секрет Парацельса
Мы все молча переваривали информацию. Я старалась не смотреть ни на кого из присутствующих, боясь прочесть на их лицах сочувствие.
– Кстати, – продолжал Карпухин, – я поинтересовался у психоаналитика, в чем конкретно состояла проблема Ляны. Он выразил недоумение по поводу того, что девушка могла близко к сердцу принять слова Агнии во время неприятной беседы в палате реанимации. Дело в том, что у Ляны как раз были проблемы с чувствительностью, и ее родители обратились к специалисту по этому поводу. Он сказал, что Ляна страдала синдромом бесчувственности.
– Удивительно! – воскликнул Павел. – Этот синдром, знаете ли, просто так не возникает. В основном он наблюдается у изнасилованных женщин, а также у проституток, которые по определению являются жертвами регулярного насилия.
– Верно, – закивал майор. – Ляну изнасиловали. Она участвовала в областном конкурсе красоты и заняла второе место – девка хороша, что и говорить! Естественно, мужиков вокруг крутилось немереное количество, все мечтали пообщаться. Одному такому простого общения оказалось недостаточно, и он захотел большего. Ляна не желала иметь с ним ничего общего, он начал преследовать ее повсюду, куда бы она ни направлялась. Потом ему это, видимо, надоело, и мужик просто затащил ее в подъезд ее же дома и сделал, что хотел. Его быстро взяли, завели уголовное дело, но Ляна, как выяснилось, пострадала не только физически. У нее и раньше были определенные проблемы: она считала себя исключительной личностью, самой красивой, самой успешной – что ж, отчасти это правда. Ляна всегда отлично училась, ее все любили – за красивую внешность, за хорошие оценки. Она была единственным ребенком в семье состоятельных родителей, те ничего не жалели, чтобы дочурка чувствовала себя счастливой и ни в чем не нуждалась. Наверное, папа с мамой немного перестарались и вырастили законченную эгоистку, которая считала себя лучше всех на свете только потому, что так ее воспитывали с раннего детства. Возможно, ее вина есть и в том изнасиловании – хотя я, конечно, не говорю, что оно не являлось преступлением и мужика посадили зря. В общем, после изнасилования состояние Ляны усугубилось, она почти перестала общаться с близкими, потеряла всех своих друзей. На семейном совете приняли решение ее лечить. Психоаналитик говорит, что за полгода она сделала огромные успехи, но утверждает, что рекомендовал девушке продолжать лечение в Питере, даже дал ей адрес и телефон хорошего врача. Она так ни разу ему и не позвонила, хотя в телефонных разговорах со своим доктором утверждала, что посещает сеансы.
– Не девочка, а сплошная китайская головоломка! – пробормотал Никита.
– Это точно, – усмехнулся майор. – Так что, Агния, можете не волноваться: никакого отношения к смерти Ляны вы не можете иметь просто потому, что она не могла переживать по поводу вашей выволочки: ей, в сущности, было глубоко наплевать. Это доказывает и еще один факт: утром того дня, когда ее убили, Ляну видели в обществе Дениса Агеева.
– Дениски?! – вырвалось у меня. – Что они делали?
– Да ничего такого, за что дают тюремный срок, успокойтесь, – поморщился Карпухин, словно мой возглас причинил ему физическую боль. – Сидели в кафе и выглядели вполне довольными жизнью. Их видели другие практиканты, работники заведения все подтвердили. Ляна веселилась, смеялась, в общем, совершенно не выглядела несчастной!
– Вполне типичное поведение для синдрома бесчувственности, – кивнул Павел. – И совсем не характерное для того, кто готовится совершить самоубийство.
– А теперь, – загадочно сказал майор, опираясь на колени и подавшись вперед, словно пытаясь стать ближе ко всем нам, сидящим полукругом вокруг стола Лицкявичуса, – самое интересное.
Так это, значит, еще не все?! Я чувствовала себя так, будто с меня свалилась десятитонная бетонная плита, и все никак не могла поверить в то, что моим мукам совести настал конец. Я не виновата в смерти Ляны, и это самая лучшая новость, какую только можно себе вообразить. Тем не менее Карпухин, оказывается, кое-что приберег «на сладкое».
– Вика дала мне адрес домена «Парацельс. com», – продолжал майор, – и угадайте, с чьим адресом он совпал?
– Ну? – требовательно сказал Лицкявичус.
– Так с Ляниным же!
– Вот это… номер! – с запинкой проговорил Павел. – То есть это Ляна создала сайт?
– Если не она сама, то кто-то, определенно имевший доступ к ее компьютеру, – подтвердил Карпухин. – Мне даже кажется, что девчонка одна не осилила бы такую работу – по словам одногруппников, она разбиралась в компьютерах, как, простите, свинья в апельсинах! Говорят, она и с мобильником-то своим не дружила, не то что с компом. Но и это не все. В квартире Ляны и в самом деле обнаружили компьютер, но тогда его осматривать не стали, ведь налицо была версия о самоубийстве. Теперь же, узнав о домене, я отволок компьютер Ляны на экспертизу. Знаете, что нашел?
– Что? – почти одновременно спросили мы.
– Ни-че-го! Системник выпотрошен полностью – ни одного диска, хотя там, судя по всему, их было два.
– То есть как это – выпотрошен? – не поняла я.
– Ну, пустой он, Агния, – пояснила Вика.
– Ага, – кивнул майор, – совсем пустой – просто коробка, без начинки.
– Но погодите-ка, – проговорил Лицкявичус, потирая подбородок, – а как же «предсмертная» записка? Разве ее не на том же компьютере печатали?
– Вот именно! – развел руками Карпухин. – Эх, Андрей Эдуардович, тебе бы в органах работать…
– А я и так в них работаю, – ответил глава ОМР.
Всем была очевидна игра слов, но сейчас как-то не до юмора.
– В общем, дело в следующем: сейчас невозможно определить, печаталась ли записка на компьютере Ляны, потому что на клавиатуре отсутствуют отпечатки, а следы документа исчезли, когда вытащили диски.
– Нет отпечатков? – переспросил Никита. – Ничьих?
– В том-то и дело! – довольно ухмыльнулся майор. – А это что значит?
– Что кто-то их стер, – снова подала голос Вика. – После того, как напечатал записку?
– Если печатали на этом компьютере, то да.
– А если нет, то зачем стирали? – спросил Никита.
– К примеру, тот, кто частенько пользовался компом, не хотел, чтобы об этом узнали, – предположил Лицкявичус.
– Что ж, подведем итоги? – Карпухин окинул нас вопрошающим взглядом. – Ляна вряд ли покончила с собой – ей, скорее всего, помогли отправиться на тот свет. Об этом говорит, например, наличие люминала. Она его не принимала, никто ей это снотворное не выписывал. Конечно, можно предположить, что, работая в больнице, девушка могла добраться до лекарств, но это, извините, притянуто за уши, особенно учитывая комментарии ее лечащего врача. Ляна вовсе не была убита разговором с Агнией, так как вообще не способна на такую реакцию. Более того, за несколько часов до смерти ее видели вполне счастливой в компании приятеля. Записку, скорее всего, печатала вообще не Ляна. Ее могли состряпать как на ее собственном компьютере, так и принести с собой, но в обоих случаях это говорит в пользу преднамеренного убийства. Кроме того, в данных обстоятельствах вряд ли можно считать простым совпадением то, что и в случае убийства Агеевой, и в этом использовалось одно и то же, не самое, между прочим, распространенное снотворное!
– Значит, ты полагаешь, что две смерти связаны между собой? – спросил Лицкявичус.
– Другое предположить сложно, – пожал плечами майор.
– Ерунда какая-то! – воскликнул Никита. – Я уже вообще ничего не понимаю.
– А я тебя сейчас еще больше запутаю, – впервые за все время заговорил Леонид. Как обычно, его голос заставил всех остальных замолчать и устремить взгляды на патологоанатома. – Это насчет… последнего трупа.
Он запнулся, прежде чем назвать имя собственного брата, и я подумала, что так ему, должно быть, легче работать, воспринимая близнеца просто как очередную жертву, а не близкого человека.
– Что вы выяснили? – спросил Лицкявичус.
– Все очень непонятно, – покачал головой патологоанатом. – Во всех тканях я обнаружил те же бионеорганические соединения, что и в предыдущем случае. Но я понятия не имею, что это такое и как оно действует!
Впервые за время нашего знакомства с Кадреску патолог выглядел по-настоящему озадаченным. Было очевидно, что он потратил немало времени и сил, пытаясь разрешить эту загадку.
– По-вашему, эти соединения могли вызвать газовую гангрену? – задал следующий вопрос Лицкявичус.
– Трудно сказать, но, похоже, так и есть – другого объяснения я не вижу. Бактерии явно имеют анаэробную природу. Судя по всему, при попадании в организм кислорода из воздуха – во время операции или каким-то другим способом – они мгновенно гибли. Процесс их разложения, в свою очередь, мог вызвать спонтанную нейтропению и, как следствие, гангрену.
– Фантастика какая-то! – развел руками Лицкявичус.
