Элиз Тайтл - Ромео
Она делает глубокий вдох. Пахнет чудесно. Аромат напоминает ей запах эвкалиптов, которые росли во дворе их старого дома на Милл-Вэлли. Теперь там живут другие семьи. Другой психиатр с женой и двумя дочурками. Забавными. Как клоуны.
Она садится на красную шелковую подушку, что лежит на полу. По щекам ее уже льются слезы. Губы беззвучно шевелятся. Она не читает молитву. Она молит о прощении. Но знает, что ее никто не слушает.
Воспоминания растаяли, и Сара поймала себя на том, что вновь поднимается по шатким ступеням на второй этаж.
Она вспомнила, что в тот, первый раз, ей показалось странным, что такое великолепное сооружение располагается над магазином. Она тогда даже поделилась своими сомнениями с китайцем, который разрешил ей зайти в святилище.
«Так мы ближе к нирване», — сказал китаец. Ответ ей понравился.
Она нажала на кнопку звонка — как в тот давний день. Откуда в ней такая смелость — и тогда, и сейчас? Она и сама не знала. Что ею руководило — желание прикоснуться к святыне? Или окунуться в иной мир? А может, тайная удаль?
Дверь открыл миниатюрный китаец с жиденькой козлиной бородкой, плешивой головенкой, в широком черном льняном пиджаке и брюках.
— Можно ли мне?..
Он кивнул головой, разрешив ей пройти, а сам скрылся в дверях черного хода.
Храм был в точности таким, каким она его запомнила. Слезы подступили к глазам. Просторная комната с ярко-красной, золотой и черной лаковой росписью на стенах, благоухающие ароматами эвкалиптового дерева кадила возле резного алтаря. Красные подушки на полу. Простота и строгость во всем. Так резко контрастирующие с экстерьером здания.
Здесь она, по крайней мере, будет в безопасности.
Посидев тихонько какое-то время, Сара, сжав волю в кулак, потянулась к свертку, который держала при себе.
Она сорвала упаковку. Гектор был прав. Коробка конфет. Судя по всему, из дорогих. На крышке конфеты были изображены в красивых золотистых обертках.
Сара открыла коробку.
Шоколадки. Выложенные в шесть рядов. В форме сердечек.
У Сары бешено забилось сердце.
Но это было не все. Поверх конфет лежал сложенный вчетверо листок бумаги. Стиснув зубы, она развернула его. На этот раз она уж не будет такой дурой, чтобы порвать письмо.
Только теперь это уже было не любовное послание от Ромео. Сара держала в руках фотокопию страницы — по всей видимости, вырванной из личного дневника. Она тут же узнала почерк. Писала Мелани.
Она уставилась на лист бумаги. Слов она не различала. Да и не стремилась к этому. Перед глазами мелькали сплошные черные линии. На белой бумаге. Кровь хлынула к вискам.
Это же откровения Мелани. Он украл их. Я не должна это читать. Я не хочу это читать.
Впрочем, можно было не сомневаться в том, что она их прочтет. Должна будет прочесть. И Ромео знал, что так оно и будет.
Иногда я представляю, как ты подходишь ко мне сзади, когда я занимаюсь макияжем перед зеркалом в ванной. Я обнажена, крашу губы помадой. Ты хватаешь меня, грубо задираешь мою ногу, так что ступней я касаюсь дна раковины. Наклоняешь меня вперед, и мой накрашенный рот прилипает к зеркалу, уже затуманенному моим горячим дыханием. Красное пятно расползается по зеркалу в тот самый момент, когда ты берешь меня грубо и властно, опрокидывая прямо на раковину и седлая, как кобылицу.
Сара была вынуждена остановиться. Сердце стучало так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. И еще она с ужасом заметила, как напряглись ее соски. Как ни отвратительно было признаваться в этом, но мазохистские фантазии сестры возбудили ее. Это признание повергло ее в шок.
Усилием воли она заставила себя продолжить чтение.
Именно жестокость — реальная или мнимая, вопиющая или неуловимая — возбуждает и пьянит меня, против нее я не могу устоять. Я пытаюсь вооружиться здравым смыслом, ищу рационалистическое объяснение своим чувствам и порывам. Свожу их к примитивным человеческим потребностям. Моим желаниям нужен выход, иначе, я чувствую, однажды произойдет взрыв. Но меня неотступно преследует мысль: а что, если кто-нибудь подозревает о моих муках? Я боюсь разоблачения, но ведь я так блистательно играю. Я всегда отличалась артистизмом.
Конечно, нельзя забывать о Саре. Я храню ее секреты, а она — мои. К счастью, она ни о чем не догадывается.
Я храню ее секреты, а она — мои. «Да, — подумала Сара. — Это верно». Их с Мелани связывали не только кровные узы. Сара не могла дать точное определение той неуловимой связи, которая существовала между ними, но и отрицать ее была не вправе. Так же, как и то, что мысли Мелани оказались созвучны ее сокровенным мыслям. Понять Мелани — значит понять себя. И сейчас, когда она читала записи сестры, у нее возникло ощущение, будто перед ней обнажается не только душа Мелани, но и ее собственная.
Сара почувствовала, что в ней не просто оживают давно погребенные воспоминания, но ее буквально распирает от них. Все поплыло перед глазами, ослепительные краски декора померкли, стушевались в сплошное серое пятно. Все вокруг стало серым. Как в том морге из ночного кошмара.
Благоухание ладана улетучилось. Его затмили ароматы гардении и талька, и от этого эфемерного, но все равно отвратительного, сладковатого медицинского запаха у нее, как всегда, защипало в носу. Такое же ощущение вызывали у нее перезрелые плесневелые фрукты.
«Ты знаешь, Сара. Знаешь, что это за запах. Ты помнишь», — прошептал внутренний голос.
Она делает глубокий вдох. Теперь она узнает этот запах. Так пахнет персиковый ликер, который так любит мама. В янтарных бутылках с квадратными донцами и длинными горлышками. Их так много, этих бутылок. Рассованных мамой по тайникам.
Она рано вернулась из школы. Мелани нет дома, она играет в лакросс. Папа на работе. Она надеется, что им с мамой удастся покопаться в саду.
Она стоит в холле, под лестницей. Зовет мать. Никакого ответа. Она поднимается по ступенькам, подходит к маминой спальне. Мама лежит на кровати, глаза закрыты, длинные светлые волосы спутаны.
Она видит пустую янтарную бутылку на полу возле кровати. Она поднимает ее, выбегает из дома и зарывает бутылку в мусорной яме. Я буду молчать, мамочка. Я никому не скажу. Обещаю, мамочка. Я умею хранить секреты.
Сара открыла глаза, но ей не сразу удалось стряхнуть пелену воспоминаний. Она огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться. К счастью, головокружение прошло. Она выпрямилась и только тут вспомнила об упавшем на пол листке бумаги. Она подняла его и вновь углубилась в чтение. Тут же ожили забытые образы далекого прошлого.
Тайное становится явным, Мелани. Не этого ли ты боялась? Ромео, а ты? Не этого ли ты хочешь? Вернуть мне забытую боль? Измотать меня в схватке с прошлым, так чтобы сил не осталось для схватки с тобой?
Рука дрогнула. Коробка конфет соскользнула с колен и упала перевернувшись. Выпал еще один листок бумаги.
Послание Ромео…
Моя дорогая Сара!
Чувствуешь ли ты мое теплое дыхание? Чувствуешь мое восхищение тобой и преданное участие? Чувствуешь, как мой язык пробирается в твое горячее, влажное лоно? Воспламеняет тебя. Готовит к неизъяснимому блаженству, которое только я могу тебе подарить. Я знаю, отчего ты страдаешь. Что тебе нужно. Я знаю, ты бережешь себя для меня. Потому что только я могу тебя понять.
Наберись терпения, Сара. Ждать осталось недолго.
До скорой встречи, Ромео.
P.S. Ты была прекрасна на экране. Но в жизни все равно лучше.
Вихрь эмоций — злости, отвращения, смятения — обрушился на нее. Сара почувствовала, как прошиб ее пот. Низ живота заломило от сладостной боли. Вопросы Ромео оказались не просто набором причудливых фраз на листке бумаги. Чувствуешь, как мой язык пробирается в твое горячее, влажное лоно?.. Готовит к неизъяснимому блаженству, которое только я могу тебе подарить.
Она почти слышала исполненный коварства и соблазна голос монстра, чувствовала его похотливые прикосновения. Хуже того, он словно проникал в ее плоть. Да, сомнений быть не могло. Мелани ему оказалось недостаточно. Этого следовало ожидать. Как же она была так слепа?
Шорох за спиной вывел ее из оцепенения. Она резко обернулась и успела заметить мелькнувшую в дверном проеме тень. Правда, из-за бившего прямо в глаза света разглядеть незнакомца не удалось. Но Сара ощутила неприятный холодок внутри. Ждать осталось недолго.
Кто-то находился в храме, следил за ней. Телохранитель из полиции? Но он не стал бы так красться.
Ромео? Она вскочила с подушки и бросилась вон из храма. Поймать его. Поймать, пока он не поймал ее.
