Галина Романова - Расплата за наивность
— Я не дружила с ней!
— Дежурная по коридору клятвенно заверила, что вы были в прекрасных отношениях. К тому же съехали раньше времени, опять же вдвоем…
— Ты знаешь, кто ты?! — перебила его Алка.
— Догадываюсь…
— Не-ет! Ты не догадываешься! — она вскочила со стула и лихорадочно забегала по комнате. — Ты сумасшедший! Я вернусь к ним! И у меня все будет хорошо!
— Глас вопиющего в пустыне! — цинично изрек Серега, не меняя позы. — Тебя уже оплакали… С тобой простились навсегда… Тебе нет пути назад…
Неизвестно, что побудило Алку к действию: то ли тон, каким были сказаны слова, то ли сам вид ее бывшего друга, но она львицей кинулась на него.
Вложив в бросок всю силу своего веса и всю ярость, она опрокинула стул, на котором раскачивался Серега, и вцепилась в его лицо ногтями.
Внезапность нападения привела того в замешательство. Алка, хрипло изрыгая ругательства, полосовала его лицо вновь и вновь.
Наконец жуткая боль привела его в чувство, и он одним ударом сшиб ее на пол. Отскочив от нее на безопасное расстояние, он схватил со стола салфетку и начал вытирать кровоточащее лицо.
— Злобная сука! — прошипел он наконец. — За это я тебя накажу!!!
— Не-е-ет! Ты не сможешь меня наказать! — устало поднимаясь, прошептала она.
— Почему?
— Потому что меня уже нет! Я умерла! И ты только что доказал это!
С искаженным болью лицом Алка вышла из комнаты. На негнущихся ногах поднялась к себе и упала на кровать.
Здесь и нашла ее Тамара. Осторожно убирая с лица намокшие от слез волосы, она тихонько позвала ее по имени:
— Аллочка! Девочка моя, не надо так убиваться. Все будет хорошо!
Ничего не отвечая ей, Алка молча глотала слезы, прокручивая в уме сцену своих же похорон.
Мысли лихорадочно метались в поисках выхода, но его не было… Более изощренную месть вряд ли можно было придумать. Она вдруг со всей отчетливостью поняла, что ее счастье, ее любовь остались там — в прошлом. А настоящее — вот оно: страшное, холодное, полное боли, горя и неизвестности.
Никак не реагируя на присутствие доброжелательной женщины, Алка свернулась клубочком и постаралась провалиться в спасительный сон.
Молча постояв над задремавшей Аллочкой, Тамара вышла, тихонько прикрыв дверь.
На кухне она наткнулась на Сэма, аппетитно жующего бутерброд с ветчиной.
— Как она? — не отрываясь от своего занятия, пробурчал он.
— А как бы ты был? — вскинулась она на него. — Серега этот твой — садист да и только! Это же надо что удумал!
— Да, малость он перегнул! Это точно! — согласился Сэм. — Я, когда узнал, ошалел. Говорю ему: «А она не сдвинется?» Он ухмыляется и говорит: «Нет! Она крепкая…» Сейчас-то как, спит?
— Вроде уснула, — проворчала Тамара, ставя на огонь кастрюлю. — А дальше-то что с ней будет?
— Не знаю. Вроде себе он ее оставить решил.
— А про Турцию что болтал?
— А ты откуда знаешь? — Сэм подозрительно уставился на нее. — Опять подслушивала? Гляди, Михасю скажу…
Вытерев жирные пальцы о полотенце, он опрокинул в себя стакан сока. Затем встал и, шлепнув ее по заду, миролюбиво протянул:
— Ладно, не обижайся. Врал он про Турцию. Попугать ее решил, чтобы посговорчивее была.
— Она же его ненавидит теперь люто! — ахнула Тамара, ловко увертываясь от сальных рук Сэма. — Ей же теперь все равно — что жизнь, что смерть. Отняли у мужа жену, а у дитя — мать. Зверье, одним словом!
— А может, он любит ее?
— Что же это за любовь за такая! Слышал бы ты, как он издевался над ней!
— За что и поплатился, — хохотнул Сэм. — Морду ему всю расцарапала, глянуть страшно!
— Мало ему! И откуда Михась такого урода выкопал?
— Не твоего ума дело, — раздалось от двери.
Тамара притихла и настороженно оглянулась на Серегу, подпирающего притолоку.
— Много говоришь, женщина! — хищно оскалился он. — Твое дело кастрюли, поняла?
Ответом ему было молчание.
— Молчишь? И правильно делаешь. — Серега, приподняв поочередно несколько крышек и вдыхая аромат, доносившийся оттуда, приказал: — Приведи ее в порядок. Чтобы к утру была как конфетка. Я думаю, десяти часов ей достаточно, чтобы оклематься…
Злобно фыркнув, Тамара вышла из кухни.
Алка пребывала в забытьи. Словно сквозь ватный слой до нее доносились посторонние звуки. Она попыталась сосредоточить свое внимание на происходящем, но все растворялось в воспаленном сознании. Горечь утраты страшной, тупой болью пульсировала в каждой клеточке ее тела. Не хотелось шевелиться, думать, дышать, потому что каждый вдох продлял ей жизнь, жизнь, напрочь лишенную смысла…
Кто-то суетился вокруг нее, совал в нос пахучую ватку и то и дело вливал в рот лекарство, пахнущее мятой.
Безропотно подчиняясь чьим-то заботливым рукам, Алка не предпринимала никаких попыток вернуться к реальности.
Единственным ее спасением стал сон. Каждый раз, проваливаясь в его целительную бездну, она молила бога о том, чтобы хотя бы там встретиться с дорогими ее сердцу людьми. Но сон, обволакивая временным покоем, не дарил ей этого благословения. Лишь однажды, после очередной внутривенной инъекции, ей привиделась Надежда. Она стояла на опушке зеленого леса и строгими глазами смотрела на Алку. Потом, протянув руку, позвала ее и, видя, что та не подчиняется, сурово изрекла: «Ты должна жить!» — «Зачем?!!» — кричала израненная Алкина душа. Надежда, укоризненно покачав головой, ответила: «Ты еще будешь счастлива! Поверь мне! Вставай!»
Как от толчка, Алка открыла глаза. Над ней склонилась Тамара и облегченно заулыбалась:
— Наконец-то!
— Сколько я провалялась? — слабым голосом спросила Алка.
— Почти сутки! Очнешься минут на десять — и опять тебя с нами нет.
— Встать хочу, — она сделала попытку приподняться. — И еще кофе! Если можно, покрепче!
— Ты же не любила кофе, мышонок! — подал голос Серега, настороженно выглядывая из-за плеча Тамары.
Пригвоздив его тяжелым взглядом, Алка мрачно изрекла:
— Иногда нужно менее двадцати часов, чтобы изменить ход жизни, а что говорить о привычках… Это дело наживное!
И, заботливо подхваченная Тамарой, скрылась в ванной.
На несколько часов отдавшись ее умелым рукам, она приняла решение… Было ли это следствием недавнего сна или что-то еще, но Алка дала себе слово — выжить. Чего бы ей это ни стоило!
Сереге не спалось. Он бесцельно бродил по уснувшему дому и мучился. Мучился от боли, нанесенной им Алке. Эта боль, плескавшаяся в ее огромных глазах, рикошетом ударила по нему.
Свершая возмездие, он не задавался вопросом, в какую пучину мук ввергает женщину, дороже и желаннее которой для него не было…
Глянув на часы, Серега негромко чертыхнулся — они показывали четыре утра. Взъерошив волосы, он поднялся по лестнице и зашел в Алкину комнату.
Свет ночника выхватывал изящный силуэт под простыней. Прислушиваясь к ее неровному дыханию, он вновь выругался про себя — эта женщина имела над ним странную власть. Желая растоптать ее, он не ожидал, что сам будет повергнут. Когда она обдала его ледяным взглядом, Серега понял, что проиграл. Ему не удалось сломить ее, как не удалось и завоевать в свое время…
— Что тебе здесь нужно? — оторвал его от мрачных раздумий сонный Алкин голос. — Пришел насладиться зрелищем творения рук своих?
— Прекрати, Ал! — миролюбиво протянул он. — Просто зашел узнать — как ты?
— Ну а как, по-твоему, может чувствовать себя живой труп? — прошипела она.
— Черт! С тобой невозможно разговаривать!
— И не надо! — обронила она, отворачиваясь.
Постояв еще немного, он вышел.
С утра повеяло ненастьем. Сквозь ветви деревьев проглядывало хмурое небо. В лесу сразу стихло птичье многоголосье.
— Будет гроза… — подтвердила Алкины опасения Тамара, накидывая ей на плечи махровую простыню. — Накройся, слаба ты сейчас, любая хворь приклеится.
— Ну и что? — равнодушно пожала та плечами. — Кому от этого хуже?
Сочувственно покачав головой, Тамара ушла с террасы.
Обняв себя за плечи, Алка вслушивалась в себя и поражалась страшной пустоте, воцарившейся в душе. Все ее благие намерения с наступлением утра рассыпались в прах.
— Что воля, что неволя — все равно… — прошептала она.
Внезапно какой-то странный звук привлек ее внимание. Она подняла голову и начала вглядываться в сумрак леса.
— Что тебя испугало? — настороженно спросил Серега, незаметно подойдя сзади.
— Твое присутствие, — не поворачиваясь, обронила она.
— Тебе придется к этому привыкать, мышонок. Отныне мы всегда будем вместе… Отныне и навсегда, пока смерть не разлучит нас!
— Как патетично! — скорчила губы Алка в гримасе отвращения. — Говоря о смерти, сударь, вы что имели в виду, простите?
