Пьер Буало - Современный французский детективный роман
Если бы я захотел полностью воспроизвести рассказ Кэтрин Крейн, мне не хватило бы этой тетради. Я пробыл с ней вместе — спешу уточнить: в самом благопристойном смысле этого слова — около шести часов. После недолгого и довольно слабого сопротивления она призналась, что ее муж в данный момент находится в дальней поездке (из чего я заключил, что никакого мужа у нее вообще не было, что Крейн — это фамилия, под которой она живет, и что категорический отказ Кэтрин и ее матери дать домашний адрес объяснялся причинами куда менее благовидными, чем боязнь семейного скандала) и посему она свободна и может со мной пообедать. Мы перебрались в кафе «Ройял» («Ах, такое изысканное заведение — там можно встретить писателей и актеров!») и ели тушеную баранину по-ирландски; потом перешли то ли в кафе «Лион», то ли еще куда и там пили кофе и завершили свой день в холле «Камберленда», то есть именно там, куда Кэтрин ни за что не желала прийти ко мне утром. Она уже порядочно выпила, ее чувствительность и ее простонародный выговор решительно о себе заявили, и я могу без ложной мужской скромности утверждать: пожелай я посягнуть на ее добродетель, я встретил бы очень слабый отпор. Но добродетель (или то, что от нее осталось) миссис Крейн-Вильсон меня совершенно не интересовала; меня интересовали ее воспоминания, относящиеся к героической поре 1943–1945 годов, и эти воспоминания я попытаюсь сейчас воспроизвести.
Чтобы понять, каким образом Кэтрин и Пат, девушки столь разные, могли подружиться, наверно, нужно было бы вспомнить атмосферу, в которой жил Лондон в те годы. Но сам я провел войну на Тихом океане и могу высказывать на этот счет лишь гипотезы. Повествование миссис Крейн было довольно сбивчивым и невнятным, и она, разумеется, излагала лишь свою собственную точку зрения. Было вполне естественно, что такую девушку, как Кэтрин Вильсон, могло привести в восторг знакомство с «порядочными людьми», но куда менее было естественным (так по крайней мере я считал до последнего времени, но теперь мое мнение на этот счет начинает меняться), чтобы Пат могло чем-то привлечь общество мисс Вильсон и ее дружков…
Они познакомились в конце 1943 года, в самый тяжелый период войны, на квартире одного члена парламента, лейбориста, чье имя Кэтрин категорически отказалась мне назвать, ссылаясь на то, что он до сих пор входит в палату общин и ей ни за что на свете не хотелось бы причинять ему неприятности. Квартира принадлежала члену парламента, но вечеринку устраивал его сын, юный франт, который, вместо того чтобы, как большинство его сверстников, сбрасывать бомбы на Германию, предпочел, числясь чиновником какого-то министерства, отсиживаться в Лондоне и кутить на папенькины деньги. Вообще, судя по рассказам Кэтрин Вильсон, в Лондоне в ту пору многие юнцы предавались кутежам; нравы «золотой молодежи» в изображении Кэтрин мне живо напомнили страницы «Мерзкой плоти» Ивлина Во.
Насколько я мог догадаться, родители Кэтрин были мелкими лавочниками из Уайтчепела. Смазливая девчонка довольно рано стала обращать на себя пристальное внимание джентльменов, чьи намерения далеко не всегда отличались чистотой и невинностью; прибегая к обычному в таких случаях красноречию, эти господа в конце концов убедили ее в том, что она создана для театра. Семнадцати лет Кэтрин решила вступить на стезю искусства; благодаря своей энергии (и, разумеется, покровительству некоторых особ) она вскоре получила место статистки в Ковент-Гарден, а потом и несколько маленьких ролей в разных театрах Хеймаркета. Там и открыл ее сын лейбористского члена парламента, и она стала душой вечеринок, которые проходили в доме почтенного политического деятеля на Кэрзон-стрит между полуночью и четырьмя утра, о чем законный владелец квартиры, разумеется, не подозревал. Эти вечеринки (мне больно об этом писать, поскольку в них участвовала Пат, но рассказ миссис Крейн не оставлял на сей счет никаких сомнений) чаще всего перерастали в настоящие оргии: много пили, много смеялись, а когда начинали завывать сирены воздушной тревоги, в убежище никто не спускался; гасили свет, и наступала тишина, — «тишина, прерываемая вздохами», как безжалостно уточнила Кэтрин.
Публика на этих сборищах была самая разношерстная — сынки из богатых семей, по болезни, действительной или мнимой, освобожденные от воинской службы; спекулянты с черного рынка (об этих вещах Кэтрин говорила намеками), актеры, писатели, а также субъекты, чье социальное положение миссис Крейн затруднялась определить. Шла война; у всех этих людей было чувство, что жить осталось недолго и моральными нормами можно пренебречь.
Каким образом Пат проникла в эту среду? Кэтрин не смогла мне этого объяснить. Роз всегда мне говорила, что Пат всю войну работала сестрой милосердия в военных госпиталях и если она неохотно рассказывает об этом периоде своей жизни, то делает это только из скромности, потому что она вела себя как настоящая героиня.
— Может быть, Патриция и была раньше медсестрой, — сказала мне Кэтрин Вильсон, — но, когда Тед впервые привел ее на Кэрзон-стрит, она уже в госпитале не работала.
Кто такой был Тед? Его фамилии Кэтрин не знала, все звали его просто Тед; кажется, он был сын лорда или что-то в этом роде. Тед был безумно влюблен в Пат и не скрывал этого.
— А она? — спросил я с фальшивой непринужденностью. — Отвечала ли она ему взаимностью?
— Плевать она на него хотела! — незамедлительно откликнулась Кэтрин. Она мне прямо сказала. Она знала, что Тед на ней никогда не женится.
Значит, Пат была способна на мелкий корыстный расчет? Этому я поверить не мог. Миссис Крейн что-то напутала.
— Впрочем, — продолжала она, — это тянулась недолго: Тед был в отпуске после ранения; в начале сорок четвертого он вернулся в свою часть, и, кажется, вскоре его убили. Но за это время Пат успела с нами сдружиться. «С нами» — это значит с Бобом (сыном лейбористского члена парламента), с его друзьями Фредом и Рут, с актером Гарри Монтегю… В общем, славная была компания… Кто еще в нее входил?.. Ах, да, конечно, еще Гарольд Рихтер.
Кэтрин впервые упомянула это имя. Я притворился, что меня оно тоже не очень интересует.
— Гарольд Рихтер? Кто же он такой?
— Очень странный тип, — отвечала Кэтрин. — Понятия не имею, как он попал на Кэрзон-стрит. Кажется, Боб был с ним знаком еще до встречи со мной. Рихтер был старше нас, ему было уже под сорок. Лысеющий блондин, высокий и стройный… очень импозантный и с большим обаянием. Патриция была от него без ума. Ах, извините! — спохватилась Кэтрин. — Я не это хотела сказать. Просто Рихтер за ней ухаживал… и ей это нравилось… Словом, вы меня понимаете…
Конечно, я понимал… я слишком хорошо ее понимал. Как я уже говорил, Том, в то утро я встал в боевом настроении и бодро пошел на войну; но сейчас я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Под каким бы соусом Кэтрин ни пыталась мне все это подать, ясно было одно: Пат не только утаила от меня важный эпизод своей жизни, не только водила в то время компанию с сомнительными людьми — у нее еще был флирт с весьма подозрительным типом, и флирт этот, очевидно, зашел довольно далеко.
Мне было мучительно больно слушать об этих вещах. Но я решил испить свою чашу до дна и попросил Кэтрин продолжать.
Понемногу теплая компания стала распадаться — сказались бомбежки, лишения, нехватка продуктов. К тому же отец Боба узнал наконец, какую жизнь ведет его сын; по этому поводу был даже весьма ядовитый запрос в палате общин; папаша перестал давать Бобу деньги и выгнал его с Кэрзон-стрит.
— Я снова вернулась в театр, — сказала Кэтрин, — мы сняли небольшую квартирку на Эджвер-Роуд… ту самую, где до сих пор живет моя мать. Но Рихтер по-прежнему приглашал нас, и раза три в неделю мы обедали вчетвером — Патриция, Рихтер, Боб и я. Платил всегда Рихтер; не знаю, где он брал деньги. Собирались в одном маленьком и очень симпатичном баре, но только уж слишком это было далеко, сами посудите: в Ричмонде! Чудное местечко, и люди там попадались чудные. Этот Рихтер там жил.
— Как назывался бар? — спросил я.
— «Фазан». Общий зал был там самый заурядный, обыкновенная забегаловка, но в задней комнате, в маленькой гостиной, было очень симпатично — мягкий свет, музыка; мы долго танцевали, и даже когда заведение закрывалось, нам разрешали еще посидеть. У Рихтера на втором этаже была комната. Говорили, что в «Фазане» был еще зал, где играли в карты, но сама я этого не видела… Да, странный был тип этот Рихтер. Одевался всегда с иголочки, потрясающие галстуки, туфли крокодиловой кожи — и это в то время, когда простую-то кожу нельзя было достать. Болтали, что он немец и занимается шпионажем, но я уверена, что все это неправда. Может, он и в самом деле был по происхождению немец, но подданство имел британское, и насчет шпионажа тоже все вранье. Иначе бы он так легко не отделался. После той аварии он всего шесть месяцев получил…
