Мари Аделаид Беллок Лаундз - Роковой дом
Кофе выглядел очень соблазнительно, из чашки поднимался ароматный дымок.
В Англии Сильвия не любила кофе, но французский, как оказалось, не имел с английским ничего общего. Это был совсем не тот напиток, которым усердно потчевали гостей маркет-даллингские дамы.
Сильвия поднесла к губам изящную чашечку, но хваленый кофе ами Фрица — особая смесь, как выразилась его супруга — имел какой-то странный привкус. Он слегка горчил… и, определенно, не шел ни в какое сравнение с тем, который она пила каждый день после завтрака в «Вилле дю Лак».
Глупо было бы заработать бессонницу, соблазнившись чашкой неважного кофе.
Сильвия поставила чашку на стол и отодвинула ее подальше.
— Пожалуйста, не уговаривайте меня, — твердо сказала она. — В самом деле, кофе не пойдет мне на пользу!
Мадам Вахнер злобно пожала плечами.
— Ну ладно, — произнесла она и решительно обратилась к мужу: — Фриц, не выйдешь ли ты со мной на минутку в соседнюю комнату? Мне нужно кое о чем тебя спросить.
Тот молча повиновался. Прежде чем уйти, он сунул ключи от садовой калитки в карман брюк.
Мгновением позже Сильвия, оставшаяся в одиночестве, услышала, как они взволнованно переговариваются на каком-то совершенно неизвестном ей языке. Вахнеры и раньше — не очень часто — разговаривали друг с другом на этом наречии.
Она поднялась со стула, охваченная внезапным острым желанием ускользнуть из дома, не дожидаясь возвращения хозяев. Она решилась даже удалиться без шляпы и кошелька, но тут же с замиранием сердца вспомнила, что белая калитка заперта, а ключ лежит в кармане у ами Фрица.
Но у нее и не было бы времени осуществить задуманное, потому что мигом позже хозяин с хозяйкой были уже в столовой. Мадам Вахнер снова уселась за обеденный стол.
— Одну минутку, Сильвия, дорогая! — слегка запыхавшись, проговорила она. — Подождите, пока я выпью кофе, а потом ами Фриц проводит вас домой.
Сильвия неохотно села.
Мсье Вахнер не обращал внимания ни на гостью, ни на жену. Он взял свой стул и отставил его подальше, к двери. Затем он переставил горящую лампу со стола на буфет.
Подняв глаза, Сильвия увидела, что на противоположную стену упала гигантская тень его высокой тощей фигуры.
— Теперь сними со стола скатерть, — коротко распорядился он. Жена молча повиновалась.
Сильвия внезапно поняла, что они к чему-то готовятся… и освобождают в комнате место.
Быстро и ловко мадам Вахнер сложила скатерть, а затем грубо обратилась к Сильвии:
— Если вы не желаете кофе, то вам, наверное, пора встать и уйти.
Сильвия глядела на нее, покрываясь густым румянцем.
Она была вне себя от злости. Никогда за всю ее безоблачную, благополучную жизнь никто не выставлял ее таким образом из дома.
Во второй раз за время их короткой трапезы она поднялась на ноги…
И тут, в одно мгновение случилось такое, от чего ее злость сменилась отчаянным, паническим ужасом.
Она ощутила на затылке прикосновение чего-то острого и холодного и, увидев, что ее ожерелье падает, издала сдавленный крик.
Инстинктивно она склонилась вперед, но услышала за спиной громкий шорох. Выпрямившись, она резко повернулась.
Ами Фриц сжимал в одной руке маникюрные ножнички, которыми только что перерезал ожерелье, а другой шарил в ящике буфета. Внезапно она увидела, что он искал. Нервы Сильвии Бейли пришли в равновесие, ум заработал четко и ясно. В одно мгновение она осознала, что эти люди собираются ее убить… убить ради жемчужин, прыгавших сейчас по полу, и относительно небольшой суммы денег в кошельке, который она носит на талии. Ами Фриц в упор смотрел на нее. В его спрятанной за спиной правой руке было то, что он вытащил из ящика буфета.
Он был очень бледен, на нездоровом худом лице выступили капли пота.
В один ужасный миг в подсознании Сильвии сплыла мысль об Анне Вольски, о постигшей — теперь это было ясно — ужасной участи. Но Сильвия решительно отбросила от себя все ели. Ею всецело управлял инстинкт самосохранения.
Она уже приготовилась заговорить и знала, что скажет, хотя не успела облечь это в слова.
— Пустяки, неважно, — произнесла она спокойно. Голос ее чуть дрожал, но в остальном звучал как обычно: — Если вы завтра утром едете в Париж, то, может быть, возьмете жемчуг с собой нанизать?
Мсье Вахнер вопросительно поглядел на жену.
— Да, кажется, это неплохая идея, — произнес он глухим голосом.
— Нет, — решительно воскликнула мадам Вахнер, — это никуда не годится. Чересчур рискованно. Жемчуг нужно собрать прямо сейчас. Наклонитесь! — скомандовала она. — Наклонитесь, Сильвия, и помогите мне подобрать ваш жемчуг!
Она сделала вид, будто тоже собирается наклониться. Но Сильвия не стала выполнять это зловещее распоряжение.
Медленно, с опаской она отошла к закрытому окну и встала, настороженная, к нему спиной.
— Нет, мадам Вахнер, — спокойно сказала она, — сейчас его трудно будет найти. При дневном свете — другое дело. Уверена, мсье Вахнер соберет его завтра утром. Правда, ами Фриц? — В ее мягком голосе впервые появились умоляющие, боязливые нотки.
Она жалобно взглянула на Вахнера широко раскрытыми голубыми глазами…
— С какой стати мой муж станет подбирать для вас жемчуг! — грубо рявкнула мадам Вахнер.
Она шагнула вперед, схватила Сильвию за руку и резко дернула. При этом она сделала знак мужу, и тот рывком поставил стул между Сильвией и окном.
Сильвия лишилась своей выгодной позиции, но, поскольку была молодой и гибкой, устояла на ногах.
Тем не менее, холодно оценивая ситуацию, она понимала, что близка к гибели… что это вопрос каких-нибудь нескольких минут… если только… если только она не сумеет убедить этих людей, что не стоит убивать ее сейчас ради рассыпанных по полу жемчужин и ничтожно малой суммы в кошельке — что гораздо больше денег они получат, если оставят ее в живых.
— Если вы меня отпустите, — проговорила она в отчаянии, — я клянусь отдать вам все, что имею!
Мадам Вахнер внезапно схватила Сильвию за предплечье и потянула, чтобы заставить ее опуститься на колени.
— За кого вы нас принимаете? — бешено крикнула она. — Нам ничего от вас не нужно… ничего!
Она уставилась на мужа и разразилась потоком слов на том странном языке, к которому Вахнеры прибегали, чтобы скрыть смысл своих переговоров.
Сильвия отчаянно старалась хоть что-нибудь понять, но не улавливала в чудной стремительной речи ни одного знакомого слога, пока мадам Вахнер не произнесла дважды фамилию Вольски…
Мадам Вахнер резко смолкла, и ами Фриц сделал шаг вперед.
Сильвия глядела на него с отчаянной мольбой в глазах. Его длинный узкогубый рот кривила отвратительная улыбка.
— Нужно было выпить кофе, — пробормотал он по-английски. — Это избавило бы нас всех от лишних хлопот.
Протянув левую руку, он, как щупальцами, обхватил плечо Сильвии своими длинными цепкими пальцами.
Правую руку он по-прежнему держал за спиной…
ГЛАВА 25
Большой открытый ресторан на Елисейских Полях был переполнен иностранцами. Поль де Вирье и Билл Честер сидели друг напротив друга на широкой террасе с множеством маленьких столиков между цветущими кустами.
Оба курили: англичанин сигару, а француз сигарету. Была половина восьмого. Вместо того, чтобы сесть на ближайший поезд, который отправлялся в Швейцарию, оба решили чуть отложить отъезд, чтобы со всеми удобствами пообедать в Париже.
Говорить им было почти не о чем, и Честер даже привскочил на стуле, когда Поль внезапно вынул изо рта сигарету, положил ее на стол и склонился вперед.
Он пристально взглянул Честеру прямо в глаза.
— Мне неспокойно оттого, что мы оставили миссис Бейли в Лаквилле совсем одну, — решительно произнес он.
Честер тоже поднял глаза, раздраженно спрашивая себя, что, черт возьми, затевает этот француз!
— Вам известно, я сделал все, чтобы уговорить ее уехать, — коротко произнес Честер, — затем он неторопливо добавил: — Мне кажется, граф, вы совершенно неверно оцениваете наши отношения с миссис Бейли. Я се опекун, это правда, но у меня нет власти принудить ее поступить так, как я считаю разумным и правильным. Она себе полная хозяйка.
Честер резко замолк, не желая обсуждать Сильвию с этим иностранцем, каким бы — абсолютно необъяснимым — доверием тот у нее не пользовался.
— Лаквилль — очень странное место, — задумчиво заметил граф. — Куда более странное, чем вы можете себе вообразить, мистер Честер.
Англичанин счел, что это замечание не требует отклика. Конечно, Лаквилль странное место — говоря без околичностей, пристанище порока. Это он уже понял. Но как же удивительно было слышать все это от графа — словно бы Сатана обличал грех.
Наконец он раздраженно отозвался:
