Жажда расплаты - Евгения Михайлова
— А хоть капля хорошего есть в том, что я вам выложила? — вымученно спросила Валерия.
— Да. Без сомнения. Меня привлекли для поиска заказчиков и исполнителей двух покушений на убийство. В обоих случаях не хватило малости, чтоб его совершить: чуть меньше сила удара, чуть раньше сработало дистанционное управление взрывателем. Мне сдается, это не ошибки, а сознательное сдерживание. Это значит, что основное нападение может быть впереди. Очень хотелось бы ошибиться. Как я сказал, мы все тщательно проверим, но я понял вот что. Вы хотели, чтобы муж расплатился за вашу обиду моральными муками, дискомфортом существования, болью от расставания с сыном и тому подобным. Но вам по-прежнему дороги его жизнь и здоровье. Это так?
— Не то слово, — сурово ответила Валерия. — Я доплачу вам, если найдете того, кто изувечил Влада в первый и второй раз. Я сама выцарапаю его глаза и попрошу кого-то отрубить ему руки. Я люблю мужа и приму его любым. Но он, конечно, должен пожалеть о том, что совершил.
— А как вы относитесь к Дарье Смирновой? Ей вы тоже желаете только моральных мук и не хотели бы причинения ей иного зла?
— Абсолютно другой случай, — произнесла Валерия ледяным тоном. — Я бы не стала пачкать себя и нанимать каких-то отморозков, чтобы, к примеру, изуродовать эту куклу. Но если так поступит кто-то другой… Сожалеть не стану. А другие есть, по слухам. Вот писатель умер странной смертью, связавшись с ней. У его жены тоже нет сомнений в том, кто виноват. Короче, господин Кольцов, вот вам и все мое разоблачение. Можете рыть, копать под каждым словом, как собирались. Я это вынесу.
Алексей Федулов тяжело вздохнул.
— Вот такая петрушка, Сергей Александрович, у нас с ней с детства. Все вроде понимает, все правильно делает и говорит… А потом вдруг как брякнет. Как вычудит… Но что поделаешь. Родная дочь. Гвоздик, вбитый в сердце, как я где-то слышал.
Похороны
День похорон Леонида Дмитриева был сумрачным, тусклым, обдуваемым ветром и осыпаемым метелью.
Илья Плотников накануне сообщил сотрудникам, что все могут сами распоряжаться временем. Рабочих дел в этот день не будет. Некоторые участвуют в организации прощанья. Кто-то помогает жене и дочери. Собирались приехать Сергей Кольцов и Егор Гусев. «Хотим посмотреть на людей со стороны. В печальный, как говорится, час. Когда искренность и открытость не перепутаешь с чем-то еще», — туманно объяснил Егор.
Об участии Даши Смирновой в похоронах Дмитриева после осторожного предостережения Кольцова никто больше не говорил. Никто не мог вмешиваться в такой выбор, но все понимали, что она там при любом раскладе станет персоной нон грата.
Накануне вечером Даша позвонила Тамаре и сказала, что поедет к себе.
— Просто нужно побыть одной, подумать. Не хочется погружать в темень своих мыслей даже тебя. Говорить сегодня не получится. Все слова сгорели.
Тамара, конечно, согласилась и не стала уточнять, собирается ли Даша поехать на похороны. Вроде бы они по умолчанию решили, что нет. Настолько очевидна ситуация: присутствие Даши могло расстроить семью Дмитриева и даже вызвать негативную реакцию. О странном предупреждении Кольцова Тамара старалась не думать и не уточнять у него. У человека такая профессия — во всем подозревать криминальные замыслы. Его основное дело — охота. Но он же, в конце концов, не провидец и не вещун. Сама Тамара собиралась поехать.
Одеться Тамаре было легко: у нее ведь почти все вещи черные.
Она долго сомневалась, но перед тем, как выехать из дома, все-таки позвонила Даше. Даже не спросить, а убедиться, что та остается дома.
— Привет, — спокойным голосом произнесла сестра. — Ты туда уже едешь, Тома? Ну тогда это значит, что и я там. Ты — мои глаза и мое сердце. Только в этой истории ты уместнее, чем я. Я останусь не потому, что меня сыщик пугал. Не хочу причинить лишнюю боль его семье. Но я жду тебя. Ничего не нужно будет рассказывать. Просто зайди, обними меня.
Во время прощанья прозвучало много красивых слов, были сдержанные слезы искренней печали. При этом все, кто пришел проститься с Дмитриевым, избежали не только чересчур эмоциональных выражений, но, кажется, даже сдерживали слишком тяжелые вздохи. Очень уж необычный человек ушел. Природа щедро осыпала его дарами при рождении, а отобрала его у мира так внезапно и так резко, как будто дала понять оставшимся, что они такого не заслужили. Дмитриева принимает сейчас царица Тишина, которую он и при жизни предпочитал людям.
Тамара смотрела на лица жены Лили и дочери Ирины. Они не плакали: в пламени мук не бывает влаги. Их горе было несоизмеримо глубже печали расставания. Они обе переживали ужас невозврата. Им не вернуть те минуты или часы, когда самый родной и обожаемый человек страдал, нуждался в помощи и не мог дотянуться ни до одной из них… А они были не так и далеко. И тоже не спали, тоже страдали, но его голос до них не долетел…
Церемония закончилась, люди начали расходиться, когда к свежезасыпанной могиле подбежала Юлия Виноградова. Она была очень бледной, в черном кружевном платке и с темно-лиловой розой в руке. Юля бросила розу на могилу. Затем подошла к жене и дочери, начала говорить прочувствованные и подготовленные слова сожаления, скорби и вдруг разрыдалась.
— Как же такое могло случиться… — услышала Тамара ее резкий, как всегда, голос.
Тамара даже открыла свою сумку, в которой был «спасательный пакет». Может, дать Юле таблетку или ватку с нашатырем. Она так сильно сжала руки Лили, что та, похоже, сдерживает стон
