Марина Серова - Взрывное лето. Сюита для убийцы (сборник)
От моего дома до него было сравнительно недалеко – минут двадцать прогулочным шагом, и я решила пройтись пешком. По дороге прокручивала в голове собранные сведения. Да, по результатам своей работы я недалеко ушла от Мельникова. Пока установлено только, что Князев был человеком неприятным. Последнее время был раздражен и агрессивен. Хорошевская слышала ссору, которая показалась ей «неправильной». Если верить таланту Верникова, то была и драка. Может, осмотреть всех оркестрантов, и пусть объяснят происхождение каждой царапины? Гениальная мысль… И еще тенор… Вполне возможно, что Князева убил тенор. Что же теперь делать? Как его найти? А очень просто: выстроить всех мужчин и заставить их петь. Потом вывести из строя теноров и допросить их с пристрастием.
Я представилась на входе «подружкой ударника Корецкого», и меня не просто немедленно пропустили, но со всем уважением выделили в провожатые паренька, который и отвел «подружку» к выделенной для музыкантов комнатушке. Корецкого среди ребят, сидевших вокруг пива, я угадала сразу. Крепкий мужик, выше среднего роста, намного старше остальных, седые волосы коротко подстрижены. «Под бобрик» – почему-то всплыло в памяти. Румяные щеки, веселые голубые глаза. Я представилась, и он обрадовался так, словно я действительно была его старинной подругой. Быстренько турнул ребят, очень вежливо, впрочем, дескать, не видите, ко мне девушка пришла, поговорить надо. Ребята, посмеиваясь, прихватили по банке пива и тактично удалились.
– Хлебнете? – Корецкий протянул банку и мне.
– С удовольствием, – я открыла банку и глотнула в меру холодного «Хольстена». – Самое то.
Он отсалютовал мне своей банкой:
– Рад знакомству. Никогда в жизни не видел частного детектива. А тут еще такая милая девушка!
– Взаимно, – он был настолько обаятелен, что я не могла не улыбнуться. – Я тоже впервые пью пиво со знаменитым ударником. Извините, Станислав, а как ваше отчество, а то мне неловко…
– Что вы, Таня, у артистов отчества не бывает, вы разве не знаете? Так что просто Стас, хорошо? У нас до следующего выхода минут сорок, успеем поговорить. – Он по-мальчишески наклонил голову набок и неожиданно выпалил: – А можно, я вас первый спрошу, как вы дошли до жизни такой? Я имею в виду, стали частным детективом?
Меня не первый раз спрашивали об этом, но никогда еще с таким милым детским любопытством. Так что я ответила очень любезно, почти с удовольствием:
– Ничего особенного. Училась, окончила юридический, проработала несколько лет в прокуратуре. Потом надоело цапаться с начальством, а тут новые времена, вот и рискнула. Сначала было сложно, потом несколько удачных дел, появилась репутация, пошли клиенты… Вот, собственно, и все.
– Ваше здоровье, – он сделал большой глоток. – А как вы в этом деле оказались?
– Желтков попросил, мы с ним старые знакомые. А оплачивает работу Роман… Анатольевич.
– Хороший мужик, – кивнул Стас. – Вы знаете, это он меня в оркестр позвал. Я тогда на улице работал. Хорошее было время! У меня тоже с начальством всегда сложности были, а на улице я сам себе хозяин. И заработки, скажу вам, дай боже…
– А почему же тогда сменили амплуа?
– Возраст, Танечка, возраст, – засмеялся он. – Улица хороша для молодых, а мне ведь шестой десяток.
– Вот уж не сказала бы, – совершенно искренне заявила я.
Мое явное удивление, кажется, польстило Корецкому.
– Да-да, шестой десяток, я всего-то на пять лет моложе покойного Князева, – вспомнив о дирижере, он сразу помрачнел. – Да, Князев… Что-нибудь выяснили или пока пусто?
– Как вам сказать, – дипломатично ответила я. – Рано говорить о результатах. Хожу, разговариваю с людьми. Думаю. Вот ваши отношения с Князевым ведь нельзя было назвать безоблачными, правда?
– Не знаю, – он пожал плечами. – Нормальные были отношения. Ну, скандалили, не без этого… Знаете, как в семье, без ссор никто не живет. Дирижер он, конечно, был средний, областного масштаба, а считал себя по меньшей мере Гербертом Караяном. Ну и эти его заскоки насчет благородного происхождения… Он со всеми своими выпендрежами сам постоянно на скандал нарывался.
– А что, он в самом деле из дворян?
– Да что вы, из каких дворян? Из дворовых он, а не из дворян!
– Но ведь фамилия у него благородная – Князев, из князей, значит…
– Танюша, вы, простите, ерунду говорите. Князев и есть самая холопская фамилия – князев человек, слуга княжеский. Учтите, у настоящих, природных дворян фамилии не от титулов образованы.
– А Корецкий? Мне сказали, что вы из старой польской шляхты?
– Правильно, – спокойно ответил Стас и высыпал на тарелку пакетик чипсов. – Не из самых родовитых, конечно, но мы к Вишневецким да Чарторыйским никогда в родню и не набивались. Своей славы хватает. Предки мои еще во время восстания девяносто четвертого года себя показали, – глянув на меня, он, очевидно, усомнился в моих глубоких знаниях истории Польши и решил пояснить, – в польском восстании тысяча семьсот девяносто четвертого года. Ян Корецкий рядом с Костюшко сражался, плечом к плечу. И позже прапрапрадед мой, Казимир Корецкий, с Домбровским Гданьск брал… Бумаг, конечно, не сохранилось никаких, только семейные предания…
Я решила, что самое время щегольнуть эрудицией, и с выражением продекламировала:
Но от князей ведут свой древний род Юраги,И мне-то каково разыскивать бумаги!Пускай москаль пойдет и спросит у дубравы,Кто ей давал патент перерасти все травы?
– Что такое? – Брови Корецкого изумленно поползли вверх. – Вы знаете Мицкевича?
– Не слишком хорошо, – честно призналась я. – Прочитала только «Пан Тадеуш».
– Но почему? То есть я хочу сказать, что Адам Мицкевич не входит на данный момент в число самых популярных в России поэтов.
– В общем-то, случайно. Прочитала в «Известиях» интервью с Анджеем Вайдой, где он рассказывает о съемках «Пана Тадеуша» и говорит, что эта поэма для поляков сравнима по культурному значению с «Евгением Онегиным» для русских. Мне стало интересно… Вот и прочитала.
– Понравилось? – Его голубые глаза блестели.
– Очень! – Я не кривила душой. Хотя обычно через стихотворную форму я продираюсь с некоторым трудом, эта поэма действительно привела меня в восторг. – И написано дивно, и чувство юмора потрясающее. А уж как вылеплены сами поляки! И на охоте, и в драке, и сборища эти… Как там сказано, «сеймиковать собрались»! Я, в общем-то, по разным историческим романам события представляла, но у Мицкевича все настолько живо…
– Шановна паненка, я весь ваш! – Стас встал и прижал правую руку к сердцу. – Девушка, которая читает великого Адама Мицкевича, может требовать от меня всего, чего угодно! Хотите, я вам «Лунную сонату» на ударных сыграю?
– А что, это возможно, «Лунную» на ударных?..
– Для меня все возможно, – тряхнул он головой.
– Тогда обязательно.
– Все, договорились. После перерыва с этого и начнем, – Корецкий взглянул на часы. – А пока что вам рассказать? Про мои взаимоотношения с Князевым вы спрашивали… Коротко говоря, не настолько я его уважал, чтобы убивать. Просто тот вечер как-то по-дурацки сложился. Устал я очень, голова болела. Обычно вокруг меня народу много, а тут никого видеть не хотелось. Так что я тихо смылся пораньше, поехал домой и лег спать, а потом выяснилось, что у меня алиби нет.
Дверь приоткрылась, и в щели показалась взлохмаченная голова.
– Стас, готовность десять минут!
Корецкий коротко кивнул, и обладатель буйных кудрей испарился.
– Это Леша Медведев, тоже из оркестра, виолончелист. Вот, таскаю его с собой.
– А-а, тот самый оболтус, которого Корецкий учит жить, но бесполезно?
– Элен! – расцвел Стас. – Узнаю милую по походке. Ну и змеюка! Вот у кого талант прямо пропорционален стервозности!
Мы еще немного поговорили, потом его позвали играть. Меня усадили за столик в уголочке. Пошептавшись с ребятами, Корецкий один прошел к своей установке, картинно поклонился в мою сторону и, ничего не объявляя, заиграл…
Теперь мне будет что рассказать внукам. Это действительно был Людвиг ван Бетховен, исполняемый на ударной установке. Судя по физиономиям остальных музыкантов, сбившихся тесной кучкой, они были потрясены не меньше меня. Только Леша Медведев гордым молодым петушком поглядывал вокруг, дескать: «А вы что, сомневались?» Гораздо более слабое впечатление игра Стаса произвела на гуляющих журналистов, но они ведь и притомились уже. Да и вообще не для них он играл, а для меня. А уж я-то оценила. Элен была права, Стас вполне мог давать сольные концерты. Стадионы бы собирал, а Киркоров повесился бы от зависти.
Потом ребята играли вместе, тоже, должна признать, очень неплохо, потом мы со Стасом снова пили пиво и разговаривали. Потом к нам присоединился расхрабрившийся Леша, и снова я слушала музыку… Было уже довольно поздно, и мы все перешли на «ты», когда я наконец решила, что пора домой, и стала прощаться.
