Татьяна Устинова - Отель последней надежды
Они упали на диван, и он получил ее в свое полное распоряжение, а она получила его, и он забыл о недолговечности жизни, о скоротечности времени и еще о том, что трусость — худший из человеческих пороков.
Она закрыла глаза, и бездна закрылась тоже.
Они остались тем, кем и были, — мужчиной и женщиной, впервые узнавшими друг друга и то самое главное, для чего предназначалась вся канитель с Адамом и Евой!
Для того чтобы получился огонь, нужно, чтобы молния ударила в землю, чтобы камень ударил о камень. Огонь не бывает сам по себе, он не берется ниоткуда!..
Они вдвоем, и они и есть земля и молния, и поэтому у них есть огонь. Только у них, только сейчас, только вдвоем.
Ты взял меня в плен, ты завоевал меня. Ты ничего не видишь вокруг, кроме всполохов черных молний. Ты ничего не слышишь, кроме рева собственной крови. Ты держишь меня на руках на самом краю мира и закрываешь глаза, потому что знаешь — мы сейчас упадем. Мы упадем оба, и у пропасти нет дна, и нет шанса спастись, и ты не разнимешь рук, потому что тогда я умру, не долетев, и ты умрешь, и мы не узнаем, каково это — падать вместе. И мы не узнаем, что там, на дне, свет или тьма. Ты делаешь еще один шаг, предпоследний, и знаешь, что последний будет уже в пустоте. Ты боишься, так же, как и я, но, так же, как и я, ты больше не можешь ждать, и я умоляю тебя — шагни, шагни!.. И, задержав дыхание, ты бросаешься туда, и я бросаюсь вместе с тобой — и мы падаем вдвоем, на самом краю мира!..
…он долго не мог потом говорить, да и не знал хорошенько, нужно ли.
…он долго пытался вспомнить, что увидел на дне, тьму или свет, но так и не вспомнил.
…он долго пытался примирить себя с тем, что все теперь пойдет по-другому, но так и не примирил, и плюнул на это дело!..
— Ка-ать, — шепотом позвал он и заложил ей за ухо вывалившуюся прядь, которая закрывала ее щеку. — А Кать!..
— М-м?..
— Ты спишь?
— М-м?..
Он засмеялся и потряс ее за плечи. Как-то так получилось, что она лежала на нем, а ее волосы лезли ему в рот и в нос.
— Катька, ты давай не спи! Ты что, не знаешь, что женщине после секса нужны долгие нежные разговоры, и если мужчина сразу засыпает, значит, он свинья и болван!
— Угу.
— Поговори со мной!
Она зевнула и потерлась носом о его грудь.
— А кто у нас тут женщина после секса? — осведомилась она. — Ты или я? Если я, то ты должен выполнять любые мои прихоти!
— Ну, давай прихоти, — сказал он, перебирая какие-то косточки у нее на спине. — Буду выполнять!
У нее оказалось изумительное тело — сильное и в то же время очень женственное.
Где-то когда-то у каких-то китайцев он читал про два символа вселенской гармонии — зеленого дракона и белого тигра. Она была как зеленый дракон и белый тигр.
— А какими единоборствами ты занималась?
— М-м?..
— Ты сказала мотоциклисту, там, у подъезда, что занималась восточными единоборствами.
— Угу.
— А какими?
— Зачем тебе? — спросила она и потянулась.
Зеленый дракон и белый тигр пришли в движение.
Он провел рукой вдоль совершенной спины.
— Как зачем? — спросил он, ладонью чувствуя каждое ее движение. — Я же ничего про тебя не знаю. Ты.., расскажи мне.
И она промолчала.
Она промолчала, и он ничего не заметил бы, если бы не новое знание жизни, которое он только что получил. Знание о скоротечности и одном мгновении.
Все было прекрасно, как будто сказала ему она. Ты был мне нужен, и я была тебе нужна. Все получилось именно так, как должно получиться, а это большая редкость! А больше ты ничего не жди. Больше мне нечего тебе дать. У меня есть собственная жизнь, скоротечная, сотканная из мгновений, и я не могу ее тратить на тебя.
Тебе не нужны мои единоборства, а мне нет дела до твоих огнестрелов!
И нам не нужно узнавать друг друга, потому что этот миг прошел, а другого такого не будет.
На него словно опрокинулось корыто с ледяной водой. Он осторожно подвинул ее, сел на диване и взялся за голову.
Катя Самгина недовольно завозилась, задрыгала ногами, привалилась к его бедру, пристроила ладошки, а на них щеку и ровно задышала. Там, куда попадало ее дыхание, ноге становилось щекотно.
Он потянулся, стараясь не тревожить ее, и накинул на нее диванное покрывало.
Ему было плохо. Так плохо, что даже затошнило.
— Ты подожди, — негромко сказал он сам себе. — Ты.., не торопись. Может быть, еще и обойдется!
Но никогда ничего не обходится, он знал это точно! Ничего не обойдется и на этот раз — что там у нас с писателем Галапагосским насчет теории людей и крокодилов?!
Но она не крокодил, и он точно это знает! Она человек, и не чета многим! Она добра, справедлива и великодушна, но она никогда не будет.., с ним. Она получила его, и больше он ей не нужен, и в этом не было бы ничего ужасного, если бы он только знал, как теперь будет жить.., без нее.
А он не знал.
Постояв на краю мира с ней на руках, он понял гениальность и трагичность замысла.
Ты совершенен и свободен, когда она с тобой. Когда общая кровь ревет в ваших общих венах, общая вселенная распускается странными цветами, а общие крылья выдержат вас обоих. Ты ничто, когда ты один и у тебя свободны руки. Ты можешь махать ими сколько угодно — они все равно не превратятся в крылья.
Он растерянно посмотрел на Катину голову на своем бедре и потрогал ее волосы, тяжелые и прохладные на ощупь.
Что он станет делать, если ее не будет с ним?!
Нет, не так. Что он станет делать, когда ее не будет с ним?!
Опять займется измышлениями относительно людей и крокодилов?! Опять его начнет занимать вопрос, кто из нежных созданий, попавшихся ему на пути, более крокодил, а кто менее? Опять он станет выбирать, с кем именно из крокодилий, — а может, повезет, и они окажутся приличными людьми! — он хочет провести какое-то количество времени, отпущенного ему на жизнь?!
Зачем?! Зачем?!
— Почему ты так тяжело дышишь? — спросила сонная Катя Самгина, без которой он теперь не знал, как жить. — У тебя тахикардия?
Он молчал и гладил ее по голове, и она вдруг встревожилась, приподнялась и села, свалив на пол плед.
— Что с тобой, Максим?
— Все отлично, — фальшивым, ненатуральным, балаганным голосом сказал он. — Я просто думаю.
— О чем?
— О работе. О трупе. О том, почему тебя хотели убить, — выдал он стандартный набор. — Ты.., хочешь спать или можешь со мной поговорить?
— Я-а? — протянула Катя, рассматривая его. — Я, конечно, могу и поговорить, но спать я тоже хочу. Слушай, давай спать вместе, а? Этот диван раскладывается? Я вот так пристро-о-юсь, и не будет у меня никаких кошма-аров!
И она опять стала возиться и укладывать голову ему на бедро, и он спросил беспомощно:
— А почему мы не можем пойти в спальню?
Она перестала пристраиваться, опять уселась и посмотрела на него.
— Потому что ты там наверняка спал со всякими другими женщинами, — сказала она совершенно спокойно. — А мне не хочется.., занимать их место. У меня есть свое, вот здесь, на диванчике. Или здесь ты тоже с кем-нибудь спал?
Он отвернулся от нее. Нога, к которой она только что пристраивалась, живая, теплая, волосатая мужская нога, вдруг превратилась в каменную, как лапа у сфинкса.
— Максим?..
Он мягко отстранил ее, поднялся и нашарил на полу свои полосатые трусы.
— Давай поговорим, — сказал он голосом оперуполномоченного и рывком натянул трусы, как будто заковал себя в латы! — Времени совсем нет! Я утром рано уеду, и… Но, в общем, ты только, пожалуйста, завтра меня дождись.
— В каком смысле?
— Ну, не уезжай отсюда!
— Я и не собиралась. Мне бы позвонить только, Надежде и Нине Ивановне, а ты у меня телефон забрал!..
— Я отдам, — пообещал он.
Она зевнула, посмотрела на его трусы, хотела засмеяться и не стала.
— О чем ты хотел меня спросить?
Он подумал немного. Думать было тяжко, потому что сердце болело и мешало ему — никогда раньше у него не болело сердце!..
— Что-нибудь странное. Непонятное. Какие-нибудь новые знакомства. Ну, что-нибудь, что было с тобой в Москве. Вспомни.
— Именно в Москве? — спросила она задумчиво.
— Да. Если бы дело было связано с Питером, и тебя, и того мужика убили бы в Питере. Незачем было ехать в Москву.
— Меня не убили! — возразила она с досадой. — Но ничего не было странного, правда! Все самое обычное, неинтересное. Ну, то есть, наверное, с твоей точки зрения, неинтересное. Я в «Новостях» работала, делала сюжеты, лекции слушала по вечерам. Квартиру сняла по объявлению в газете.
— В какой?
— По-моему, «Жилищный вопрос» или что-то такое. Это питерская газета, Максим. Я еще в январе стала объявления смотреть, потому что шеф сказал, что отправит меня в Москву на учебу. Я и Нину Ивановну заранее предупреждила, и Надежду. Ну, чтобы все были готовы к тому, что меня месяца два не будет.
— А Надежда? Что она сказала, когда ты собралась в Москву?
