Фридрих Незнанский - Платиновая карта
— Может быть, может быть… — философски ответил Галин. — Но, как говорится, кто успел, тот и съел. Авторитетных фирм много, но Херсонский обратился за помощью к нам. Какими соображениями кроме тех, что я уже перечислил, он руководствовался при этом выборе, я не знаю. Я вижу, вы мне не доверяете?
— Вообще-то не очень, — честно признался Турецкий.
— Зря. Как сказал Ларошфуко, больше всего беседу оживляет не ум, а взаимное доверие. — Галин вежливо улыбнулся. — Простите, Александр Борисович, а вы встречались с Акишиным?
— Нет. Нашей встрече помешало его похищение.
— Почему же вы с такой уверенностью утверждаете, что Акишин был против участия нашей фирмы в этой сделке?
— Коллеги Акишина рассказывали мне о его точке зрения по этому вопросу, — сказал Александр Борисович. (Это было полной правдой, за последние несколько дней Турецкий успел встретиться и переговорить с десятком менеджеров, капля за каплей собирая необходимую информацию.)
— Ну и? — поднял брови Галин.
— Акишин критиковал «Информинвест» за выбор системного интегратора. Он говорил Херсонскому о том, что «Устойчивые технологии» и вы лично, как шеф этой «уважаемой» фирмы, не самый лучший, не самый известный и далеко не единственный игрок на этом рынке. Акишин считал, что Херсонский ведет рискованную стратегию внедрения, что для компании лучше прибегнуть к услугам фирмы «Уралинтек» и ее боссу Игорю Адамскому.
— Что ж… Наверняка у нашей фирмы есть свои недостатки. Но лучше быть угловатым нечто, чем круглым ничто…
Беседа с Галиным, так же как беседа с Кретининым, так ни к чему и не привела. Бизнесмены умело обходили «проблемные места», отделываясь общими фразами и советуя Турецкому побыстрее найти Акишина, чтобы тот сам расставил все точки над «и».
Возвращаясь вечером домой, Александр Борисович чувствовал себя измотанным. Мало того что основные фигуранты дела были высокомерны и несговорчивы, так вдобавок к этому генеральный взял дела об убийствах Платта и Кожухина под свой «личный и непосредственный» контроль. Сегодня утром Турецкому недвусмысленно дали понять, что эти дела продвигаются чересчур вяло и что от него, Александра Борисовича Турецкого, начальство ожидает большей резвости и большего служебного рвения.
Интуиция подсказывала Турецкому, что в этом деле не все так однозначно, как кажется. За долгие годы работы следователем он привык не доверять первому мнению, сколь бы очевидным оно ни казалось.
Безусловно, за убийствами Платта и Кожухина маячили черные тени Херсонского, Галина и Кретинина, но тень на то и тень, что у нее есть только очертания, но нет черт лица.
Чутье подсказывало Турецкому, что помимо клубка, связавшего всех «фигурантов дела» в единое и неразрешимое целое, есть еще что-то, какая-то посторонняя темная сила, которая вполне могла умело воспользоваться очевидными обстоятельствами как дымовой завесой, чтобы совершить свое черное дело.
Чтобы решиться убрать с горизонта такую заметную (и даже знаменитую) фигуру, как Лайэм Платт, и надеяться избежать разоблачения, нужно быть или полным идиотом, или гением.
Бизнесмены и менеджеры, с которыми встречался Турецкий, не были похожи на идиотов.
Погруженный в свои мысли, Турецкий чуть не проехал место парковки. Пришлось немного сдать назад. Окна квартиры были темны, — стало быть, Ирины все еще не было дома.
Припарковав машину, Александр Борисович закурил и некоторое время сидел в салоне, покуривая сигарету и размышляя. Потом он выбрался на свежий воздух, поставил машину на сигнализацию и двинулся к подъезду.
«А какого черта мне идти домой? — вдруг подумалось ему. — Квартира пуста, Ирины нет. Сидеть на кухне с чашкой чаю и смотреть какую-нибудь идиотскую передачу?»
Эта мысль вдруг показалась Турецкому отвратительной. Он остановился у подъезда и стоял так несколько секунд. Затем повернулся, сунул руки в карманы и неспешной походкой двинулся прочь со двора.
Пройдя так пару кварталов, Турецкий почувствовал голод. В «Самоваре» он не поел как следует. Выпить водки с неприятным человеком еще куда ни шло, но сидеть и чавкать в присутствии неприятного человека, уподобляясь в некотором смысле ему самому, было для Турецкого неприятно.
Турецкий знал поблизости пару хороших, недорогих кафе. Но к ним нужно было возвращаться, а идти в сторону дома Александру Борисовичу почему-то не хотелось.
Впереди он увидел кроваво-красные неоновые буквы ресторана «Перелетная пицца».
— Дурацкий каламбур, — проворчал Александр Борисович и, вздохнув, двинулся в сторону ресторана.
Войдя в «Перелетную пиццу», Турецкий сел за первый же столик, покрытый чистенькой клеенкой в красно-белую клетку.
Не успел Александр Борисович достать сигареты, как перед его столиком нарисовалась смазливенькая официантка. Она положила перед Турецким меню и хотела идти, но Александр Борисович удержал ее за руку. Девушка остановилась и удивленно воззрилась на Турецкого.
— Как вас зовут? — спросил Александр Борисович.
— Ну Алена. А что?
— Вы очень красивая, Алена, — сказал Турецкий. — Скажите, ангел мой, какого дьявола вы здесь работаете?
— А что? — спросила официантка.
— Мне кажется, девушка с таким лицом достойна большего.
Официантка внимательно посмотрела на Турецкого и на всякий случай улыбнулась.
— А вы можете мне что-то предложить? — игриво спросила она.
— Все, что в моих силах.
Щеки красотки слегка порозовели. Она быстро обернулась, затем чуть наклонилась к Турецкому и быстро прошептала:
— Вы на машине?
— Да, — соврал Турецкий.
— Через три часа заканчивается моя смена. Если хотите, мы можем куда-нибудь прокатиться.
— Боюсь, что сегодня не получится, — сказал Турецкий, отпуская руку девушки.
Официантка выпрямилась и презрительно усмехнулась.
— Что и требовалось доказать, — насмешливо сказала она. — Теперь вам ясно, почему я здесь работаю? — Она достала из кармана блокнот и карандаш: — Будете что-нибудь заказывать?
— Да, — сказал Турецкий. — Кружку пива. И еще… какую-нибудь пиццу.
— Какую именно?
— На ваше усмотрение.
— С грибами подойдет?
— Вполне.
Официантка вписала в блокнотик пиццу с грибами.
— А сколько? — спросила она.
Турецкий вставил в рот сигарету и сказал:
— Чтобы я смог наесться.
Девушка ушла. Александр Борисович прикурил сигарету и принялся рассеянно оглядывать зал.
Тут ему в глаза попал сигаретный дым и вызвал слезы.
— Черт! — сказал Турецкий, достал из кармана платок и промокнул глаза.
Подошла официантка, брякнула на стол кружку с пивом.
— Приятного аппетита, — холодно пожелала она.
— Спасибо, Алена.
Официантка ушла. Турецкий отхлебнул пива, затем достал записную книжку и авторучку. Раскрыв книжку, он принялся вычерчивать на чистой странице схему отношений Платта, Кожухина, Акишина и бизнесменов, с которыми ему удалось поговорить в последние дни.
Когда танец закончился, Ирина Генриховна и Леонид не сразу сели за стол. Они некоторое время стояли в полумраке зала. Леонид откровенно любовался лицом Ирины. Она в свою очередь, зачарованная танцем, смущалась убрать его руки со своей талии.
Наконец она сказала:
— Леонид, на нас уже смотрят. Давайте сядем.
— Вас смущают чужие взгляды? — спросил он.
— Честно говоря, да, — созналась Ирина.
Леонид подвел ее к столу, поцеловал руку, подождал, пока она усядется, и лишь после этого сел сам.
На столе их уже ждала горячая пицца. Леонид наполнил бокалы вином.
Пицца была чудо как вкусна, а запивать ее итальянским вином было просто восхитительно.
— Ну как? — весело спросил Леонид. — Не зря я вас сюда привел?
— Да уж, — согласилась Ирина, вытирая руки салфеткой. — Пицца здесь и впрямь хорошая.
— А как насчет всего остального?
— Остального? — Ирина улыбнулась. — Что вы имеете в виду?
— Наш танец, — ответил он, чуть понизив голос.
— Напрашиваетесь на комплимент?
— Напрашиваюсь, — кивнул он.
— Танец был хороший. Вот только музыка не очень.
— А какая музыка вам нравится? Только не говорите, что классическая, — быстро добавил он, заметив веселый блеск в глазах Ирины.
Турецкая притворно вздохнула:
— С вами абсолютно невозможно говорить. Вы предугадываете все мои реплики.
— У меня есть идея, — сказал Леонид и встал из-за стола. — Никуда не уходите, я скоро.
Он ушел. Несколько минут Ирина сидела за столиком одна и с рассеянной улыбкой пила вино. «Познакомиться с мужчиной на улице и тут же пойти с ним в ресторан… — думала она. — Что с тобой такое, Турецкая? Неужели кризис среднего возраста? Но ведь он вроде бывает только у мужчин? Эх, видела бы тебя сейчас твоя дочь…»
