Фридрик Незнанский - Ярмарка в Сокольниках
«…Милиция! Вот кто у нас бездельники! Ни хрена не делают, понимаешь! Ты, Погорелов, не обижайся, я про районное звено! Нет чтоб это жулье за хобот и на солнышко, покрывают самым бессовестным образом. Приходят, значит, ко мне ребята — Грачев и Соломин, порядочные парни, между прочим, в Торговой палате работают, и говорят, мол, так и так, Паша, у нашей с тобой общей знакомой, у Аллочки Соя-Серко, прямо с Арбатской квартиры свистнули антиквариат и прижучить за это некого, а милиция воров не ищет. Я тогда спрашиваю, почему, мол, самой Алле ко мне не обратиться, мы же знакомы? Они замялись, отвечают, что занята она очень и тому подобное… Тогда я позвонил Саше Рекункову. Он реагнул и дело переадресовал в горпрокуратуру, где следователи поживей и почестней, чем у вас в милиции… Ты уж, Погорелов, на критику не обижайся!..»
Погорелов нажал кнопку «стоп» и стал листать протоколы допроса свидетелей, допрошенных им за эти два дня. В них на первый взгляд не было ничего примечательного. Но только на первый…
Он пробежал глазами показания Соя-Серко — обычные увертки, как у большинства подозреваемых, — «не знаю», «не помню», «не видела», «не слышана», «не согласна». Ага, вот одно из первых противоречий… «Когда я поняла, что милиция нашего Ленинского района не собирается активно искать преступников, я обратилась за помощью к Павлу Поповичу»… Теперь показания самого Поповича: «…Приходят, значит, ко мне ребята — Грачев и Соломин…» Соя-Серко врет безбожным образом — ни к какому Поповичу она лично обращаться и не думала… Почему? На этот вопрос ответ дают работники Торговой палаты Грачев и Соломин. Погорелов ставит еще одну кассету, слушает. Голос, в отличие от первого, размеренный, ровный, не уходящий ни вверх, ни вниз.
«…Обычно принято думать, что человек способен обманываться только в розовой юности… Я же обманулся в тридцать с гаком… Никогда не думал, что Алла Серко способна на такое… Видите ли, товарищ майор, как бы это поточнее выразиться… в наших условиях, я имею в виду советскую жизнь, не принято открыто хранить свои сбережения. В ОБХСС могут спросить — откуда это у вас, дорогой товарищ Грачев, статуэтка из чистого золота? — поэтому и я, и Соломин, еще некоторые — обратились к Алле — пусть наши вещицы у тебя побудут, в коллекции. У тебя ведь она законная, сто лет родственники мужа собирают… Она согласилась. А в один прекрасный день прибегает: „Ужас! — говорит. — Накрылись все ценности, и ваши, и мои! Какие-то бандюги средь бела дня открыли хитрые замки, проникли в квартиру и унесли весь антиквариат…“ Ну, мы с Соломиным думаем — ладно, отыщется наша коллекция, если уголовный розыск за это как следует возьмется! Проходит, однако, день, неделя, месяц, а милиция ищет воров спустя рукава. Мы к Алле — пиши жалобы. Она, странное дело, отнекивается, говорит, что нечего с органами заводиться, пустой номер… А тут мы с Соломиным ее разговор по телефону подслушали, на пленку записали. Оказалось, что она наши вещицы продает, которые вроде бы из квартиры украли. Тогда мы и решились на такой ход — надо к кому-то из известных личностей обратиться, чтобы на милицию повлиять, следствие ускорить и, значит, Аллу на чистую воду вывести. Пошли к Поповичу…»
Погорелов позвонил в дежурную часть ДПЗ — Дома предварительного заключения, где содержалась Соя-Серко, и попросил привести заключенную из пятой камеры на допрос. Положив трубку, он подошел к сейфу, достал металлическую фляжку, глотнул водки из горлышка, зажевал мускатным орехом, чтоб, значит, отшибло запах спиртного, и стал дожидаться прихода арестованной.
«В болтологию с этой дамочкой я пускаться не стану, — решил он, — пощупаю, чем она дышит, что надумала, сидя в камере».
Взвизгнула ржавыми петлями дверь, пропуская надзирателя и Аллу. Надзиратель положил перед Погореловым квиток вызова и неслышно удалился. Соя-Серко тупо мазнула инспектора сонным взглядом, даже не кивнула, стояла с отсутствующим видом, словно лунатик.
Погорелов сказал очень вежливо:
— Добрый день, Алла Александровна. Прошу садиться.
Но Алла Александровна не откликнулась, продолжала стоять на месте, устремив в пространство свои карие, чуть припухшие от сна глаза.
Погорелов подошел к ней, взял за плечи, с усилием усадил на привинченный к полу стул. Отошел к своему столу и тогда спросил:
— Как вы себя чувствуете, голубушка?
Взгляд Соя-Серко не двинулся с места.
«Ага, мадам решила симулировать реактивное состояние, „косить“, то есть. Ну, тогда попробуем прямо в лоб». Погорелов сел за стол и уставился на Аллу. Та безмятежно смотрела на несуществующий предмет в воздухе.
Распознать симуляцию не так просто — потребуется стационарная судебно-психиатрическая экспертиза, а это, как минимум, два, а то и три месяца волокиты. Погорелову все эти штучки были давно известны, он матюкнулся про себя и бойким голосом, как ни в чем не бывало, начал разъяснять арестованной статью тридцать восьмую уголовного кодекса о чистосердечном раскаянии и прочих смягчающих вину обстоятельствах; потом перешел к устрашению — зачитал все двенадцать пунктов статьи тридцать девятой об обстоятельствах, вину отягощающих… Безжизненная маска царила на бледном лице Соя-Серко.
— Надеюсь, вы уяснили сказанное, гражданочка, и перестанете играть в жмурки с соцзаконностью и расскажете, кто надоумил вас совершить кражу из собственной квартиры, кто передал вам это вражеское клише для печатания фальшивых долларов и прочее, — Погорелов погрозил толстым пальцем, — например, как вам удалось отравить иностранца.
Погорелов не ждал ответа, поэтому очень удивился, когда Соя-Серко встала со стула, дернула из стены провод магнитофона и зашипела прямо в лицо майору:
— Не бери меня на понт,[6] мильтон хороший, чего ты тут мне питюкаешь, срать я хотела на твою мотню.[7] Будешь мне нахалку шить,[8] мой Иван[9] тебя завалит[10] в темном переулке… А теперь веди в камеру. Не видишь, что ли, невменяемая я!
Погорелов остолбенел:
— Что за ужасные выражения, гражданочка Соя-Серко? — с трудом выдавил он из себя. Но «гражданочка» уже снова превратилась в египетскую мумию. В это время распахнулась дверь, вошел его напарник по кабинету капитан Грязнов:
— Валентин, тебя «хозяйка» зовет!
«Хозяйкой» в отеле, конечно, звали Романову, и Погорелов пулей вылетел из кабинета, успев сказать:
— Слава, побудь тут с дамой, я мигом.
Когда скрипучая дверь закрылась за майором, Грязнов протянул Алле Александровне лоскутик папиросной бумаги. Та косо взглянула на капитана, но записку взяла, прочитала. В записке было всего несколько слов. Алла усмехнулась, взяла авторучку со стола Погорелова и, что-то черкнув на том же листочке, также с усмешкой ткнула записку в ладонь Грязнова.
9
У следователя по особо важным делам Меркулова в производстве было четырнадцать дел, для которых он с трудом вырывал окна, в основном для выколачивания отсрочек. Одним из них было дело о взятках в системе автотранспортного управления Моссовета. Срок расследования истек, и для испрашивания отсрочки нам надо было, согласно закону, проделать необходимые следственные действия, в целях чего Меркулов и наметил поездку в комиссионные автомагазины.
Я вернулся в прокуратуру после блестящего выполнения задания Меркулова и быстро написал своему начальнику записку: «Куприянову позвонил. Видел Грязнова в телефонной будке». Меркулов безмолвно чиркнул спичкой, сжег мое «донесение» и отправил пепел в урну, где уже покоился прах его задания.
В кабинет без стука вошел молодой парень, прикрепленный к прокуратуре шофер, весело спросил:
— Когда едем, товарищ начальник?
— Сию минуту, Гена!
Раздобыть машину в Московской городской прокуратуре для служебной поездки — проблема. Высокое начальство расхватывает их с самого утра — кому-то надо на совещание в горком, кому-то на похороны ветерана прокуратуры. Или чьей-нибудь супруге необходимо срочно сделать прическу в салоне «Чародейка». У этого Гены был сегодня нерабочий день, и он околачивался с утра в коридорах прокуратуры в поисках «блата» для починки собственного «москвича», на котором он и приехал. Он удачно подвернулся Меркулову под руку — тот в одну минуту договорился по телефону с дельцами-авторемонтниками и заполучил Гену на целый день в личные водители.
Мы отметились у Гарика в журнале служебных разъездов: «13 часов 00 мин. Лианозово, комиссионный магазин». В графе «прибыл» сделали прочерк, так как возвращаться обратно не думали.
— Давай, Гена, дуй в Южный порт, — сказал Меркулов, когда мы с трудом залезли в раздолбанный Генин «москвич» образца 1965 года.
