Эрик Сунд - Девочка-ворона

София опять подумала о Виктории Бергман. Взрослая женщина, по-прежнему остающаяся ребенком.

– Понимаю, – сказала она.

Жанетт посмотрела на искусственный газон.

– У вас есть дети? – спросила она, закуривая новую сигарету.

Вопрос удивил Софию.

– Нет… Как-то пока не сложилось. А у вас?

– Да, парень. – София отметила, что у Жанетт сделался задумчивый вид. – Он… – Жанетт посерьезнела. – Он ровесник Линнеи. В этом возрасте они чертовски ранимы, если вы меня понимаете…

– Я знаю.

– Да, по словам Миккельсена, вы как раз на этом специализируетесь. Травмированные дети… – Жанетт развела руками и добавила: – Честно говоря, мне трудно понять таких преступников. Что, черт возьми, ими движет?

Вопрос был прямым, и София чувствовала, что от нее ожидается столь же прямой ответ, но поначалу не знала, что сказать. Энергия Жанетт и само ее присутствие вызывали у Софии интерес, но и мешали ей.

– Ответить иногда бывает сложно, – немного помолчав, проговорила она. – Кстати, кое-что у Лундстрёма показалось мне несколько необычным.

– Что же?

– Не знаю, имеет ли это значение, но он часто возвращался к кастрациям. Один раз он спросил меня, известно ли мне, как кастрируют самца оленя, и рассказал, что яички у них просто отгрызают. В другой раз он зашел так далеко, что утверждал, будто всех мужчин следует лишать половых органов сразу после рождения.

Жанетт несколько секунд молчала.

– Все, о чем мы тут говорим, должно остаться между нами. Но ваши слова, безусловно, подтверждают мои подозрения. Дело в том, что все три мальчика, которых мы нашли мертвыми, были кастрированы.

– Вот…

Жанетт посмотрела на Софию с укоризной:

– Жаль, что вы не сказали мне об этом при нашем первом разговоре.

– Когда вы в первый раз позвонили мне, я не видела причин отходить от соблюдения профессиональной тайны. Мне было трудно уловить прямую связь с вашим делом.

Жанетт извиняющимся жестом развела руки.

София поняла, что Жанетт обладает горячим темпераментом, и, к своему удивлению, обнаружила, что ей это нравится.

Лицо Жанетт Чильберг чувств не скрывало, и София видела, как обвиняющий взгляд потух и перешел в грусть.

– Ладно. Что теперь говорить. У вас есть еще что-нибудь полезное?

– Ксилокаин и адреналин, – сказала София.

Жанетт поперхнулась дымом и закашлялась.

Софию такая бурная реакция поразила, и она поначалу не знала, как продолжить, но Жанетт, кашляя, опередила ее.

– Что вы, черт возьми, хотите сказать?

– Ну… Карл Лундстрём говорил, что Андерс Викстрём имел обыкновение вводить жертвам ксилокаин адреналин. Правда, именно этот препарат мне незнаком. Я не знаю, можно ли с его помощью добиться наркотического опьянения.

Жанетт покачала головой и глубоко вздохнула.

– Наркоманы его не используют, – подавленно проговорила она. – Это обезболивающее средство. Тот же обезболивающий препарат, что мы обнаружили в трупах мальчиков. Ксилокаин адреналин используют дантисты, а Аннет Лундстрём как раз зубной врач. Надо ли продолжать?

Снова воцарилось молчание.

– Ой, должна сказать, это усугубляет дело, – немного погодя заметила София.

Их прервал звонок мобильного телефона Жанетт, она извинилась и ответила.

София не могла слышать того, что говорили на другом конце, но, судя по всему, Жанетт это очень взволновало.

– Дьявол. Ага… и дальше?

Жанетт встала и принялась расхаживать между рядами трибуны.

– Да, понимаю. Но как, черт возьми, это могло произойти?

Она снова села.

– О’кей. Я сейчас туда приеду… – Потом она сложила мобильный телефон и подавленно вздохнула. – Проклятье.

– Что случилось?

– Мы тут сидим и разговариваем о нем…

– Что вы хотите сказать?

Жанетт Чильберг откинулась на спинку и тихо ругалась между затяжками. Ее лицо читалось как открытая книга. Разочарование. Злость. Отчаяние.

София не знала, что говорить.

– Побеседовать с Лундстрёмом больше не удастся, – пробормотала Жанетт Чильберг. – Он повесился в следственном изоляторе. Что вы на это скажете?

Из-за сильной метели на восточном побережье Америки рейс 4592 вместо аэропорта Джона Кеннеди отправляют на посадку в аэропорт Торонто. В качестве компенсации за опоздание их размещают в четырехзвездочном отеле и предлагают лететь дальше следующим утром.

Смыв с себя дорожную пыль, они решают остаться в номере и распить бутылку шампанского.

– Черт возьми, как приятно! Наконец в отпуске. Лассе откидывается назад и вытягивается на кровати.

София, которая стоит в одном нижнем белье и красится перед зеркалом возле кровати, берет мокрое полотенце и набрасывает его на Лассе.

– Иди сюда, давай сделаем ребенка, – внезапно говорит он по-прежнему с полотенцем на лице. – Я хочу иметь от тебя ребенка, – повторяет он, и София цепенеет.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что хочу, чтобы у нас был ребенок.

София сомневается, не шутит ли он.

– Ты это серьезно?

Иногда он способен говорить подобные вещи только для того, чтобы секундой позже взять свои слова обратно. Но что-то в его голосе звучит по-иному.

– Да, черт возьми! Тебе недалеко до сорока, а значит, скоро будет поздно. Не для меня, для тебя. А я чувствую, что у нас, может быть, получится больше, чем… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. – Он снимает полотенце, и она видит, что он совершенно серьезен.

– Любимый! Ты хоть понимаешь, какая это для меня радость?

Возможно, сказывается алкоголь или долгий тяжелый перелет, но она начинает плакать. Вероятно, повлияло все вместе.

– Но, дорогая, ты плачешь? – Он встает с кровати и подходит к ней. – Что-то не так?

– Нет, нет и нет. Я просто безумно обрадовалась. Разумеется, я хочу от тебя ребенка. Ты же знаешь, я всегда хотела. – Она смотрит в глаза его зеркальному отражению.

– Ну тогда давай займемся делом! Сейчас или никогда.

Она подходит к кровати. Он обнимает ее, целует в затылок и начинает расстегивать на ней бюстгальтер.

Его глаза горят, как прежде, и ее охватывает волнение.

Потом они идут в ночной клуб на Нассау-стрит – в одно из немногих заведений на этой улице, где очередь не слишком длинная.

В клубе царит полумрак, и он состоит из нескольких комнат, отделенных друг от друга красными бархатными занавесками. В самой большой комнате имеется маленькая сцена, которая, когда они заходят, пустует.

Народу не особенно много, они усаживаются в баре и заказывают по коктейлю. Проходит пара часов, и, по мере того как она все больше пьянеет, публика прибывает, и музыка со сцены звучит все громче.

Рядом с ними садятся мужчина и женщина.

Их имен ей задним числом будет не вспомнить, но произошедшее потом она не забудет никогда.

Поначалу они обмениваются только взглядами и улыбками. Женщина делает Софии комплимент по поводу какой-то детали ее одежды.

Количество коктейлей увеличивается, и вскоре вся четверка удаляется на диван в более спокойной части клуба.

Большая комната.

Свет приглушен, музыка тоже. Диван имеет форму сердца.

Тут она понимает, в какого рода заведение ее привел Лассе.

Ведь это он предложил сходить в клуб. Не было ли у нее впечатления, что он вел ее на Нассау-стрит весьма решительным шагом?

Она чувствует себя немного глупо оттого, что так долго не понимала, где они находятся.

Дальше все получается очень быстро и легко.

И связано это не только с алкоголем, а с тем, что между ней и Лассе в присутствии этих двух посторонних людей что-то происходит.

Он представляет ее как спутницу жизни. Его жесты подчеркивают их близкие отношения, и она понимает, что этим он хочет придать ей уверенности.

В какой-то момент она покидает столик, чтобы посетить туалет, и когда возвращается, женщина сидит рядом с Лассе, а место рядом с мужчиной свободно. Она сразу ощущает нарастающее возбуждение, в висках пульсирует кровь, и она садится.

Смотрит на Лассе и чувствует, что он понял: она осознает происходящее и ничего не имеет против.

Конечно, почему бы не разделить его с другой? Ведь она здесь и знает, что он никогда ничего не сделает без ее согласия.

Тайн больше не существует. Что бы ни случилось, они будут так же сильно любить друг друга.

У них будет общий ребенок.

Следующим утром София просыпается со страшной головной болью. Стоит зевнуть, и в глазах темнеет.

– София, просыпайся… У нас через час самолет.

Она бросает взгляд на часы на прикроватном столике:

– Черт, без четверти шесть… Сколько я проспала?

– Ну, около получаса, – смеется Лассе. – Ты бы видела себя вчера.

– Вчера?

Она улыбается ему, хотя из-за головной боли улыбка дается ей с трудом.

– Ты хочешь сказать, только что? Иди сюда!

Обнаженная, она скидывает одеяло, ложится на живот и подбирает под себя одну ногу.

– Давай!