Игорь Зарубин - Госпожа следователь
— Какая еще история? — буркнул Гаспарян с таким выражением лица, что сразу стало ясно: уж он-то хорошо понимает, какую такую историю имеет в виду следователь.
— Я жду.
Ответом вновь был обреченный вздох подследственного.
Он раздумчиво наморщил лоб и вдруг объявил:
— Сама она виновата была.
— Вот как, — полувопросительно-полуутвердительно откликнулась Клавдия.
— Именно что сама! — Гаспарян подался вперед и торопливо заговорил: — Я ее просил: «Не носите в дом всякую гадость». А она носит и носит! То книжку какую-то у соседки возьмет — на обложку стыдно поглядеть и содержание соответственное. То газету купит — «Секс-магазин». А то вот взяла и видеокассету принесла. «Стыдно, — говорю, — в вашем возрасте такими делами интересоваться». А она мне: «Я еще молодая, в самом соку».
Дежкина слушала, терпеливо постукивая по столу концом шариковой ручки.
— Что за кассета? — поинтересовалась она.
Гаспарян вдруг пошел розовым девичьим румянцем и застенчиво сообщил:
— Порнографическая, госпожа следователь. Там все показывается, как оно есть. Мне прямо перед женой стыдно стало, а теще хоть бы хны!.. Ну вот…
— Простите, — вновь подала голос Дежкина, — я не улавливаю связи…
— Очень просто, — сказал подследственный. — Там такая сцена была… когда муж в ванне сидит, а жена рядышком. Вот…
— И что? — спросила Клавдия, видя, что молчание затягивается.
— Ну… это… Он, значит, дрочился, а она с вибратором…
Теперь настала пора покраснеть следователю.
— Надо говорить «мастурбировал», — поправила она, дабы хоть как-то скрыть замешательство.
— Нет, — сказал, подумав, Гаспарян. — Он именно дрочился, а жена уронила вибратор в ванну, произошло замыкание и… тю-ю-ю!..
Он выразительно взмахнул в воздухе рукой, показывая, как грешная душа мужа отлетела на небеса.
— Оч-чень содержательное кино, — оценила Клавдия.
— Вот и я говорю: стыдобища! А она смотрела. Ну и мне пришлось, чтоб не отстать…
— И поэтому вы решили…
— Нет, не поэтому! Я же говорил, что я давно это решил. А тут идея появилась. Если вибратор упал в воду и вызвал короткое замыкание, то же самое можно устроить и с феном, ведь так? — Гаспарян поглядел на Дежкину, будто искал поддержки и одобрения.
— Давайте по существу, — предложила Клавдия.
— По существу, — согласился подследственный. — Я положил на полочку фен, а гвоздик, на котором полочка держалась, расшатал. К гвоздику привязал ниточку. А у нас в кухне дверь плохо закрывается. Ее закроешь, а она через пять минут медленно так отворяется. А теща не любит, чтобы, когда она моется в ванной, двери открыты были. Даже если это дверь кухни. Перед мытьем она все двери закрывает и только потом в ванную заходит… то есть, заходила, — грустно поправился Гаспарян, и на лице его вновь возникло детски виноватое выражение.
Клавдия с интересом наблюдала за мальчишескими реакциями этого лысеющего мужчины и размышляла о том, насколько же неистребима в душе человека тяга к детским играм.
Гаспарян, как в далеком дошкольном возрасте, придумывал домашние шалости, но результатом должна была стать не опрокинутая в суп полная солонка, а смерть «вредоносной тещи».
М-да, верно сказал кто-то умный: взрослые — это испорченные дети. Взрослые шалости дороже стоят.
— К двери я прикрепил шарик жевательной резинки, — продолжал свой рассказ Гаспарян, и на лице его против воли возникла улыбка — мечтательная улыбка изобретателя, донельзя довольного собственным предприятием. — Когда дверь кухни закрывалась, нитка прилеплялась к жевательной резинке. Потом, спустя несколько минут, дверь вновь должна была медленно открыться. Нитка натягивалась. Расшатанный гвоздь вылезал из стены. Полочка падала. Фен попадал в воду, происходило короткое замыкание… ниточка сгорала. Теща — тю-ю-ю!..
Вновь — выразительный жест, описывающий отход любимой родственницы в мир иной.
— Ну, и как вам мой план? — поинтересовался подследственный, распираемый гордостью.
— Оригинально, — усмехнулась Клавдия. — Лет на пятнадцать тянет. В колонии строгого режима.
— Никто в этой стране не в состоянии оценить гениальные придумки, — расстроился Гаспарян. — Какова была идея!.. А сколь виртуозное исполнение!..
— Насколько мне известно, план в ванной не удался…
— Увы, — кивнул подследственный. — Произошла ужасная накладка. Теща сначала решила искупать кошку… Эта кошка и так искрила всегда, а после фена — вообще. Как шаровая молния…
— Понятно, — сказала Клавдия, с трудом сдерживая рвущийся наружу хохот.
— Госпожа следователь, — проскулил вдруг инженер, сложив брови домиком, — я глубоко сожалею о содеянном. И раскаиваюсь. Наверное, я не должен был так нехорошо относиться к собственной теще. А знаете, как это трудно — жить в маленькой квартирке, теща за стенкой и все время подслушивает, чем мы с женой по ночам занимаемся. Она даже кровать нам специально расшатала, чтобы погромче скрипела. Я точно знаю!.. — убежденно выпалил Гаспарян. — А потом стучала нам в стенку, когда мы… ну это… ну понимаете… Хотя я не сексуальный маньяк какой-нибудь, вы не подумайте!..
— Я и не думаю, — успокоила его Дежкина.
— Хотя, как жена говорит, могу быть очень даже ничего, — без ложной скромности прибавил подследственный и потупил глазки.
— Кстати, она вам пальто передала?
— О да! Большое спасибо. Зайчишко теперь не мерзнет.
— Хорошо, — заключила Клавдия. — Продолжим нашу беседу в другой раз. Я так понимаю, у вас еще есть, о чем мне рассказать. Помимо вопроса о ваших сексуальных достоинствах, разумеется, — не удержалась она от шпильки. — До встречи.
— Буду очень ждать, — проникновенно произнес Гаспарян.
— Сумку на досмотр. Что в папке?
— Документы.
— Табельное оружие?
— Не сдавала.
— Ну что, Клавдия, раскололся?
— Пока нет.
— Ну приходи еще…
15.40.-17.58
Нет, это уже становилось, какой-то патологией. Так просто нельзя. Ну что это такое — ходить и любоваться вещью, которую купить никогда не сможешь. Это просто какой-то душевный мазохизм. В городе столько музеев, в которых столько удивительных и прекрасных экспонатов, которых Клавдия еще никогда не видела. Ну почему бы не сходить туда? В Третьяковку, например. Она там в последний раз была еще в пору студенчества, и то забежала на час. Чтобы погреться и поцеловаться в тишине. Стыд-позор.
Это же какое-то мещанство — так влюбиться в обыкновенную шмотку. Она ведь и детей своих учила — не быть рабами вещей. Для этого даже термин специальный придуман — вещизм. Теперь нужно бороться с вещизмом в себе. Вот сейчас она развернется и уйдет отсюда…
Досчитает до трех и уйдет. И больше никогда сюда не вернется. И пусть висит. А она ни ногой. Пусть себе пылится. Пусть хоть сто лет провисит. Пусть его моль пожрет. А она все равно ни ногой…
Раз… Два…
Три!
— Простите, а можно мне его померить?
Она совсем не собиралась этого говорить. Честное слово, не собиралась. Просто как-то само собой вырвалось.
— Конечно, можно. — Девушка улыбнулась ей и сняла пальто с вешалки. — Зеркало вон там, в кабинке. Ну, держите.
Клавдия боялась к нему притронуться.
— Ну что, вы передумали? — Девушка уже повернулась, чтобы повесить пальто на место.
— Нет-нет!
Все-таки Люся-секретарша была права. Оно сидело на Клаве просто замечательно. Будто специально на нее шили. Правда, когда пальто было вот так близко, на собственных плечах, — оно как-то теряло свою таинственность; но зато в нем Клава вдруг почувствовала себя настоящей женщиной. Красивой женщиной. Страшной женщиной. Даже страстной женщиной. С т р а с т н о й. Вдруг как-то само собой стало понятно, как теперь нужно вести себя с этими мужиками, какие веревки из них можно вить. И ничего, что только ранняя осень. Можно с утра на пять минут надевать, и этого заряда на целый день хватит.
— Ул-лет! — бросила она своему отражению, надменно скривив губы. Даже это словечко из лексикона дочери в этом пальто прозвучало как-то естественно, с каким-то даже шармом, что ли…
— Ой, простите, я не знал, что занято.
Эта случайная мужская физиономия, на какое-то мгновение показавшаяся из-за занавески, была страшнее ушата холодной воды ранним февральским утром. Как будто током по всему телу. Как будто упала с десятого этажа. Упала и осталась жива.
В кабинете было пусто. Заглянувший было командированный из Саратова задал вопрос, который у самой Клавдии вертелся на языке:
— А где Чубаристов?
— Не знаю, — мрачно ответила Дежкина.
— Может, под столом? — пошутил командированный.
