Светлана Гончаренко - Частная коллекция ошибок
— Давайте вернемся к так называемому племяннику, — предложила Вероника Нине Сергеевне, которая несколько приуныла. — По вашим наблюдениям, когда он появился во дворе?
— Да где-то в полпятого. Он уже на скамейке сидел, когда Юлька, жена Быковского, вывела своего Кая. Жуткая, скажу вам, псина, ротвейлер. Его на комбикорме держат — тесть из деревни присылает, отец Юлькин. Кай от комбикорма гадит здоровенными лепешками, как корова. Я, как его увидела, вышла на балкон, и Юлька сразу к девятому дому улизнула. Она меня знает! Тогда я этого парня и приметила.
— Как он выглядел?
— Высокий, здоровенный, в черной куртке. Плечи широкие. Подстрижен коротко. Лица с такого расстояния не разглядеть.
Маловразумительный портрет угонщика Веронике очень понравился.
— Как парень себя вел? — спросила она. — Был спокоен или нервничал?
— Не знаю, может, и нервничал. С третьего этажа это плохо видно. Он с девкой обнимался.
Про девку Вероника слышала впервые. Неужели Фомина?
— Опишите девушку, — потребовала Вероника. — Какое она на вас произвела впечатление?
Нина Сергеевна с достоинством выпрямилась на скрипучем стуле:
— Не с нашего она двора. Настоящая проститутка.
— Почему вы так решили?
— Штанишки в облипку, куртка голубая в облипку, парень ей все за пазуху лез. Скажете, не проститутка?
Спорить Вероника не стала, только спросила:
— Блондинка или брюнетка?
— Неизвестно. В платочке она была, в зелененьком. А куртка голубая.
— Высокая девушка? Какого сложения? Полная?
— Соплей перешибешь! Но ростом с вас, я думаю, будет, и ножки такие же тоненькие. Думаю, и кривоватые, да с третьего этажа не очень видно. Задница с кулачок. Очки. Не на что смотреть.
Хотя с портретом красавицы Фоминой из фирмы «Мечты сбываются» совпадал тут только цвет куртки, Вероника была уверена — это была она, роковая Варвара. Вряд ли Немешаев, будучи в бегах, сумел за пару часов подцепить новую подружку, да еще с кривыми ногами. А представления о прекрасном — понятие относительное.
— Девушка вела себя спокойно? Или нервничала? — продолжила Вероника.
— Дались вам эти нервы! Сидели они себе, обнимались. Парень теперешней девушке не то что в пазуху, куда угодно всю руку запустит, а она и не чихнет. Тем более я думала, это Ольгин племянник.
— Девушка села в машину вместе с парнем?
Нина Сергеевна крепко задумалась, пожевала сухими губами.
— Кто ее знает, — наконец сказала она. — Парень с сумками к машине рванул, а я вспомнила, что по телевизору погода начинается. Ее, погоду-то, в шестнадцать пятьдесят пять передают, вот я, дура, и пошла… Знать бы! Я ведь снова в окно глянула, только когда Ольга заголосила. Тут мертвый бы встал — голос у нее, как у быка, она до пенсии в школе работала. А потом и Анатолий побежал по квартирам. Звонит в дверь, весь трясется: «Нина, нашу ласточку увели». И тут до меня доходит, что…
Вероника радостно впилась зубами в карандаш, который был уже на треть обкусан. Итак, сегодня около пяти вечера со двора на улицу Носова выехала вишневая «восьмерка»; в ней, скорее всего, сидели Немешаев и Фомина.
Вероника выставила свидетельницу в коридор и позвонила Стасу.
— Это они, — твердым, счастливым голосом сказала Вероника. — Они угнали-таки именно ее, эту сомнительную «восьмерку». Надо искать машину.
— Согласен, — сонно ответил Стас. — Только боюсь, Немешаев где-нибудь уже бросил эту развалюху — далеко на такой уедешь?
— Думаете, он поменял машину?
— Других угонов вечером не зафиксировано, но ведь хозяева могли не сразу хватиться. Вот утром…
— Я еще раз все проверю.
Вероника вышла из кабинета. До сих пор Жуковы всей командой рядком сидели в коридоре и дожидались справедливости. Когда Вероника проходила мимо, глава семьи, тетя всех своих племянников, преградила ей дорогу. Лицо тети было цвета обожженной глины и привычно выражало гнев.
— Девушка, вы следователь? — спросила она.
— Чего вы хотели? — ответила Вероника не менее сурово. — Мы работаем.
— В протокол вкралась неточность. Надо исправить! Может, и результатов потому до сих пор нет?
— Что за неточность?
— Мой муж, не знаю почему, сглупил. Его надо понять: он волновался, да и в левом ухе у него серная пробка. А ваш сотрудник нацарапал в протоколе ересь.
— Какую?
— Что наш автомобиль цвета «гнилая вишня». Никакая не гнилая, просто «вишня». «Гнилая» противный цвет, похоронный, хотя многим нравится. Но я никогда бы в «гнилую» не села. У нас просто «вишня».
— Вы правы, — согласилась Вероника. — У вас замечательная машина.
Глава 11
1
Утро было тихим, серым — таким, когда надолго зависаешь между сном и явью. Пропел телефонный будильник, и снова вернулась тишина, неотличимая от глухоты. Глаза открываться не желали. Хотелось бежать, скрыться, выбраться из западни, хотя стало ясно, что это всего лишь сон. Какие-то облезлые коридоры, лестницы без перил, наглухо заколоченные двери — ничего этого на самом деле нет, нет, нет! Какое счастье.
Надо хотя бы пошевелиться; спина и ноги затекли в неудобной постели. Но сначала лучше избавиться от кошмара. Он и сам собой уже умирает, как ему и положено: осколки нелепых и беспокойных сновидений блекнут, путаются и пропадают из памяти невозвратно, как вода в сливном отверстии ванны. Сквозь щели век сочится слабый свет. Пахнет пылью, подгнившими яблоками, чем-то чужим. Это не исчезает, значит, не снится.
Артем открыл глаза и увидел над собой серую обшивку автомобильного салона. На обшивке висело несколько комаров — не похоже, что живых. В головах комом сбились чужие пыльные тряпки. Чужая машина? Как он сюда попал?
Вчерашнее вспомнилось молниеносно.
Артем посмотрел на часы — полседьмого. Но шесть будильник прозвонил всего минуту назад!
Артем сел и потряс головой. Да, он в той самой дурацкой «восьмерке». Но почему один? Где Варя?
Он открыл дверь, тяжело вдохнул холодный воздух. Лес, слегка размытый неизбежным осенним туманом, тут же встал перед ним: желтое, розовое, мутно-зеленое. Тишина неприятно шуршала в ушах.
— Варя, котенок, — позвал негромко Артем.
Куда она подевалась? Вышла по нужде? Она не такая стеснительная, чтобы прятаться в лесу — присела бы прямо за машиной. Что-то стряслось?
От этой мысли Артема замутило. То, что произошло с ними в последние дни, казалось далеким, ужасным, ненастоящим. Но они были вместе, и это искупало все. Вот она, новая жизнь: вчера он получил Варю всю и насовсем. У них все получится. Только почему так тихо?
— Варя!
С трудом, разминая на ходу затекшие мышцы, Артем вылез из машины. Туманный, ненужно красивый лес был и слева, и справа, и за пустынной дорогой. Вишневая «восьмерка» косо стояла под пригорком. На поляне чернело вчерашнее кострище. Небо с востока наливалось бледным светом.
— Варя!!!
Лес отозвался тысячей глухих обманных голосов, и не было среди них ни одного человеческого.
Артем заглянул в машину. Ночью Варя укрывалась не только курткой Артема, но и собственной, голубой. Голубой куртки не было! Не видно и сумки на колесиках — той самой, с которой Варя однажды пришла попить чаю в квартирку на Театральном бульваре. Давно это было!
Где же Варя?
Артем всегда соображал небыстро, а тут вдруг сразу понял: случилось что-то ужасное. Он по-прежнему стоял у машины и тупо глядел на чужое барахло, которым полна была «восьмерка». Он не шевелился, но в его груди вдруг будто распахнулась неведомая дверца, и из нее хлынул холод. Утренний заморозок, выбеливший траву, был ничто в сравнении с этим холодом. Все теперь бессмысленно! И зачем его кровь толкается в жилах и дыхание слабым парком вьется у рта? Зачем, когда все кончено? Варя ночью вышла из машины пописать, ее похитили какие-то уроды. Утащили. Изнасиловали. А он, как идиот, спал. Вот и все.
Артем сел на землю рядом с машиной, закрыл глаза. Лучше бы он навсегда остался в том кошмаре, где всю ночь бегал по несуществующим трущобам от несуществующих врагов! Теперь бежать некуда. Он сидел неподвижно и чувствовал, как из твердой ледяной земли в него вползает равнодушная тяжесть. Ноги стали чужими. Пусть! Пусть он совсем тут околеет. Ничего ему больше не нужно, потому что ничего нет.
Артем хотел, чтобы все вокруг тоже умерло и насовсем остановилось, но солнце, как всегда бывает сентябрьским утром, долго медлило где-то у горизонта, а потом вдруг покатилось над лесом. Оно залило округу светом нежнейшей яблочной желтизны. Ожили какие-то непонятные звуки, которых ночью не было: в лесу зашуршало, вздохнуло, несколько раз глупо, по-птичьи или по-звериному, свистнуло. Где-то очень далеко застрекотал расхлябанный движок и тут же заглох. Артем вздрогнул. Он понял, что пора уходить. Не важно куда, но надо.
