Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

Он остановился перед Стивером и вопросительно взглянул на него.

— Не так уж страшно, — буркнул Стивер. — Думаю, пуля прошла навылет.

— Сколько было выстрелов?

— Всего один. Несколько раундов я выдержу. — Он похлопал по лежавшему рядом автомату. — Там ничего не видно, так что стрелять не имело смысла. Думаю, я пальнул просто от злости. А потом прибежал этот парень, — он небрежно кивнул в сторону Уэлкама, — и дал ещё очередь.

Райдер кивнул и встал рядом с Уэлкамом. Сквозь разбитое окно туннель выглядел тихим и мрачным, он напоминал подземный лес из серовато-коричневых колонн. Там находились люди, но они надежно спрятались.

Он отошел от проема. Уэлкам весь дрожал от напряжения и дышал часто и прерывисто.

— Ты без разрешения покинул пост, — укорил его Райдер. — Возвращайся на место.

— Да пошел ты, — буркнул тот.

— Возвращайся на место.

Уэлкам неожиданно развернулся и, умышленно или нет, ствол его автомата уперся в грудь Райдера. Тот сквозь ткань плаща ощутил его дуло, однако глаз не отвел. Его взгляд не отрывался от глаз Уэлкама, мрачно поблескивавших в прорезях маски.

— Возвращайся на место, — снова приказал Райдер.

— Плевать я хотел на твои приказы, — буркнул Уэлкам, но то ли по его интонации, то ли по незаметной перемене в блеске глаз Райдер понял, что итальянец готов уступить. В следующее мгновение Уэлкам опустил автомат.

Стычка закончилась. Пока.

Уэлкам прошел мимо и направился к центру вагона. Райдер подождал, пока он не займет свой пост, осмотрел пассажиров и вновь выглянул в туннель. Там не просматривалось никакого движения. Он отвернулся и сел рядом со Стивером.

— Ты уверен, что был всего лишь единственный выстрел?

Стивер кивнул.

— И после твоей очереди ответа не последовало? И после очереди Уэлкама тоже?

— Всего один выстрел, и все.

— У кого-то сдали нервы, или он просто идиот, — решил Райдер. — Не думаю, что нас ждут ещё какие-то неприятности. Сможешь справиться с автоматом?

— Могу, почему бы и нет? Немного болит, но не сильно.

— Это просто дурацкая выходка какого-то одиночки, — сказал Райдер, — но мы не можем оставить её безнаказанной.

— Больше я не стану делать глупостей, — сказал Стивер.

— Речь не о том, чтобы делать глупости. Нужно держать наши обещания. Теперь все зависит от того, убедим ли мы их, что не шутим.

— Убить заложника? — спросил Стивер.

— Да. Хочешь кого-нибудь прикончить?

Стивер пожал плечами.

— Мне все они на одно лицо.

Райдер склонился над раной. Кровь медленно сочилась через разорванную ткань плаща.

— Потом я посмотрю твое плечо. С тобой все в порядке?

— Конечно.

— Я пришлю к тебе кого-нибудь. Ты справишься?

— Я прекрасно себя чувствую, — заверил Стивер. — Присылай.

Райдер встал и прошелся по вагону.

Которого? Толстая старуха наверняка стала бы наименьшей потерей для мира… Но не дело заниматься моральными рассуждениями, нужно все предоставить случайности.

И он наугад ткнул пальцем.

— Подойди сюда.

— Я? — Палец нерешительно коснулся груди.

— Да, — кивнул Райдер, — ты.

Денни Дойл грезил наяву. Он ехал в поезде метро, но это была какая-то странная линия. Да, в самом деле, все происходило под землей, но тут были деревья, озера и холмы, и они купались в ярком солнечном свете, когда он проносился мимо. Мелькали станции с людьми, они были под землей, но пути между ними пролегали на открытом воздухе. И ему не надо было останавливаться. Это был прекрасный рейс, контроллер был на месте, но все сигналы горели зеленым и не было нужды касаться тормоза.

Сон наяву оборвался со звуком первого выстрела, долетевшего со стороны путей. Когда ему ответила автоматная очередь, Денни Дойл сгорбился и попытался спрятать голову в плечи. При виде мокрого пятна на синей ткани плаща коренастого бандита ему чуть не стало плохо. Он не переносил вида крови или любого другого насилия, если не считать футбола по телевидению, где хотя бы не приходится слышать отвратительные удары человеческих тел друг о друга. По правде говоря, он был изрядным трусом — совершенно чудовищный грех для ирландца.

В первый миг, когда на него показал главарь бандитов, у Денни мелькнуло желание отказаться вставать, но потом он побоялся не подчиниться. Он поднялся, понимая, что все пассажиры за ним наблюдают. Ноги дрожали, не слушались, казались резиновыми, и он хотел было намеренно упасть, чтобы главарь бандитов видел, как он беспомощен, и позволил ему снова сесть. Но Денни побоялся, что вожак разгадает его замысел и рассердится. Так что, придерживаясь за поручни, он добрался до середины вагона. Когда поручни кончились, дотянулся до одной из стоек и ухватился за неё обеими руками, вглядываясь в серые глаза, видневшиеся из-под маски вожака.

— Машинист, у нас есть для тебя кое-какое дело.

Рот и горло Денни наполнились слюной, и ему пришлось дважды сглотнуть, прежде чем он смог заговорить.

— Пожалуйста, не убивайте меня.

— Пошли со мной, — велел вожак.

Денни вцепился в стойку.

— Только не меня. У меня жена и пятеро детей. Моя жена больна, она не выходит из больницы…

— Не волнуйся. — Главарь оттащил Денни от стойки. — Нужно, чтобы ты вернул обратно те девять вагонов, когда восстановят питание.

Он взял Денни за руку и отвел к задней двери. Коренастый бандит встал им навстречу. Денни отвел глаза от окровавленного рукава.

— Возвращайся в кабину первого вагона, — приказал главарь, — и жди распоряжений центра управления. Я помогу тебе спуститься на пути.

Денни заглянул ему в глаза. Они были совершенно лишены какого-либо выражения; он был уверен, что таким же было бы и лицо главаря, не скрывай его маска.

Главарь распахнул аварийную дверь с разбитым окном. Денни отпрянул назад.

— Ручка управления, — сказал он. — Как я смогу управлять поездом без ручки управления и рукоятки тормоза?

— Тебе пришлют полный набор инструментов.

— Я терпеть не могу пользоваться чужим инструментом. Вы же понимаете, у каждого машиниста своя собственная рукоятка тормоза…

— Тебе придется это сделать. — Впервые в голосе главаря прозвучало нетерпения. — Пошевеливайся.

Денни шагнул было к двери, но остановился.

— Я не смогу. Там придется пройти мимо трупа. Я не смогу на него смотреть…

— Просто закрой глаза, и все, — хмыкнул вожак и подтолкнул Денни к порогу.

Растерявшийся Денни неожиданно вспомнил шутку, которую слышал, когда впервые присутствовал на обедне.

— Если дело только в этом, то я никогда не начинал первым. — Не накажут ли его за безобидную шутку? Господи, великий Боже, я не хотел сказать ничего плохого. Помоги мне выбраться отсюда, и я стану твоим самым преданным и старательным слугой. Я никогда больше не позволю себе ни единой шутки, хотя и в этой я не имел в виду ничего непочтительного. Я никогда не буду грешить, никогда не буду лгать, у меня никогда не будет нечестивых мыслей. О, Господи, ничего кроме доброты, веры и преданности…

— Спускайся, — приказал вожак.

За мгновение до того, как вожак поднял палец, чтобы на кого-то указать, Анита Лемойн испытала предчувствие собственной смертности. Фразу эту она позаимствовала из какого-то телевизионного сериала, где герой не раз повторял её, оказавшись в трудных обстоятельствах. Она перестала обращать внимание на итальянца, с которым заигрывала, взгляд её стал нервно перебегать от толстухи прижимавшей к себе своих мальчиков, к грязной старухе с мутными глазами, дряблыми губами и распухшим носом. О, Господи!

Предчувствие смертности… Это не означало смерть в буквальном смысле слова, но понимание того, что наступит момент, когда её тело растолстеет, груди обвиснут, кожа станет дряблой, и это положит конец её шалостям, которые так высоко оплачиваются. Она вспомнила пору, когда ей было четырнадцать… А сейчас дело шло к тридцати, и наступало время подумать о будущем.

Мамаша-наседка и старуха-нищенка — это были два плеча развилки на той дороге, по которой она шла. Старуха была сама смерть, это видно сразу. Но что сказать о толстухе-мамаше, которая жужжит как пчелка в тесной безупречно вылизанной квартирке, покупает наряды на распродажах, изредка лежит колодой под одним и тем же мужиком, а все остальное время чистит, готовит да утирает сопли своим сорванцам? Обе эти варианта хуже смерти. Может, уже пришло время начинать экономить, чтобы открыть небольшую лавочку для девушек, вступающих в жизнь? Это было бы совсем неплохо, потому что тратить деньги, как она… Как она их тратила… Как тратила! На квартиру и наряды, счета в барах и всякие мелочи…

Наконец глаза главаря остановились на бедняге-машинисте, и палец ткнул в него.