По субботам не стреляю - Вера Михайловна Белоусова
– Вот это номер! – воскликнула сестра.
Что до меня, то я просто утратила дар речи и беспомощно ловила ртом воздух. Галкина тоже выглядела крайне изумленной.
– Вы хотите сказать, что они объяснили вам прямым текстом?..
– Именно так. Вы спрашиваете, почему они меня отпустили... Потому и отпустили. Зачем я им там? Я был им нужен только как передаточное звено, как провод, что ли... Или, если хотите, как почтовый голубь. Они вложили в меня определенную информацию и отправили обратно, чтобы я нес эту информацию дальше. Вам, например...
– Скажите, Сергей, – продолжала Галкина, – вы видели этих людей?
– И да, и нет. Я их видел, но они были в масках, все до единого, и в одинаковой одежде, вроде балахонов.
– Как они с вами обращались?
– Неплохо. Можно даже сказать, хорошо. Если, конечно, не считать того, что держали взаперти. Кормили-поили, как в ресторане. Газеты давали.
– Какие газеты?
– «Общую», «Сегодня» и «Завтра».
– И «Завтра»?
– И «Завтра».
– Как происходило ваше общение с ними?
– Сначала никакого общения не было. Весь четверг я сидел один, и никто мной не интересовался. Это было, пожалуй, хуже всего. Я не понимал, что происходит. Честно говоря, я впал даже в панику. Стал стучать в дверь, кричать и все такое... Тогда вошел охранник и сказал, чтобы я потерпел до завтра – завтра мне объяснят, что к чему. В пятницу меня отвели к Магистру. Он-то мне и растолковал, что им от меня нужно.
– Что именно он сказал?
– Примерно так: «Не волнуйтесь, мы не причиним вам зла. Мы прочитали вашу статью и привезли вас сюда, чтобы доказать вам ошибочность вашей точки зрения. Завтра вас доставят домой. Мы не сомневаемся, что, вернувшись, вы найдете способ сообщить публике о том, что вам стало известно. В этом – единственный смысл вашего пребывания здесь». Примерно так.
– Скажите, как все это выглядело? Хотя бы в самых общих чертах. Знаете, вокруг этого столько накручено...
– Между прочим, все это не так уж далеко от действительности. Вот, например, когда меня привели к Магистру... Представьте себе: сначала темнота, пока глаза не привыкнут, только свечка какая-то горит где-то сбоку или лампочка. Но если лампочка, то о-очень слабенькая. В чем-то белом. Потом, когда глаза привыкли, я разглядел: это белое, это был череп. Там стол был, сбоку, покрытый черным, на нем этот самый череп, а перед ним – Евангелие. Около стола – открытый гроб с костями. И семь подсвечников.
– О господи! – выдохнула Галкина.
– Да... Потом инструменты всякие... Молоток, лопата, отвес... Вот, собственно, и все. В субботу вечером, поздно, опять надели мешок, посадили в машину – не в мою, а в чужую – и привезли к самому дому. Высадили и в ту же секунду умчались.
– А машина? Ваша машина, я имею в виду?
– Стояла во дворе, на обычном месте.
– Как вы думаете, где может находиться подвал, в котором вас держали?
– Понятия не имею. Скорее где-то за городом – мне показалось: деревья шумели. Но точно не скажу. Мог быть дом в каком-нибудь сквере, здесь же, в Москве. Мне казалось, что мы очень долго ехали. Но я, честно сказать, так обалдел, что потерял чувство времени. И потом, они вполне могли кружить по улицам, чтобы сбить меня с толку. Хотя вроде ехали мы по прямой... Не знаю.
– Хорошо, Сергей, спасибо большое, – сказала Галкина. – У меня к вам, конечно, еще куча вопросов, но не стану вас больше мучить. Ждем завтра у нас в студии, где, я надеюсь, состоится более подробный разговор.
– Ну, так, – сказала я. – И что, спрашивается, из этого следует? Что убийца – не Костя или что Костя – масон?
В самом деле, как просто! Вот оно, то самое звено, которое объединяет личное с общественным, любовь – с политикой. Я добросовестно попыталась представить себе Костю в балахоне и в маске. Что ж, не более странно, чем Костя с пистолетом. Я уже ничему не удивлюсь.
– Маринка! – взмолилась я. – Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь!
Она посмотрела сквозь меня и проговорила тоном сомнамбулы:
– Евангелие? Он сказал: Евангелие? Но это же очень интересно! Я хочу видеть этого человека!
– Кого, Кузнецова?
– Его, его...
– Зачем он тебе сдался?
– Поговорить.
– Что ты хочешь от него услышать? Он уже все сказал. А чего не сказал – скажет завтра.
– Нет, – решительно возразила сестра. – Я хочу сама задавать ему вопросы. Понимаешь? Вот увидишь – завтра они очень быстро перейдут к размышлениям по поводу, а у меня совсем другие задачи.
– Да что говорить, – сказала я. – Все равно нам до него не добраться.
– Почему не добраться? – невозмутимо заявила сестра. – Ты же говоришь, у тебя есть его телефон.
Я пожала плечами.
– Ну и что? Что ты будешь с этим телефоном делать? Позвонишь и скажешь: я поклонница вашего таланта? Или – я вас видела по телевизору, вы мне очень понравились?
– Почему я? – удивилась сестра. – Не я позвоню, а ты! Тут опешила я.
– Но я вовсе не собиралась ему звонить! Что я ему скажу?
– Скажешь, что хочешь поговорить. Уверяю тебя, он клюнет! Во-первых, он наверняка подумает, что ты собираешься откровенничать насчет Никиты, а во-вторых, ты ему явно понравилась.
– С чего ты взяла?
– Не знаю. Чувствую.
– Но я совершенно не хочу с ним разговаривать!
– Тебе и не нужно. Разговаривать буду я.
– Транзит? – догадалась я.
– Транзит, – подтвердила сестра. Систему «транзита» мы разработали сто лет назад, в восьмом классе. Дело было так. Я влюбилась в мальчика из десятого класса, но совершенно не знала, как к нему подступиться. Маринка, разумеется, была в курсе. И вот, войдя в мое бедственное положение, она протянула мне руку помощи. Ее саму мой «объект» нисколько не интересовал, поэтому она чувствовала себя куда более независимо, чем я, и ни капельки его не стеснялась. Под каким-то предлогом – уж не помню каким, – она подошла к
