Вильям Хорстберг - Сердце Ангела
Резкий вопль магната эхом разнесся по истекающему влагой тоннелю и замер, напомнив звук падения тела с огромной высоты. В темноте гигантской мухой загудело электричество. Рельсы.
Я не стал прикасаться к телу. Было слишком темно, чтобы разглядеть его как следует, и я отступил на безопасную дорожку. При свете далекой лампочки, я смутно видел силуэт его фигуры, распростершейся поперек рельсов.
Вернувшись к дверному проему, я поискал возле лесенки кожаный саквояж. Из него на меня уставилась оскаленная львиная маска из папье-маше. Под скомканным черным плащом я нашел маленький пластиковый фонарик. Вот и все. Я шагнул назад, в тоннель, и включил его. Круземарк лежал съежившись, словно кучка старой одежды, с застывшим в агонии лицом. Невидящие глаза уставились на бегающие рельсы, а разинутый рот замер в беззвучном вопле. Спираль едкого дыма поднималась над его сожженной плотью.
Я стер свои отпечатки с ручки и бросил саквояж рядом с телом. Маска выпала из него на угольную крошку. Посветив лучом фонарика на дорожку, я нашел свой револьвер у стены – он лежал в нескольких футах от меня. Я поднял его и сунул в карман. Костяшки правой руки мучительно болели, но пальцы двигались, и я знал, что они не сломаны. Хотя нельзя было сказать то же самое о «лейке». В глубине линз появилась паутина крошечных трещин.
Я проверил свои карманы. Все было на месте, не считая кожаного талисмана Эпифани. Он потерялся в драке. Я немного поискал, но не нашел его. Сейчас были дела поважнее. Освещая путь фонариком Круземарка, я заспешил по дорожке, предоставив миллионера-судовладельца очередному поезду, который расчленит его. Сегодняшней ночью крысы угостятся на славу.
Выйдя из подземки на станции «Двадцать третья улица», я взял такси на углу Южной Парк-авеню. Я дал водителю адресок Маргарет Круземарк, и через десять минут он высадил меня у Карнеги-холла. На углу стоял старик в потрепанной одежде и наяривал Баха на скрипке, скрепленной изолентой.
Я поднялся на одиннадцатый этаж, не заботясь о том, помнит меня высохший старик-лифтер или нет. На хорошие манеры ухе не хватало времени. Дверь в квартиру Маргарет Круземарк была опечатана полицией, замок заклеен полоской липкой бумаги. Я сорвал ее, подобрал нужную «железку» и вошел внутрь, вытерев ручку рукавом куртки.
Включив фонарик, я направил луч в гостиную. Кофейный столик, на котором было распростерто тело, исчез вместе с кушеткой и персидским ковром. На их месте остались силуэты, сооруженные при помощи клейкой ленты. Очертания рук и ног Маргарет Круземарк, торчащие с четырех сторон прямоугольного силуэта стола, выглядели карикатурой на человека, напялившего на себя бочонок.
В гостиной не было для меня ничего интересного, и я прошел по коридору в спальню колдуньи. На всех ящиках и шкафчиках с досье находилась печать Полицейского Департамента. Я пробежал лучом фонарика по крышке стола. Календарь и разбросанные бумаги исчезли, но ряд книг стоял как прежде. На краю блестела полированной костью древняя алебастровая урна.
Я поднял ее дрожащими руками. Несколько минут возился с ней, но крышка с резной трехглавой змеей оставалась крепко закрытой. В отчаянии я швырнул сосуд на пол. Он разлетелся как стекло.
Заметив среди осколков блеск металла, я схватил со стола фонарик. Комплект армейских «собачьих жетонов» серебрился в переплетениях цепочки бусин. Я поднял их, поднеся к свету маленький прямоугольный жетон. Непроизвольная дрожь холодом пронзила мое тело. Я провел ледяными пальцами по выпуклым буквам. Вместе с серийным номером и типом крови машина отштамповала имя: ЭНДЖЕЛ, ГАРОЛЬД Р.
Глава сорок седьмая
Жетоны бренчали у меня в кармане по пути вниз. Я не сводил глаз с ботинок лифтера, машинально поглаживая большим пальцем выпуклые металлические буквы, словно слепой, читающий текст по Брайлю. Мои колени ослабли, но голова лихорадочно работала, пытаясь увязать концы с концами. Головоломка никак не сходилась. Все это подстроено, жетоны – приманка. Круземарк – один или с дочерью – замешан в деле, а Сифр – мозг всего предприятия. Но зачем? К чему все это нужно?
Промозглый ночной воздух вывел меня из транса. Я бросил пластиковый фонарик Круземарка в мусорную урну и подозвал проходящее такси. Прежде всего мне необходимо было уничтожить доказательства, спрятанные у меня в сейфе. «Угол Сорок второй и Седьмой», – сказал я водителю, откидываясь назад.
Мы понеслись по авеню, последовательно успевая на зеленый свет. Облака пара выбивались из-под крышек люков, как в последнем акте «Фауста». Джонни Фаворит продал душу Мефистофелю, а затем попытался выйти из сделки, принеся в жертву солдата с моим именем. Мне вспомнилась элегантная улыбка Сифра. Зачем ему было устраивать эту головоломку? И я перенесся вдруг в прошлое – Таймс-сквер, канун Нового, сорок третьего, года. Я помнил все так отчетливо, как будто это был первый выходной вечер в моей жизни. Я трезв как стеклышко среди моря пьяных, и мои «собачьи жетоны» надежно упрятаны в кармашек для мелочи в бумажнике. Надежно… Бумажник вскоре увели. Через шестнадцать лет они оказались в квартире у мертвой женщины. Что за чертовщина здесь происходит?
Таймс– сквер сияла огнями, как неоновое чистилище. Я коснулся пальцами своего невероятного носа, припоминая прошлое. Большая часть носа исчезла, стертая залпом французской артиллерии в Оране. Остались лишь кусочки. Они напоминают о себе, когда я ощущаю какой-нибудь запах. Черт побери, я знал, кем был. И знаю, кто я сейчас.
Когда мы остановились перед лавкой сувениров, я увидел, что в моей конторе горит свет. На счетчике было семьдесят пять центов. Я сунул водителю доллар, пробормотав, чтобы он оставил сдачу себе. Я надеялся, что еще не поздно.
Я поднялся на третий этаж по пожарной лестнице, чтобы меня не выдал шум лифта. Коридор был темен, как и моя приемная, но свет из кабинета переливался на рельефном стекле двери. Вынув револьвер, я тихонько вошел в приемную. Свет выплескивался через распахнутую дверь на мой вытершийся ковер. Я с минуту подождал, но ничего не услышал.
Контора была перевернута вверх дном: стол как будто подвергся налету, ящики вывернуты и содержимое разбросано по линолеуму. Помятый зеленый шкафчик для досье лежал на боку, и глянцевые фотографии сбежавших детишек валялись в углу, скрученные словно осенние листья. Поднимая с пола упавшее кресло, я заметил, что стальная дверца конторского сейфа распахнута настежь.
В этот миг свет погас. Не в конторе – у меня в голове. Меня оглушили чем-то вроде бейсбольной биты. Уже проваливаясь в кромешную тьму, я услышал резкий щелчок, когда она достигла цели.
Брызги холодной воды в лицо привели меня в чувство, и я сел, отплевываясь и мигая. В голове пульсировала резкая боль. Надо мной стоял Луи Сифр в смокинге и лил на меня воду из бумажного стакана. В другой руке он держал мой револьвер.
– Нашли то, что искали? – спросил я.
– Да, благодарю вас, – улыбнулся Сифр и, смяв стаканчик, швырнул его на и без того уже замусоренный пол. – Человеку вашей профессии не следовало бы хранить свои секреты в жестяной банке. – Он извлек из внутреннего кармана смокинга гороскоп, изготовленный для меня Маргарет Круземарк. – Полагаю, полиция рада будет заполучить это.
– Думаете, вам это сойдет с рук?
– Ну конечно, мистер Энджел, уже сошло.
– Почему вы вернулись? У вас уже был гороскоп.
– А я не уходил отсюда, я ждал в другой комнате. Вы прошли мимо меня.
– Ловушка.
– В самом деле. И неплохая ловушка. Вы шагнули в нее с огромным удовольствием. – Сифр вернул гороскоп во внутренний карман. – Прошу извинить за довольно неприятный удар, но мне нужны были кое-какие ваши вещицы.
– Что за вещицы?
– Ваш револьвер. Он мне пригодится. – Сифр полез в карман, медленно извлек жетоны и покачал их передо мной на цепочке из бусин. – И еще это.
– Неплохо задумано, – заметил я. – Подложить их в квартиру Маргарет Круземарк. Как вам удалось склонить ее отца к сотрудничеству?
Улыбка Сифра стала шире.
– Кстати, а как поживает господин Круземарк?
– Мертв.
– Жаль.
– Я вижу, как вы по нему убиваетесь.
– Потеря одного из верующих всегда достойна сожаления. – Сифр поигрывал жетонами, пропуская цепочку меж тонких пальцев. На его наманикюренной руке блеснуло гравированное золотое кольцо доктора Фаулера.
– Бросьте ваши дешевые трюки, не купите вы меня на это. Ваше смахивающее на кличку имя – не основание, чтобы считать вас настоящим.
– Предпочитаете раздвоенные копыта и хвост?
– Я не мог раскусить вас до сегодняшнего вечера. Вы забавлялись со мной. Обед у «Ла Вуазен». А ведь мне следовало догадаться, когда я узнал, что шестьсот шестьдесят шесть – число Зверя из Апокалипсиса. Я уже не столь сообразителен, как раньше.
– Вы разочаровываете меня, Энджел. А мне-то казалось, вы запросто рассифровали имя «Сифр», – сказал он пришепетывая и самодовольно хмыкнул.
