Алан Глинн - Корпорации «Винтерленд»
И все же: что сегодня произошло?
У него в голове не укладывается. Понятно, что он собирался напасть и отомстить. В меру сил и возможностей. Вряд ли у кого-нибудь хватит лицемерия осуждать его. Но в итоге напал не он — напали на него.
Он качает головой. Не догоняет.
Напали на него. Запугивали, провоцировали, а когда он попытался защититься, эти сучары выстрелили ему в спину.
И естественно, когда он говорит «они», он по-прежнему имеет в виду Ларри Болджера. Семейство Болджер. Кого-то из Болджеров. С достопамятного разговора с Джиной и вплоть до настоящей секунды он руководствовался именно этим соображением.
Вот жопа!
Он встает из-за стола. Выхрамывает из офиса, оглядывается, берет ближайший предмет, попавший ему на глаза, — ломик, лежавший на деревянном ящике. Поднимает его и представляет, насколько слаще было бы воспользоваться им. Это вам не какой-нибудь нож. Представляет, как ломик взрезает воздух, мощно входит в плоть, касается кости, потом сухожилия, мышц, тканей мозга… фонтаны крови…
Марк прохаживается по складу, размахивает ломиком и чувствует небывалый прилив энергии, который длится всего лишь несколько секунд.
А потом ему становится по-настоящему хреново.
Он пятится, теряет точку опоры. Протягивает руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, и нащупывает бортик небольшого погрузчика. Восстановив равновесие и дыхание, он снова осматривает ломик.
Кого он пытается перехитрить?
Где? Когда? Как?
Он швыряет ломик на пластиковое сиденье погрузчика и делает еще несколько осторожных шажков. Морщится от каждого движения. Останавливается у первого ряда поддонов. Рядом еще один ящик. Опираясь спиной о поддоны, а руку для поддержки поставив на ящик, Марк соскальзывает на пол и приземляется в положение сидя.
Он пытается воспроизвести события, приведшие его сюда, восстановить по памяти свои действия, но в голове все сбилось так, что не настроить. Все образы приобрели какой-то лихорадочный, искаженный оттенок; в них появились черты, присущие кошмарам.
Проходит несколько секунд, потом он лезет в карман за фотографиями. Раскладывает их на бетонном полу рядом с ящиком. Останавливается на каждой: сначала бегло, Потом подольше, с каждым разом все дольше фиксируясь на лицах отца, матери, сестры…
Отлив, дико холодно, но небо поражает несусветной красотой. Красное, с живописными перышками облаков в напоминание о минувших ливнях.
Ночь будет ясной.
Нортон сидит на деревянной скамейке. Ноги скрещены, он вжался в пальто, старается согреться. На пляже почти никого. Несколько людей с собаками. Бросают палки. За скамейкой — небольшая стоянка. Его машина припаркована прямо тут, за спиной. Нортон слышит, как рядом с ней паркуется другая.
Через минуту с правого бока появляется Фитц. Присаживается рядом, кряхтит.
Нортон держит паузу, потом приступает:
— Фитц, ты мне можешь объяснить, что за херня творится? Пресвятая Богородица, это же ни в какие ворота не лезет!
— Да знаю я, знаю. Но, Пэдди, давай по-честному. Согласись, это не совсем привычный для нас род деятельности. «Хай кинг» ведь больше по…
— Ах так! Теперь оказывается, что это не твоя… твоя специализация? Вот, значит, как?
— Как?
— Да так, что раньше ты по-другому разговаривал. Ты говорил, что это для вас как поссать сходить.
— Да, но…
— И ты без всякого стеснения брал мои гребаные деньги…
— Эй, Пэдди, остынь, брат.
— Нет, это ты остынь! Ты остынь. Мать твою!..
Рано утром раздался первый из трех сегодняшних звонков. Нортон был дома, на кухне, сражался с тостером. Его била дрожь, причем не только из-за арктического холода, установившегося между ним и Мириам. Второй звонок поступил намного позже. В этот момент он находился в разгаре бешеных поисков нового, более уступчивого физиотерапевта. Затем, после небольшого перерыва, около часа назад, раздался и третий. Нортон как раз подруливал к частной клинике в Миллтауне.
По-настоящему он проникся серьезностью сообщений, лишь когда, счастливый, зажав в кулачке заветный рецептик, вышел от нового физиотерапевта. Лишь тогда в его голове появилось место для новых мыслей.
Нортон глубоко затягивается оздоровительным морским воздухом. Прямо перед носом пролетают две чайки; они летят и гагачат. Вдали на горизонте плывет корабль — крошечная точка, паром.
И бог с ним.
Ситуация с Дермотом Флинном, конечно, неоднозначная. С одной стороны, вышла лажа; без нее было бы легче. Но с другой стороны, пользы от этой лажи больше, чем вреда. Считай, им повезло, что парень больше не маячит перед глазами.
Зато вторую ситуацию Нортон просто не в состоянии постичь. Марк Гриффин подкрадывается к Ларри Болджеру с кухонным ножом наизготове? Свободно разгуливает с ним, а потом дырявит людям ноги?
Это просто не укладывается в его голове.
В конце концов он успокаивается и сдержанно произносит:
— Значит, так, Флинну теперь не поможешь, но второго… тебе придется найти. Тебе придется его остановить.
— Остановить? Господи, Пэдди, я прямо не знаю. Это заходит слишком…
— Слишком что? Далеко, ты хотел сказать? А по чьей вине, позволь спросить?
Фитц не отвечает.
Они долго молчат. Мимо проходит пожилая парочка. Мужчина кивает двум джентльменам, сидящим на скамейке, и произносит приветственное «Добрый вечер».
Два джентльмена кивают в ответ.
— Ничего этого не случилось бы, — возвращается к беседе Нортон, — не облажайся вы с Ноэлем. Если бы прошло по плану, все только и обсуждали бы бандитские разборки и как там все запущено. И твоя Джина не задалбывала бы всех своими дебильными вопросами.
Фитц опять крякает, но молчит.
— Ладно, — продолжает Нортон. — Она звонила. Повтори, что именно она сказала?
Эта тема в некотором смысле даже более серьезная, чем Марк Гриффин. С ним все ясно: он расхристан, разнуздан. Ранен, слаб. С ним не будет проблем.
А с Джиной Рафферти?
Ой ли.
Она, видите ли, оставляет сообщения на автоответчике Марка Гриффина. Звонит на Харкорт-стрит. Беседует с журналистами.
Конечно, черт возьми, будут.
Фитц выдыхает.
— Так-с, — произносит он; чувствуется, что ему неохота продолжать. — Значит, она спросила, не могли бы они встретиться. Он спросил зачем. Она ответила, что у нее есть история. Он спросил, что за история. Она ответила, что не хочет вдаваться в подробности по телефону. На это он сказал, что у него много дел и что она не представляет себе, сколько таких звонков он получает в неделю. Для начала она должна закинуть ему хоть что-нибудь. Тогда она немного пораспространялась на тему двух Ноэлей. Поскольку на этой стадии она уже почти мямлила, по-моему, товарищ не сильно впечатлился.
— Она еще кого-нибудь упоминала? — спрашивает Нортон. — Терри Стэка? Ларри Болджера?
Нет. Мне показалось, что она изо всех сил старалась… как это… сохранять бдительность.
— Понятно.
Нортон вздыхает. В груди вдруг становится тесно. Сказали, что этот налпрокс точно такой же, как наролет, но что-то непохоже: Нортон улавливает тончайшие вариации, незначительные оттенки.
— Ну и чем все закончилось?
— О’Дрисколл заявил, что, не имея веских доказательств, она лишь теряет время. Свое. И его. Твоя притихла. На этом все закончилось.
«Конечно нет», — размышляет Нортон. Он смотрит на часы.
— Нужно что-то предпринять, — произносит он. — Сегодня. Завтра уже будет поздно.
— Бог ты мой, Пэдди!
— Что?
— Я не знаю, просто… еще двоих…
— А разве у нас есть выбор, Фитц? — Он шепчет громко, отчаянно. — Ты мне скажи. Осталось всего ничего. Она задаст еще несколько гребаных вопросов не тому, кому надо, и нам кранты. Все может развалиться за одну секунду.
После долгой паузы Нортон произносит:
— Короче, Фитц, ситуация вышла из-под контроля. Я это понимаю. И часть вины лежит на мне. Это я тоже понимаю. Если ты разберешься с сегодняшней херней и покончишь с этим… я дам тебе миллион евро сверх того, что должен. На офшор. Никто не отследит.
Фитц разворачивается к Нортону. Присвистывает:
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Хрена себе!
Нортон выжидающе разглядывает горизонт.
Фитц проводит рукой по волосам. В итоге произносит:
— Да. Можно.
— Мне не важно как, главное — результат. И сделай это сам, слышишь?
— Да.
— Никаких агентов, подрядчиков. Сам.
Фитц кивает.
Нортон долго молчит, потом говорит
— Итак. Где она сейчас? В данный момент?
— Мм… дома. На квартире. Она там целый день проторчала.
Нортон встает. Сейчас темнее и прохладнее, чем когда он сел на скамейку. Город мерцает огнями по кромке залива.
Он смотрит на Фитца.
