Кровавый апельсин - Гарриет Тайс
Я любил папу, но мне не нравилось, когда он злился и кричал на меня и маму. Знаю, что я был не тем сыном, какого он хотел бы иметь, потому что я часто болел, а ему нужен был тот, кто будет любить футбол и регби и крикет летом. Мне нравится заниматься этим спортом, но не сильно, и я так и не попал в команду A или даже B. Он называл меня жалким и говорил, что это хуже, чем если бы у него была дочка. В ту субботу он ударил меня не в первый раз, но этот случай точно был самым худшим.
Я был рад пойти в школу-интернат, потому что больше не хотел слушать их ссоры. Я очень волновался, что мама не со мной, что я не мог присмотреть за ней, но она сказала, что ей будет грустно, если я останусь дома и стану свидетелем всего происходящего.
Я не видел маму после смерти папы. Знаю, ей не позволяли со мной видеться, а я был не против оставаться в школе. Все здесь очень добры ко мне.
Жаль, что они не развелись много лет назад. Мне казалось, что они ненавидели друг друга, и я не понимаю, почему они продолжали жить вместе. Возможно, если бы они развелись, все было бы лучше. Я не хотел, чтобы они расставались, но, если бы они это сделали, папа мог бы быть все еще жив, а мама не оказалась бы в тюрьме».
Я кладу заявление на стол, и последние слова все вертятся в моей голове. Я снова смотрю на фотографию Матильды. Мы с Карлом не убиваем друг друга, но нельзя не заметить яд в воздухе между нами. Подавляя ужас, чувство падения в пропасть расставания и ссор из-за попечительства и финансов, я пытаюсь составить список практических шагов, которые мне нужно предпринять. Возможно, пришло время стать храброй, вырваться из этого тупика. Должно быть, наш дом сейчас немало стоит, учитывая, что цены поднялись. Мы могли бы продать его, разделить прибыль. Я могла бы купить квартиру где-нибудь подальше или что-нибудь снять. Если там будем жить только мы с Матильдой, то нам не нужно ничего большого. А наше сосуществование с Карлом уже невозможно. В голову пробирается мысль о будущем с Патриком, но я отбрасываю ее. Прежде всего мне нужно разобраться в нашей ситуации с Карлом.
Отбросив в сторону эти мысли, я перечитываю изложение Джеймса, отмечая все важные детали. Еще одна встреча с Мадлен, и она расколется, я уверена. Звоню Патрику позже в тот же день и делюсь своим мнением по поводу заявления. Мы недолго разговариваем. Его голос кажется теплым, словно он рад, что я позвонила. Потом я собираю бумаги по делу и иду домой. Прогресс в деле медленный, но, возможно, теперь я наконец-то куда-то двигаюсь.
Глава 16
На следующий день в два часа я приезжаю к дому Фрэнсин. Такое впечатление, что впервые она рада меня видеть, спешит приветствовать поцелуем, прежде чем вспоминает, что это профессиональные отношения, а не дружба. Мадлен не проявляет такой сдержанности, она вскакивает с дивана в гостиной и тепло меня обнимает. Я предлагаю перейти на кухню, потому что там будет проще разложить на столе документы.
– Вам дали копию изложения Джеймса?
– Да. – Голос Мадлен лишен эмоций, от возбуждения не осталось и следа.
– Хотя это изложение обвинения, мне кажется, что оно поддерживает вашу версию. Думаю, оно нам поможет. Если обвинение не вызовет его, а я думаю, они этого не сделают, мы сами сможем это сделать. – Я пытаюсь приободрить ее.
– Оно поддерживает мою версию, потому что я говорю правду о случившемся, – замечает Мадлен.
На мгновение у меня создается впечатление, будто она винит меня в том, что мне нужно подтверждение, но на ее лице нет злости.
– Конечно, я просто имею в виду, что с точки зрения…
– О, я знаю, Элисон. Не волнуйтесь. Однако так тяжело читать о его чувствах насчет тех споров… – Она опускает взгляд на стол, а потом заставляет себя снова улыбнуться: – Но это поможет, я уверена.
– Теперь у нас новое заключение психиатра, в вашу пользу, свидетельство врача и друга, а также изложение Джеймса. Медицинские записи также подтверждают эту историю. Все сходится, – говорю я все еще подбадривающим тоном.
– Но никто не видел, что случилось прошлой ночью. В воскресенье никого не было. Им придется решить, верят они мне или нет, да? – спрашивает она.
– Да. Но как я уже объяснила, другие свидетельства подтверждают историю за этими событиями. У ваших действий появляется причина, – говорю я.
– Я это понимаю. Можно мне снова взглянуть на свое заявление?
– Конечно.
Я вытаскиваю документ из стопки и передаю ей. Мадлен наклоняется и читает его, пока я просматриваю его копию, которая хранится в той же папке. Я знаю его наизусть, этот рассказ, составленный мной из разрозненных слов, которые она бормотала, пока мы вместе сидели в «Джасперс». Эта версия событий далека от той полуправды, что она рассказывала мне в первую встречу. Я так долго его изучала, что он запечатлелся в моей памяти: начало их отношений, первые проявления жестокости, медленные, коварные. Травмы, серьезные и не очень. Оскорбления, саботаж, плевки и царапины, таскание за волосы и использование самых чувствительных триггеров – стыда и унижения. Те случаи, когда она скрывала под макияжем синяк под глазом и говорила, что ударилась о дверь автомобиля. Оправдания, которыми она делилась с друзьями, врачом, другими родителями в классе Джеймса. Как она пыталась защитить Джеймса от всего этого на протяжении многих лет, уберечь его от ярости Эдвина и нести этот крест самой.
«Я больше не могла защитить Джеймса. Он рос, стал выше меня, почти ростом с Эдвина. Эдвин не хотел терпеть еще одного мужчину в доме. Однажды в начале мая этого года Джеймс возразил насчет чего-то. Не помню чего. Джеймс ушел, а Эдвин набросился на меня, бил и говорил, что я настраиваю Джеймса против него, что Джеймса невозможно контролировать и что ему нужно преподать урок. Я думала, что смогу успокоить ярость Эдвина, сказала, что, конечно, Джеймс уважает его, но, когда той ночью сын вернулся домой, Эдвин ударом сшиб его на пол и пару раз ударил ногами. Я стянула его с Джеймса, но знала, повторение этого
