Цю Сяолун - Закон триады
Лу жестом отпустил ее:
– Зайдешь попозже, Анна. Я тысячу лет не разговаривал со своим старым другом.
– Ну, как идут дела? – спросил Чэнь.
– Неплохо, совсем неплохо, – довольно сообщил Лу. – Мы заслужили репутацию ресторана с настоящей русской кухней и настоящими русскими девушками.
– Да, твой ресторан ими славится!
– Точно замечено, дружище! Поэтому-то у нас от клиентов и нет отбою.
– Выходит, теперь ты действительно преуспевающий Лу Иностранец, – весело улыбнулся Чэнь. – Я очень тебе благодарен за все, что ты сделал для моей матери.
– Не за что, она и мне стала матерью. Ей немного одиноко, ты же знаешь.
– Конечно. Я просил, чтобы она переехала ко мне, но она отказывается, говорит, что слишком привыкла к своему чердаку.
– Она хочет, чтобы у тебя была отдельная квартира.
Чэнь понял, на что намекает Лу, но в присутствии инспектора Рон это была нежелательная тема, поэтому он сказал:
– Да, я считаю, что мне повезло иметь отдельную квартиру, хоть и однокомнатную.
– А знаешь, что говорит Жужу? «Старший инспектор Чэнь – опасный человек». А почему? Тебе, в твоем звании, давно уже должны были вручить блестящие ключи от трехкомнатной квартиры, – с приглушенным смешком сказал Лу. – Только не обижайся, дружище. Она отлично варит суп, но не понимает, что ты – честный служака. Да, кстати! Вчера сюда приходил Гу Хайгуан, из клуба «Династия», и расспрашивал о тебе.
– Вот как? Он что, случайно здесь оказался?
– Не знаю. Он уже бывал здесь, но вчера интересовался тобой. Я рассказал ему, как ты помог мне начать дело. Все равно что в лютую стужу послать бедному другу угля.
– Но, Лу, не стоит рассказывать об этом всем и каждому.
– Почему не стоит? Мы с Жужу гордимся, что у нас такой друг. Заходи к нам каждую неделю. Пусть тебя привозит Малыш Чжоу. От тебя досюда всего пятнадцать минут езды. А ваша столовая – просто стыд и позор! Ты сегодня обедаешь за счет управления?
– Нет, я не на работе. Кэтрин – моя подруга, поэтому мне захотелось угостить ее обедом в лучшем русском ресторане Шанхая.
– Спасибо тебе, – сказал Лу. – Жаль, что нет Жужу, а то она развлекала бы вас, как дома. Значит, сегодня мы вас угощаем.
– Нет, нет, платить буду я. Ты же не хочешь, чтобы я потерял лицо в присутствии своей американской подруги!
– Не волнуйся, дружище, ты его не потеряешь. Да еще познакомишься с нашими лучшими блюдами.
Анна принесла меню на двух языках. Чэнь заказал жареную телятину. Кэтрин выбрала копченую форель с борщом. Стоя между ними, Лу рекомендовал фирменные блюда, как шеф-повар в телерекламе.
Когда наконец молодые люди остались одни, Кэтрин спросила:
– Почему вы называете его Иностранцем? Он действительно зарубежный китаец?
– Нет, это прозвище такое.
– Все зарубежные китайцы говорят так же, как он?
– Не знаю. В некоторых наших фильмах несколько преувеличивают страстное желание зарубежных китайцев вернуться на родину. Лу становится особенно красноречивым, когда речь идет о еде, но получил свое прозвище не поэтому. Во время культурной революции кличка Иностранец считалась позорной. Ею клеймили за неблагонадежность, за «преклонение перед Западом». В старших классах Лу назло всем демонстрировал свои декадентские вкусы: варил кофе, выпекал яблочный пирог, готовил фруктовые салаты и, конечно, переодевался к ужину в костюм, сшитый по западной моде. Потому его так и прозвали.
– Так вы от него усвоили тонкое понимание кухни? – поинтересовалась она.
– Пожалуй. Теперь словосочетание «зарубежный китаец» приобрело положительный смысл. «Иностранцами» называют людей богатых, добившихся успеха в своем деле, наладивших связи с Западом. Лу стал удачливым предпринимателем благодаря своему ресторану. Так что его прозвище соответствует действительности.
Кэтрин подняла хрустальный бокал, в котором приятно позванивали льдинки, и отпила немного воды.
– Он спросил у вас, кто будет платить за обед. Почему?
– Если бы я пришел по служебному делу, он выписал бы мне счет в два-три раза больше настоящей суммы. Таков общепринятый обычай. Не только для нашего управления, но и для всех государственных компаний. Деньги списываются по статье «социальные расходы».
– Что значит – в два-три раза больше?
– В Китае большинство людей работает в государственных компаниях. Социализм предполагает относительное равенство, то есть теоретически главный управляющий и швейцар должны получать приблизительно одинаковую зарплату. Так что швейцар имеет право за счет средств компании по статье «социальные расходы» угостить обедом или доставить какое-то развлечение своим друзьям или родственникам.
Официантка принесла в корзинке бутылку вина и два маленьких блюдца с черной икрой на серебряном подносе.
– За счет заведения.
Откупорив бутылку, она налила немного вина в бокал Чэня и терпеливо ждала его оценки. Он протянул бокал Кэтрин.
– Вино замечательное, – улыбнулась она, отведав вина.
Когда официантка удалилась, они подняли бокалы в тосте.
– Мне приятно, что вы назвали меня своей подругой, – сказала она. – Но давайте оплатим счет пополам.
– Нет, наш обед оплатит управление. Я сказал, что сам заплачу, потому что не хотел вводить управление в слишком большие расходы. Для китайца было бы серьезной потерей лица – не платить в обществе своей дамы, тем более в обществе прелестной американской подружки.
– Подружки?
– Ну, ему я так не сказал, но он определенно считает вас именно моей подружкой.
– Как у вас все сложно – «социальные расходы», «потеря лица». – Она снова подняла бокал. – Вы думаете, Гу специально сюда заходил?
– Вчера вечером Гу ни о чем таком и не заикался, но, думаю, вы правы.
– О! Значит, вы с ним вчера виделись?
– Да, посетил вечеринку в стиле караоке. Я взял с собой Мэйлинь, секретаршу из автоинспекции.
– Так вы пригласили другую свою подружку! – Кэтрин изобразила ревнивое возмущение.
– Исключительно для того, чтобы продемонстрировать ему свои серьезные намерения относительно стоянки, инспектор Рон!
– А, понимаю, в обмен на информацию. И что же вам удалось выяснить?
– К сожалению, насчет Вэнь ничего, но он обещал постараться. – Он осушил свой бокал и, вспомнив о водке «Маотай», смешанной со змеиной кровью, решил не посвящать ее в подробности вчерашнего вечера. – Вечер закончился только около двух, нам подавали самые экзотичные блюда плюс две бутылки «Маотая», так что сегодня утром у меня голова раскалывалась.
– Бедняжка!
Подали основные блюда. Еда была превосходной, вино так и таяло во рту, а его компаньонка поражала очарованием. Головная боль Чэня почти отступила. За окном сияло солнце. Из-за двери доносились звуки русской песни «Яблони в цвету».
Он подумал, что, пожалуй, не так уж плохо проводит день, и в памяти всплыли строки:
Солнца свет горит золотой.Мы не можем забрать этот деньИз старинного садаИ упрятать на память в альбом.Так вернемся играть в его тень –Или время не даст нам пощады.
Он смутился. Это были не совсем его стихи. Неужели он все еще пьян? Ли Бо утверждал, что свои лучшие стихи он писал в состоянии опьянения. Чэнь подобного еще не испытывал.
– О чем вы задумались? – спросила она, подцепив вилкой кусочек рыбы.
– О стихах… Но не моих, точнее, не совсем моих.
– Не смущайтесь, вы же известный поэт. Вас знает библиотекарша в шанхайской библиотеке. Не почитаете мне свои стихи?
– Даже не знаю… – На самом деле ему хотелось почитать ей. И секретарь парткома Ли велел ему развлекать гостью. – В прошлом году я написал стихи о Дайфу, современном китайском поэте. Помните двустишие на моем веере?
– О том, что пришпорить коня и красавицу – одно и то же, да? – с улыбкой сказала она.
– В начале восьмидесятых бульварные газеты раззвонили по всему свету историю его развода. И он уехал на один из Филиппинских островов, где начал новую жизнь под другим именем… Как человек, живущий по вашей программе защиты свидетеля. Он изменил имя, отрастил длинную бороду, открыл лавку по продаже риса и купил «неиспорченную» местную девушку, на тридцать лет моложе, которая ни слова не знала по-китайски.
– Примерно так в свое время поступил и Гоген, – заметила она. – Извините, что прервала вас, пожалуйста, продолжайте.
– Это было во время войны с Японией. Поэт оказался участником Сопротивления. По слухам, его убили японцы. С тех пор появился некий миф. Критики утверждали, что девушка, торговля рисом и его борода служили лишь прикрытием для его антияпонской деятельности. Мои стихи являются реакцией на подобные заявления. Первая строфа посвящена прошлому. Я пропущу ее. Вторая и третья описывают жизнь поэта в качестве торговца рисом, живущего с девушкой из местного племени.
