Анна Данилова - Черное платье на десерт
– Ты хочешь сказать, что их перепутали и вместо Пунш убили Холодкову?
– Пока что другой версии у нас нет…
– Ничего себе… А что Варнава? Он должен быстрее нас с тобой найти Пунш, которая его ограбила…
– Как же, найдет он ее… Что-то с ней нечисто, чувствую сердцем… Смоленская, спасибо тебе за Валентину, мне просто не верится, что она там, с тобой… Ты не могла бы передать ей трубочку?..
Смоленская все время разговора не сводила глаз с притихшей и плачущей Валентины, понимая, что вот так, насильно, их все равно не помиришь, но трубку все же протянула.
– Да, – прошептала, глотая слезы, Валентина. – Я слушаю…
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила после паузы Изольда и замерла, чувствуя за собой вину и, очевидно, не совсем представляя себе, что может последовать за ее вопросом: бросит Валентина трубку или попытается при Смоленской продолжать вести себя вежливо.
– Хочу. Извини меня, пожалуйста. – Валентина говорила через силу. – Я скоро вернусь, за меня не беспокойся…
– А я поручила Варнаве найти тебя…
– Я не знаю никакого Варнаву.
– Понятно, – глухо отозвалась Изольда. – Мама прислала тебе письмо и деньги… Она приедет в сентябре и, наверное, заберет тебя с собой. Так что все не так уж плохо… – Голос ее дрогнул, и вновь возникла небольшая напряженная пауза. – Возвращайся, я тебя прошу… Не вешай трубку, передай ее Екатерине Ивановне…
* * *После разговора с Катей Изольда какое-то время не могла прийти в себя: нашлась Валентина, это просто чудо какое-то, это замечательно, что говорить, но как могла Пунш быть связана с убийствами на побережье?
Подумала так и сразу же упрекнула себя за то, что информация о нашедшейся племяннице волнует ее меньше, чем Пунш. Или все-таки где-то в глубине души она была уверена в том, что с Валентиной ничего не произойдет, что она вполне самостоятельный и взрослый человек, который сам, без посторонней помощи, научился перемещаться в пространстве, причем ни перед кем не отчитываясь… Да и с какой стати, действительно, ведь ей уже двадцать три года и она очень скоро будет как две капли воды походить и внешне и характером на свою мамашу? А если это так и Валентина неосознанно пройдет весь путь Нелли, устраивавшей все свои дела преимущественно в постели, то стоит ли вообще из-за нее переживать?
Так успокаивая себя, она позвонила Варнаве, который пока еще, до отъезда в Адлер на поиски Валентины, оставался в ее квартире.
Но телефон был занят.
– Девушка, когда ближайший рейс в Адлер? – позвонила Изольда в справочную аэропорта и тут же услышала:
– Через два часа.
Возможно, Варнава сейчас улаживает какие-то мелкие финансовые дела, добывает деньги, чтобы начать исполнять свою часть уговора и лететь на юг.
Следовательно, Изольде нужно заняться СВОЕЙ частью, то есть Блюмером и прочими, кто ограбил господина Мещанинова. А ведь у нее и без него работы по горло! Иван! Ох как он ей сейчас нужен! А Варнава пусть летит, пусть ищет ветра в поле, все равно не найдет… Главное, чтобы он хотя бы на время исчез из города, чтобы у нее появилась возможность привести в порядок свои чувства…
Изольда подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. Безусловно, визит в парикмахерскую не прошел даром: внешне она помолодела… Но как быть с душой?
В который уже раз испытав боль от щемящего чувства вины при мысли о том, что она совершила преступление, отдавшись внезапному чувству к Варнаве и предав таким образом Валентину, Изольда вышла из кабинета, чуть ли не сгорбившись под тяжестью вновь навалившихся на нее комплексов. Именно контраст ее изменившейся внешности, сделавшей ее как бы ближе к Варнаве, к его молодости и необузданности, превратил ее из красивой и уверенной в себе женщины, которую она только что видела в зеркале, в бесполое, да к тому же еще и раненое существо, обреченное на одиночество и страдания.
Ей бы остаться в кабинете, прийти в себя, заняться работой, но связной, позвонивший ей еще утром, больше не позвонит, поэтому встречу с Иваном перенести уже невозможно. Значит, надо идти. Стиснуть зубы и в таком неприглядном виде (ей в тот момент казалось, что душа ее просвечивает сквозь тело и любой, кто сейчас окажется рядом, увидит на ней, на ее постаревшей прозрачной плоти глубокие морщины) появиться перед НИМ.
Иван…
Ее вдруг охватило чувство, что они не виделись тысячу лет.
Глава 9
Едва Екатерина Ивановна ушла, оставив меня наконец-то одну (правда, взяв с меня слово время от времени позванивать ей либо в Туапсе, либо какому-то Рябинину в Сочи), я вдруг вспомнила, что ничего не рассказала ей о визите Юры. Но эта мысль как пришла, так и ушла, а через пару минут я уже звонила в С., Изольде. Просто мне не хотелось улаживать наши семейные и, можно сказать, интимные дела при свидетелях, к тому же известие о том, что мама прислала мне письмо, разволновало меня. То, что мне пришел перевод, меня тоже сначала вдохновило, но потом, вспомнив, что я являюсь обладательницей довольно крупного капитала, хранящегося в сумке на вокзале, я улыбнулась.
Услышав на другом конце провода голос ненавистного мне Варнавы, я очень удивилась. А ведь еще совсем недавно от одного звука этого голоса я бы уплыла, причем очень далеко…
– Валя? Это ты? Где ты, я сейчас же вылетаю к тебе, не молчи ради бога… И еще – прости меня, пожалуйста…
И тут меня захлестнула теплая волна безрассудства – такое со мной стало случаться в последнее время все чаще и чаще. «А почему бы, – подумалось мне, – не провести оставшиеся летние месяцы в этом морском раю, да еще и в объятиях желанного мужчины?» В тот момент, когда мои мозги совершенно затуманились под воздействием этой уже почти реальной мечты, я готова была даже поделиться МОИМИ деньгами с Варнавой…
И я назвала ему адрес, по которому сейчас проживала. Приезд Смоленской сделал свое дело – я почему-то больше не боялась, что со мной что-то сделают те, кого обманула или подставила Пунш… Да и что особенного я совершила? Прихватила из квартиры Варнавы платья его бывшей возлюбленной… Что же касается кейса, набитого деньгами, то никто, ни единая душа, – не видел, как мне его передавали, потому что свидетели, даже если таковые имелись, тут же были расстреляны.
Меня не мучили угрызения совести. Больше того, мне тогда казалось, что наконец-то, обладая таким богатством, наша семья вздохнет свободно. Мама получит возможность спокойно дожить до старости, не думая о той унизительной поре, когда ей придется довольствоваться пенсией и теми небольшими деньгами, которые она выгадывала, сдавая квартиру внаем. Изольда сделает в своей квартире ремонт и поедет наконец отдыхать в какое-нибудь престижное место. А я отправлюсь в Германию или Францию, выучу языки и стану продюсером или режиссером, снимающим фильмы о животных. Я всем близким дам денег на то, чтобы исполнились их скромные мечты, даже Варнаве… Короче, я размечталась, и жизнь представилась мне удивительно приятной, наполненной радужными красками, светом и теплом, как если бы я внезапно оказалась в Африке, рядом с мамой…
Я положила трубку, понимая, что уже не сегодня-завтра Варнава объявится здесь хотя бы по той причине, что ему, должно быть, это поручила Изольда. Я почему-то была уверена в том, что она непременно возьмется за дело Блюмера и все, что с ним связано, лишь бы только помочь своему новому любовнику Варнаве, но взамен потребует, чтобы он вернул меня домой. Во всяком случае, это было вполне логично и, главное, в духе рациональной Изольды. Больше того, я вдруг подумала о том, что Изольда, которая теперь уже точно знает, где я (Екатерина Ивановна в самом конце их разговора продиктовала мой адлерский адрес и телефон), и пальцем не пошевелит, чтобы поставить в известность об этом Варнаву. Из вредности. Исходя из своего жесткого характера, чтобы ее услуга Варнаве не так дешево стоила и чтобы он помучился, выискивая меня на побережье… Вот удивится тетушка, когда узнает, что я сама назвала ему адрес…
Но как раз после того, как трубка уже лежала на месте и где-то в паре тысяч километров от меня Варнава спешно собирался в дорогу, заказывая билеты или такси, чтобы примчаться сюда, меня вдруг прорвало – я давно так не рыдала. Мне стало так жаль себя, так жаль того нежного и чистого чувства, которое я испытывала к человеку недостойному и порочному, способному любить бестию Пунш, а мысль о том, что он, после того, как переспал с моей теткой, так же цинично воспользуется и моим телом, повергла меня в страшное уныние. Самые противоречивые чувства боролись во мне, терзая меня и вызывая все новые и новые потоки слез. Вскоре, совсем измучившись, я забылась тревожным болезненным сном.
А проснулась я от звонка в дверь. Не представляя, кто бы это мог быть, дрожа от слабости, сохранившейся ото сна, и нервного озноба, я на цыпочках приблизилась к двери и заглянула в «глазок». И не поверила своим глазам… Нет, это был не Варнава, и это была даже не Смоленская, которая обещала заехать вечерком – проведать… Я увидела Елену Пунш. НАСТОЯЩУЮ. И тотчас же распахнула дверь.
