Светлана Алешина - Козырь в рукаве (сборник)
Гостиная обставлена со вкусом. Ничего лишнего. Уют и порядок. Книжные полки соседствовали с двумя сделанными под старину шкафами, за безупречно чистым и прозрачным стеклом которых стоял расписанный синими цветочками белый фарфор. Красивый овальный стол занял почетное место в середине комнаты. На нем – трубка спутникового телефона, кипа журналов и газет. Мягкая мебель выглядела действительно мягкой и комфортной. Объемные кресла и диван, казавшийся просто огромным, как бы приглашали к неспешной беседе. Под ногами лежал коричнево-бежевый ковер. Я не стану перечислять всех изящных аксессуаров и безделушек, уснащавших поверхность двух задвинутых в угол тумбочек с причудливо изогнутыми ножками. Телевизор располагался на специальной подставке в другом углу, на уровне глаз сидящего человека.
– Извините, если я покажусь вам резкой, но нас замучили из-за этих бумаг, – нервно затеребила рукав блузки Гулько, когда мы расселись по местам.
Софья Исааковна выдвинула накрытые газетой пепельницу и портсигар.
– Курите, – разрешила она, и мы задымили.
– Я вас очень хорошо понимаю… – сочувственным голосом произнесла я.
– Ах, оставьте, – снисходительно махнула она рукой, – что вы можете понимать! Я читала ваши репортажи, уважаю вас за честность и смелость суждений, но на этот раз вы промахнулись.
– То есть?.. – решила я уточнить.
– Нет у меня никаких бумаг, – почти выкрикнула, заволновавшись, Гулько.
– Муж вам не говорил…
– Мне сейчас не до этого, – отрывисто проговорила она.
– Я понимаю…
– Да что вы заладили: понимаю… понимаю, – нетерпеливо сказала она, виновато улыбнувшись, впрочем, точно извиняясь за свою несдержанность.
– А кто, если не секрет, вас навещал?
– Да если бы я знала! – возмущенно воскликнула Гулько. – Ввалились трое.
– Один из них брюнет, нос горбинкой, с наглыми глазами?
– Да-да, – выпустила струю дыма Гулько.
Надо сказать, курила она элегантно, держа сигарету с какой-то меланхоличной небрежностью, что, впрочем, не очень вязалась с ее импульсивными движениями, когда, отвечая на мои вопросы, а вернее, уходя от ответов, она чуть ли не вскакивала с дивана.
Завскакиваешь тут, когда такое с мужем приключилось!
– Поня-ятно, – мрачно процедила я.
– Вы их знаете? – изменилась в лице Гулько.
– Знаю, на кого они работают.
– Я тоже догадываюсь, – с судорожной усмешкой сказала она.
– На Парамонова. Ведь именно он состоял в сделке с Григорием Петровичем? – намекнула я на прошлое.
– Мне ничего не известно, – нервно закашляла Софья Исааковна, – меня сейчас это меньше всего заботит!
– Вам не хочется вспоминать…
– Муж не посвящал меня в свои дела, – поспешно сказала она.
– Странно, – недоверчиво посмотрела я на нее, – очень странно.
– В каждой семье, – заволновалась Гулько, – свой специфический климат. Надеюсь, вы не станете с этим спорить?
– Не стану, – дипломатично согласилась я, – и все-таки я подчеркиваю: то, что вы можете вспомнить, то, что вы знаете, может оказаться очень важным для нашего дела…
– Я не одобряла этих дел, всего того, из-за чего Гриша так рисковал и попал за решетку. Вы думаете, легко мне было слышать его уговоры: ты потерпи, потерпи, ради наших детей, ради образования их. Он ведь хотел дать им отличное образование за рубежом, устроить их судьбу, – со слезами на глазах срывающимся от волнения голосом произнесла Гулько, – и вон как все обернулось!
В отчаянии она затушила в пепельнице недокуренную сигарету и тут же принялась за новую.
– И ваши дети получили образование… то, о каком мечтал Григорий Петрович? Это они? – Я показала на фотографию в изящной рамке на книжном стеллаже.
Гулько улыбнулась и кивнула.
– Одна получила, а другой получает, – невесело уточнила Гулько.
Потом ее потухший было взгляд потеплел и вспыхнул.
– Это мы с Анночкой у Яши в гостях.
– Он учится за границей? – догадалась я.
– Да.
– И где же, если не секрет?
– В Париже.
– Неплохо, – усмехнулась я.
– Зато цена какова! – округлила свои красивые черные глаза Софья Исааковна.
– Но у вас ведь нашлись на это деньги…
– У нас тогда все конфисковали, – потупила глаза Софья Исааковна и добавила: – Все, что было записано на Гришу… Машину, дачу… Слава богу, что квартира оказалась на меня оформлена…
– Вы сейчас работаете?
– На мне дом, – вздохнула она, – это не легкий труд, поверьте мне.
– На что же вы живете? – спросила я.
– Нам удалось кое-что сохранить… – заморгала Софья Исааковна.
– Давайте вернемся к тем троим, посетившим вас…
– А что возвращаться? – зябко передернула она своими узкими плечами. – Влетели, стали задавать вопросы, потом перешли к угрозам. Упоминали моих детей, мол, жизни ни тебе, ни им не дадим. Я испугалась, позволила им все обыскать. Они перерыли весь дом, но ничего не нашли! – последнюю фразу Софья Исааковна произнесла с каким-то горделивым злорадством.
Да уж, представляю, каково было этой хрупкой женщине один на один оставаться в квартире с этими головорезами.
– Они мне под угрозой смерти приказали никому ничего не говорить. Если пикнешь, сказал один из них, светловолосый такой, убью собственными руками.
– Вы, естественно, никуда не обращались…
– Естественно, – печально подтвердила Гулько.
– Ваш сын в Париже, а дочь?
– Она ничего вначале об этом не знала… – торопливо проговорила Софья Исааковна. – Я пообещала тем троим, что стану молчать. Лишь бы они нас не трогали.
– Вы знали, что ваш муж встречался с журналистами?
– Знала, – прямо ответила Гулько, – я его просила не делать этого, когда говорила с ним по телефону (сам-то он дома не появлялся и даже не сказал мне, где скрывается), но он ни в какую. Старые обиды, они ведь как стигматы, – угрюмо заметила она.
– Это так, – вздохнула я, – значит, Григорий Петрович не сказал вам, где бумаги? – я пристально посмотрела в ее черные глаза.
– Если бы я знала, где эти проклятые документы, – грустно усмехнулась она, – я бы их тем троим отдала. Счастье и покой детей, видите ли, дороже!
– А вы не догадываетесь, где ваш муж мог спрятать документы?
– Мы уж всех родственников обзвонили, так перетряслись! Я сначала дочери ничего не рассказывала, но меня только на день хватило. Она сама поняла, что со мной что-то неладное творится. Я в итоге ей все рассказала. Вот мы с ней и решили заняться поиском этих бумаг, – затушила в пепельнице окурок Гулько.
– А сын?
– Что сын? – не поняла она.
– Кто из детей, то есть, хотела я спросить, был Григорию Петровичу ближе? Обычно, я знаю, сын ближе матери, дочь – отцу.
– Может быть, – скептически усмехнулась Софья Исааковна, – в нашей семье это с точностью до наоборот.
– А дачу, сараи проверяли?
– Да у нас нет никаких сараев. На даче, правда, не искали… – засомневалась Гулько.
– Вы же сказали, что дачу конфисковали?
– Это другая, мамина.
– Все-таки странно, почему он вам не сказал…
– Не доверял, наверное, – печально улыбнулась Софья Исааковна, – и правильно делал.
– Вас тоже можно понять, – посочувствовала я ей.
– Можно, – согласилась она.
Я все-таки спросила у Софьи Исааковны адреса родственников, хотя не очень надеялась, что посещение их даст обнадеживающие результаты. Расспросила ее и о друзьях юности Григория Петровича. Таковых в Тарасове не было, потому что сам Гулько с Украины. О товарищах мужа по службе моя собеседница тоже не могла сказать ничего определенного. Служба – службой, а дружба – дружбой, как говорится. Узнала я также, что дочь Гулько преподает в Американском корпусе мира.
* * *Простившись с Гулько, мы отправились в редакцию. Я совсем приуныла. Виктор кидал на меня неодобрительные взгляды. Женская эмоциональность, как видно, ему не по вкусу. Кряжимский Сергей Иванович встретил меня настороженно-пристальным взглядом своих проницательных светлых глаз.
– Что-то, голубушка, вид у вас удрученный, – озабоченно сказал он, увидев мою кислую физиономию.
Я плюхнулась на стул в приемной и вялым движением расстегнула куртку. Виктор прошел в лабораторию.
– Не знаю, Сергей Иванович, где эти чертовы документы искать, – закурила я, – и Маринки нет, некому кофе сварить, – совсем сникла я.
– Это правда, – покачал головой Кряжимский.
– Встречалась с вдовой Гулько…
И я рассказала Сергею Ивановичу о своем посещении Софьи Исааковны.
– Да-а, – задумчиво протянул Кряжимский, выслушав меня, – просто так не подкопаешься.
– Мне кажется, – заключила я, – Софья Исааковна сказала правду, я имею в виду, что она не знает, где находятся документы. Черт!
– Что же тебя мучает? – спокойно спросил Кряжимский.
– Как то есть что? – воскликнула я. – Гулько сбегает из тюрьмы, возвращается в Тарасов, встречается с журналистами, предлагает им разгромные материалы. Спрашивается, зачем он все это делает? Ведь не для того, чтобы устроить себе маленькое приключение!
