Тень - Иван Борисович Филиппов
Фомич неожиданно свернул в проулок и остановился у грозного вида здания.
– Слезай, зайдем тут. Нельзя тебе с этой твоей хлопушкой дальше разгуливать.
Степа не стал спорить. После встречи с нежитями он сам задумался о том, чтобы попросить у царевны или Фомича оружие повнушительнее.
Фомич подошел к утопленной в земле тяжелой стальной двери и гулко бухнул по ней кулаком. Дверь со скрипом открылась, и из подвала выглянула седая голова.
– Чего вам?
– Открывай, Савелий, Тень принарядить надобно.
Савелий, оказавшийся невысоким седым старичком с неприятно синим лицом («Внучок меня за квартиру утопил в 93-м. В ванне утопил и потом в сквере под тополем закопал»), повел Степу внутрь. Длинная каменная лестница вела в высокий сводчатый подвал, заставленный от пола до потолка оружием всех возможных эпох. Тут были каменные топоры, булавы, кривые ятаганы, палицы, алебарды, копья, самые разнообразные мечи и секиры. Все это разнообразие было аккуратно расставлено по полу, развешано по стенам и разложено по стеллажам, и на каждом орудии убийства висела бирочка с названием и веком изготовления. Савелий скромно потупился и пробормотал, что всю свою жизнь занимался коллекциями и не мог позволить такому богатству просто валяться на полу. Он с нескрываемой гордостью кивнул на большой письменный стол в центре зала, на котором лежала книга толщиной в Степину руку: «Вот, заканчиваю каталог». Степа разочарованно смотрел на холодное оружие давно минувших дней, он надеялся на что-то более подходящее.
– Дед, а пострелять есть чего?
Савелий оживился.
– Ну конечно, конечно. Вы уж простите, что я сразу не показал, хотелось уж очень коллекцией своей похвастаться.
Он взял Степу под руку и провел его между стеллажей со шпагами в другой зал, чуть менее просторный, но тоже заполненный оружием. Степа ахнул. В его детстве не было магазинов с игрушками, в его детстве вообще детства как такового было немного, но вот он наконец испытал ощущение ребенка, которому папа сказал: «Выбирай что хочешь». Степины глаза разбежались, и он начал метаться от стеллажа к стеллажу.
Здесь было все, о чем можно было мечтать повернутому на огнестрельном оружии мужчине: автоматы, пулеметы (от «максима» до тяжелого 16-миллиметрового армейского пулемета девяностых годов), пистолеты, снайперские винтовки, с подствольными гранатометами и со штыками, ружья, двустволки, трехлинейки, револьверы и даже огнемет.
– Выбирай. Нет у нас времени любоваться, – раздраженно крикнул Степе Фомич.
Степа остановился на знакомом ему автомате Калашникова с подствольным гранатометом, двух «береттах» и, ко всеобщему удивлению, коротком палаше.
– А саблю-то куда нацепил?
Степа вопрос проигнорировал. Он мог бы сказать, что лучше быть бесшумным, но, честно говоря, палаш с красивой резной ручкой ему просто очень понравился.
Когда Степа садился на коня, Фомич повернулся к нему и неожиданно сказал:
– Теперь я с тобой пойду последний раз, посмотрю, как ты пообвыкся, а дальше уж сам будешь.
Степа молчал, и Фомич продолжил:
– Ты – Тень, это твое дело город спасать, а у меня другие дела есть.
Какие именно могли быть дела у старика, Степа не очень понимал, но времени спорить не было. Он так и не разгадал для себя Фомича до конца, было в нем что-то подозрительное, какая-то тайна, наверняка объяснявшая его поведение – его скрытность, его агрессивность к Степе, да и вот этот отказ… Степа решил спросить при случае царевну. Сейчас же его ждала девушка, и она была в беде, хотя, может, сама этого до конца не понимала. Но прежде… Степа решительно повернулся к старику.
– Дед, помощь мне твоя нужна. Матросскую Тишину знаешь?
Глава 13. Архангельск. 1988 год
Спросонья Степа не понял, куда его тащат, и заплакал. Мама лихорадочно натягивала на него свитер и рейтузы, ее покрытое синяками лицо раскраснелось от свежих слез. Степа озирался, ища глазами Таню. Она стояла в дверях, прислонившись к дверному косяку, и по ее мятой ночной рубашке расползалось красное пятно. Таню трясло от беззвучных рыданий, и Степа не выдержал: его тихий плач превратился в оглушающий рев. Мама и Таня бросились утешать его: «Тихо, маленький, тихо, Степушка, нельзя кричать».
Мама упаковывала Степу в теплую одежду. За окном стемнело, начинался буран. Степа тихонько хныкал. Мама потащила его из комнаты в коридор и дальше – вниз по лестнице в прихожую. Степа с ужасом увидел, что поперек коридора лежит папа, из головы его сочится кровь, а весь он усыпан рисом с рыбой. Рядом лежала глубокая чугунная сковородка, в которой мама готовила их ужин. Степа хотел что-то спросить, но мама опять взяла его за руку, и они вместе перешагнули через папино тело. Таня бежала вслед за ними. Подойдя к телу отца, она с чувством пнула его ногой по лицу. Степа услышал противный хруст – это, кажется, сломался папин нос.
А мама натягивала на него валенки и противную «пихору». Степа ненавидел «пихору»: она невкусно пахла каким-то немытым зверем и мешала ему двигаться. Каждый раз, когда мама заставляла ее надевать, Степа чувствовал, как будто его засунули в валенок – такую шерстяную тюрьму, не позволяющую поднимать руки. На ходу мама натянула на него теплую шапочку, и они втроем выбежали в ледяную ночь.
Выл ветер, мама бежала напрямую через реку. Стараясь как можно быстрее убраться подальше от дома и от Вити, Марина выбрала кратчайший путь. Если Витя вдруг очнется, он бросится искать их по освещенной дороге, а на темной реке им проще будет затеряться. Добежать надо до дома соседки тети Маши, ее дом стоял на холме по другую сторону реки. Спрятаться у нее, переждать. А утром… Утром она придумает, как они будут жить дальше. Главное, дожить до утра. Марина тяжело бежала вперед через сугробы, крепко сжимая Степину маленькую ручку. Таня чуть отстала, но Марина все еще видела ее краем глаза.
Налетевший ветер закружил острый холодный снег, и в ту же секунду вся уверенность Марины улетучилась. В пурге она потеряла ориентацию в пространстве и остановилась в нерешительности, высматривая сквозь снег хотя бы какой-то огонек, на который они могли бы дальше бежать. Степа опять захныкал, но утешать его не было времени. Марина потащила детей вперед.
Ветер выл зло и страшно, колючий снег жег холодом Степины щечки. Он не
