Евгений Сухов - Фартовый чекист
– Ты еще учти такую вещь, Чигирь, – вдруг спокойно добавил Черницкий. – Если мы долго будем тянуть, то Зуб почует неладное и уйдет. Коли так случится, ты нам будешь совсем без надобности, и я тебя точно прикажу расстрелять как врага революции. Вон на заднем дворе за гаражом и приведем в исполнение. Так что до послезавтра тебе не дожить, даже не надейся. Давай, думай скорее! Выбор-то простой.
Чигирь подумал, что послезавтра – это совсем скоро, и сдался.
– Я покажу, – печальным голосом сказал он. – Только вы обещайте, что Зубу меня не выдадите, идет? И от расстрела отведите. Я же теперь добровольно перешел на сторону революции, верно?
– Ага, революционер нашелся! – уничтожающе пробасил Пастухов. – Ты говори да не заговаривайся, жулик базарный! Революция – это знаешь, мозгляк, что такое? Одним словом, тебе перед ней за всю жизнь не оправдаться! За свои преступления ты все равно ответишь! Но помощь, конечно, зачтется. Только не обессудь, если я еще раз услышу, как ты своим языком революцию поганишь.
– Сколько у Зуба человек сейчас? – деловито спросил Черницкий.
Чигирь, задрав голову к потолку, сильно наморщил лоб и стал считать вслух:
– Значит, так. Двоих вы сегодня положили. Стеарин тоже долго жить приказал. Я тут, у вас. Еще один, выходит, долой. А с ним сейчас кто остался?.. Чайка Семен, это обязательно, Волдырь еще, Снежок, конечно, Тимофей да Монгол! Ну, еще шушера всякая. Сявки молодые, которые при Зубе отираются вроде как на подхвате. С десяток наберется. Только вряд ли он их в свое убежище пригласит. Значит, так и выходит, что у Машки с ним сейчас не менее пяти человек.
– Ну вот, хоть в чем-то мы разобрались, – удовлетворенно заключил Сидорчук и огляделся. – Так что, товарищи, покончим разом с этим осиным гнездом? Самое, по-моему, время!
– Можно! – поддержал его Пастухов, грозно распушив усы. – Если разом все вдарим, ни одна сволочь не уйдет! Мы все вместе – это какая же сила! Я сам пойду и всех ребят мобилизую. Ну вот разве Жихарева не возьму, ему и так уже досталось. Итого шестеро нас.
– Своих четверых даю, – сухо сказал Черницкий. – Макаров возглавит. Таким образом, еще пятеро.
– Ну и нас трое, – подытожил Сидорчук. – Четырнадцать человек – это целый отряд. Тем более что люди все проверенные, битые. Должны справиться. Только есть одна закавыка, ребята. При любом раскладе Зуб мне живым нужен. Что хотите про меня думайте, а кончать его не дам. На носу это себе зарубите.
– Да все здесь уже поняли, что на тебя, Сидорчук, работают, – со смехом произнес Черницкий.
Егор Тимофеевич ожег его взглядом, раздул ноздри и напомнил:
– Между прочим, вашу контру уничтожаем! Я ее в кармане сюда не привез. Вся эта компания тут давно образовалась, под вашим чутким руководством. Жировала в свое удовольствие, в ресторанах посиживала, у вас же под носом делишки темные обделывала. Пока я не вмешался, эта шушера себя вольготно здесь чувствовала. Наоборот, вы еще спасибо мне сказать должны, товарищи чекисты и милиционеры!
– Ну, ты сильно-то палку не загибай! – несколько смущенно прогудел Пастухов. – Без него, вишь, тут ничего не делается! Хорошо вам там, в столицах! А ты здесь покрутись, когда ни подмоги, ни связи, а половина жителей волком смотрит, потому что недобитая контра! Поживи тут, а потом и рассуждай!
– Я, между прочим, в столицах не обитаю, – сказал Сидорчук. – У меня, если хочешь знать, и вообще угла своего нету. Я все время в походе. Стреляли по мне, жгли, топили и конями топтали. Контра про меня уже по всей земле наслышана. А вот ты, кавалерия, похоже, этого не понял. Очень мне обидно от боевого товарища слушать такие бестолковые речи!
– Ладно, бросьте вы эти счеты! – вмешался Черницкий. – Выступать надо. Зуб может заподозрить неладное. Как вы с ним договорились? – обратился он к Чигирю. – Убиваете Ганичкина и сразу докладываете?
– Да не велел он нам мочить, – неожиданно сказал Чигирь. – Мы его из больнички забрать должны были и к Зубу доставить, целого и невредимого. У нас на другой улице и лошадь с телегой приготовлена. У коновязи дожидается.
Пастухов аж подпрыгнул на стуле, потом подскочил к Чигирю, сгреб его за грудки и выкрикнул:
– И молчишь, скотина! Значит, там еще один из ваших прятался! Ну, мерзавец!..
– Да нету там никого! – жалобно заныл Чигирь. – Лошадка одна и стоит. Она совсем спокойная. Кто ее возьмет-то? Торчит без присмотра.
– Ну так это же отлично! – просиял Сидорчук. – Оно нам только на руку. Значит, Зуб ждет, что ему доставят Ганичкина, терпение проявляет. Человека привезти – это не фунт изюму. На такое дело время нужно. Значит, вот как сделаем. Чигирь возницей сядет, на телегу Егорова положим. Он комплекцией на Ганичкина смахивает. Мы с Чудновым по бокам, заместо тех двоих, которых тут положили. Таким вот макаром и въедем к Зубу во двор. Тем временем ты, Черницкий, и ты, Пастухов, со своими окружите малину. Глядите, чтобы никто не ушел. Стрелять аккуратно, Зуба не задеть!
– Не получится, – мрачно сообщил Чигирь.
Все уставились на него и услышали:
– Никак не выйдет. На подходах телегу проверять будут. Там на одном углу Снежок на стреме стоит, а на другом Волдырь. Если они чужих увидят – тревогу поднимут. А меня сразу завалят.
– Тебя только собственная шкура волнует! – сердито оборвал его Пастухов, но тут в разговор вмешался Сидорчук.
– Да не страшно! – сказал он. – Значит, на телеге один Чигирь поедет, а мы следом потихонечку. Остановят его, он объяснит, что перестрелка случилась. Остальные на себя чекистов отвлекали, а он вот пленника доставил, как велено было. Пока тары-бары, тут и мы подгребем. Снимем, как говорится, часового. Глядишь, дальше полегче будет.
– А что, это идея! – одобрил Черницкий. – Ну, в путь, ребята!
Глава 21
Скрипучая телега неспешно катилась по темным улицам Веснянска. Понурая пегая лошаденка печально вздыхала, но исправно перебирала копытами. На телеге сидел Чигирь. Он ссутулился, мрачно сдвинул брови и держал вожжи в бессильно опущенных руках. На душе у него скребли кошки. Обстоятельства складывались для него самым скверным образом. Куда ни сунься, везде таилась смертельная опасность. Нужно было очень ловко извернуться, чтобы избежать роковой пули или острого лезвия. К сожалению, хитростью и везением Чигирь никогда не обладал и ожидал теперь для себя самого худшего. Впереди страшный Зуб, для которого убить человека – раз плюнуть. Сзади зловещей тенью надвигались чекисты, которые тоже не любили церемониться.
Егоров лежал рядом с ним на соломе, прикрытый для конспирации грязной холстиной. Он изображал беспомощного Ганичкина. Честно сказать, под рукой у него присутствовал австрийский штык, который он в любую минуту мог пустить в ход. Револьвер при нем тоже был, но Сидорчук строго-настрого приказал действовать бесшумно.
Егоров был вооружен до зубов, полеживал на соломе в свое удовольствие, но чувствовал себя обманутым и даже оскорбленным. Он полагал, что ему, водителю и механику, зазорно раскатывать на гужевом транспорте, оставшемся в дореволюционном прошлом, да еще в качестве приманки для бандитов. К тому же возле машины сейчас было бы куда безопаснее.
Егоров не был трусом и никогда не уклонялся от драки, если она становилась неизбежной, но был совершенно уверен в том, что использовать специалистов его уровня для поимки бандитов равносильно заколачиванию гвоздей микроскопом. Водителя очень огорчало, что Сидорчук, опытный и умный человек, не понимал таких простых истин.
Но делать было нечего, приказам приходилось подчиняться. Поэтому Егоров трясся на телеге, доверившись доброй воле бандита Чигиря. В другое время он не сделал бы этого ни при каких обстоятельствах.
Они уже проехали большую часть города и приближались к тому району, где располагалась малина Машки Рябой. Егоров, прикрытый холстиной, знать этого не мог, а Чигирь был в курсе и от этого впадал во все большее уныние. Менее всего ему хотелось сейчас увидеться со старыми дружками, но встреча эта с каждой минутой становилась все более неизбежной. Чигирь вздыхал, все чаще оглядывался назад, смотрел по сторонам, мечтал бросить вожжи и бежать куда глаза глядят. Но уносить ноги ему особенно было некуда, да и воспоминание о пудовых кулаках Сидорчука сдерживало этот порыв. При мысли о том, что в банде Зуба его могут раскусить и первым пустить в расход, по сердцу Чигиря растекался такой лед, что ему хотелось плакать и просить прощения. Бандит, отягощенный такими раздумьями, постепенно впал в прострацию и как бы грезил наяву, не реагируя на действительность. И тут его вернули на землю.
Из темноты, из-за раскидистого куста вдруг выступил человек, силуэт которого едва угадывался, и сказал негромко:
– А ну, стой! Кто такой? Куда едешь?
Чигирь узнал Снежка и никак не мог понять, что это ему принесло, облегчение или, наоборот, досаду. Но голос его, как ни странно, прозвучал довольно уверенно, ничем не насторожив караульного.
