Донна Леон - Гибель веры
– А мы все знаем о вас! – прошипел он и исчез.
Глава 22
Оказавшись на площади Санти-Джованни-э-Паоло, Брунетти несколько минут постоял перед входом в больницу, не в силах ни на что решиться – то ли заставить себя явиться в квестуру, то ли вернуться домой и поспать. Тени уже заползли на середину фасада базилики, который стоял в лесах. Он посмотрел на часы и с трудом поверил, что вечереет. Где же потерял эти часы, – может, заснул в баре, опершись головой о стену… Как бы там ни было, они ушли, эти часы, умчались, как умчались похищенные у Марии Тесты годы жизни.
Легче все же – в квестуру, хотя бы потому, что она ближе. Пересек площадь и двинулся в ее направлении. Томимый жаждой и возвращающейся болью, завернул в бар и, взяв стакан минеральной воды, принял очередную таблетку. Добрался до квестуры – в приемной подозрительно тихо; и только потом вспомнил, что сегодня среда – день, когда Уффичо Страниери закрыто для публики. Так вот в чем причина непривычного покоя.
Чем подниматься на четыре лестничных марша к своему кабинету, лучше немедленно покончить с Паттой – поговорить, и все. И он направился к лестнице, ведущей к его кабинету. Одолев первый марш, поразился, как легко ему далось движение вверх, и удивился, но не вспомнил, почему не хотел идти к себе. Поймал себя на мысли – как приятно было бы просто взлететь над лестницей и сколько времени ему это экономило бы каждый день. Но тут обнаружил себя уже в кабинете синьорины Элеттры – и забыл о полетах. Она подняла глаза от компьютера, когда он вошел, и, увидев его руку и в каком он состоянии, вскочила и, обойдя стол, встала рядом с ним.
– Что случилось, комиссар? Что такое?
Искренность ее тревоги и видна и слышна настолько, что это странно тронуло его. Как счастливы женщины, что могут позволить себе открыто проявлять эмоции, подумал он, и как милы эти знаки обожания или сочувствия.
– Спасибо, синьорина, – он удержался от того, чтобы положить ей руку на плечо, мысленно благодаря ее за то, чего она не сознавала. – Вице-квесторе у себя?
– Да. Вы уверены, что хотите его видеть?
– О да, самое подходящее время.
– Может быть, вам сделать кофе, Dottore? – И приняла у него плащ.
Он помотал головой:
– Нет, все в порядке, синьорина. Спасибо, что спросили, я только словечком перемолвлюсь с вице-квесторе.
Привычка, только привычка заставила Брунетти постучать в дверь Патты. Тот приветствовал его с удивлением, какое проявила при виде его и синьорина Элеттра, но у нее к удивлению добавлялось сочувствие, а у Патты – неодобрение.
– Что там с вами, Брунетти?
– Меня пытались убить. – Он снял перевязь.
– Не очень-то пытались, если это все, что им удалось.
– Ничего, если я сяду, синьор?
Усмотрев в этом лишь желание Брунетти привлечь внимание к своему ранению, Патта не слишком вежливо кивнул и показал на стул.
– Так что происходит? – вопросил он.
– Прошлой ночью в больнице… – начал Брунетти, но Патта оборвал его:
– Я знаю всё о том, что случилось в больнице. Та женщина хотела убить монахиню, потому что ей пришла дурацкая идея, будто она убила ее отца.
Долго молчал, потом добавил:
– Хорошо, что вы оказались там и остановили ее.
Даже если бы он старался более ворчливо проговорить это, ему не удалось бы. Брунетти слушал, удивленный лишь скоростью, с какой убедили Патту. Он знал – чтобы объяснить поведение синьорины Лерини, будет выдана какая-нибудь такая история, но не думал, что настолько наглая.
– Не может быть другого объяснения, синьор?
– А именно? – В голосе Патты слышалась обычная подозрительность.
– Она знала такое, что синьорина Лерини хотела бы сохранить в тайне.
– Что за тайна может быть у такой женщины?
– Какой «такой» – могу я спросить?
– Фанатички, – немедленно ответил Патта, – одной из тех, которые не думают ни о чем, кроме религии и Христа. – Тон Патты не позволял понять, одобряет он такое женское поведение или нет. – Ну? – поторопил он, видя, что Брунетти не спешит с ответом.
– У ее отца не было проблем с сердцем.
Патта подождал, не скажет ли он что-нибудь еще, потом грозно спросил:
– И что это должно значить?
Комиссар не отвечал.
– Вы хотите сказать, что эта женщина убила своего отца? – И пытаясь придать своему недоверию зримую форму, оттолкнулся от стола. – Вы что, не в своем уме, Брунетти?! Женщины, которые каждый день ходят на мессу, не убивают своих отцов.
– Откуда вы знаете, что она каждый день ходит на мессу?
Брунетти удивлялся своему спокойствию и отстраненности, словно бы он смотрел на этот спор с безоблачных высот, где хранятся ключи от всех земных тайн.
– Потому что мне позвонили ее врач и ее духовный наставник.
– Что они вам сказали?
– Врач – что это нервное расстройство, причиненное продолжительной печалью после смерти отца.
– А ее «духовный наставник», как вы его называете?
– А как бы вы его называли – по-другому, Брунетти? Или он часть вашего зловещего сценария, который вы тут сочиняете?
– Так что он сказал?
– Что согласен с выводами врача. А потом признался мне: не удивится, узнав, что ей мерещились монахини, это и привело к нападению в больнице.
– И, полагаю, когда вы спросили, почему он так считает, он ответил, что не имеет права поведать вам, как добрался до этой информации?
Комиссар чувствовал себя все дальше от этой беседы, от двоих людей, участвовавших в ней…
– Откуда вы знаете, комиссар?
– Ах, вице-квесторе, – Брунетти встал и погрозил пальцем Патте, – вы ведь не думаете, что я нарушу тайну исповеди, а?
Не дожидаясь ответа Патты, Брунетти вышел из кабинета.
Когда он открыл дверь, от нее тут же шарахнулась синьорина Элеттра; он и ей погрозил тем же перстом, но сразу улыбнулся:
– Вы не подадите мне плащ, синьорина?
– Конечно, Dottore. – Сняла его со стула и подала.
Когда плащ лег ему на плечи, Брунетти поблагодарил ее и пошел к лестнице. Вдруг в дверном проеме, как ангел из облака, материализовался Вьянелло.
– Бонсуан привел лодку, синьор.
Позднее Брунетти помнил: вот он начинает спускаться рядом с Вьянелло, тот ведет его под руку – здоровую. Вот он спрашивает сержанта, думал ли он когда-нибудь, как было бы хорошо, если бы они могли летать летать вверх-вниз по лестницам квестуры… Потом память об этом дне канула в вечность вместе со всеми пропавшими часами жизни сестры Иммаколаты.
Глава 23
Нагноение раны Брунетти позднее приписали волокнам из твидового пиджака, которые были недостаточно тщательно удалены при санитарной обработке. Конечно, это сказали не в Оспедале-Чивиле: тамошний хирург утверждал, что нагноение вызвано обычным штаммом стафилококка и бывает почти при каждом серьезном ранении. Но Джованни Гримани, друг Брунетти, позже рассказал ему, что в результате головы полетели во всей «Скорой помощи», а хирург-ординатор переведен на кухню. Гримани не признал, по крайней мере открыто, что хирург виноват – торопился во время операции; но тон его позволил Брунетти и Паоле прийти к такому выводу. Все это, однако, замалчивалось, пока воспаление не сделалось столь серьезным, а поведение Брунетти – таким странным, что его отвезли обратно в больницу.
Благодаря щедрости, которую его тесть проявлял к больнице Джустиниани, бредящего комиссара поместили в это заведение, где ему отвели отдельную палату и где весь штат – как только понял, чей это родственник, – оказался сугубо внимательным и предупредительным. В первые дни, пока Брунетти был в полубессознательном состоянии, а врачи подбирали подходящий антибиотик, ему ничего не говорили о причине заражения. Когда лекарство наконец нашли и инфекцию взяли под контроль, он уже сам не выказывал интереса к тому, кто виноват, – какая разница?
Во время пребывания в больнице, по крайней мере в минуты просветления, Брунетти твердил, что глупо держать его здесь; в тот день, когда из руки у него вынули дренаж и рану признали чистой, он потребовал освобождения. Паола помогла ему одеться – на улице так тепло, что свитер не понадобится, ну а пиджак – накинуть на плечи – принесла.
Когда ослабевший Брунетти и сияющая Паола вышли в коридор, там их ждал Вьянелло.
– Доброе утро, синьора! – сказал он Паоле.
– Доброе утро, Вьянелло! Как хорошо, что вы пришли!
Брунетти улыбнулся ее деланному удивлению – напрасные старания изобразить, будто это совпадение. Он был уверен, что она заранее договорилась с Вьянелло и что у бокового выхода стоит полицейская лодка Бонсуана с заведенным мотором.
– Вы очень хорошо выглядите, синьор! – так приветствовал его Вьянелло.
– Спасибо, Вьянелло, – поблагодарил он.
Когда одевался, был удивлен – как свободны ему брюки. Очевидно, лихорадка сожгла добрую часть веса, который набрал за зиму, а отсутствие аппетита довершило дело.
