Татьяна Степанова - Невеста вечности
Этот фетиш, этот почти карнавальный заезженный образ скелета с косой, выглядевший так нелепо на первый взгляд… Этот фетиш словно наблюдал за происходящим своими пустыми темными глазницами мертвого черепа.
– Просите ЕЕ, потому что так вышло, что в этом мире… в этой жизни некого больше просить, – голос сестры Риммы звучал глухо, – и вы сами это знаете в глубине души. Великая, неотвратимая, святая, самая реальная из всех реальностей мира – это ОНА. И ОНА порой являет истинные чудеса. ОНА избавляет нас от великой боли. ОНА утешает нас в последнюю нашу минуту. А иногда ОНА дарит нам новую жизнь. Дает шанс. Святая Смерть в великой милости своей порой спасает нас от самих себя. Смерть спасает нас от смерти. И мы живем еще один срок… Мы живем…
– Как ваш отец Виктор Мурин? – спросил Страшилин.
– Да, как мой отец, который стал свидетелем великого чуда ЕЕ здесь, на этом самом месте, – в глазах сестры Риммы блеснули слезы. – А вот вашему отцу, господин следователь, повезло меньше. Значит, ОНА не захотела дать ему пожить еще, хотя вы так просили… Вы, господин следователь, вы ведь так просили тогда, умоляли… только вот кого?
В этот момент раздался шум и топот – в дверь ввалился полицейский наряд: патрульные в шлемах и бронежилетах. Как выяснилось впоследствии, их вызвал участковый Гуляев.
И все сразу смешалось, расстроилось… весь этот замогильный морок – он словно распался на части. Люди задвигались, зашумели. Полиция начала выводить собравшихся на улицу. Забрали и послушниц. Их посадили в полицейский автобус, специально подогнанный к часовне.
У остальных просто проверяли документы. Некоторые показывали документы вместе с приглашением на свадьбу, потом садились в машины и уезжали. Им никто не препятствовал.
Участковый Гуляев стоял в стороне возле ограды. Катя подошла к нему. На его все еще бледном лице выделялись алые прожилки на щеках и вокруг носа. Он ссутулился, будто разом потерял несколько сантиметров своего внушительного роста.
– Никто не знал, – хрипло сказал он Кате, – никто об этом не знал.
– Олег… я могу понять, но вам лучше написать рапорт, – сказала Катя, – как-то объяснить… Вас, участкового, публично обвинили в распространении наркотиков.
– Ничего я не распространял. Я любил ее, понимаете? Любил без памяти. Так врезался, что… Она жила тут, в «Маяке», у ее семьи загородный дом. Ей всего-то было восемнадцать, такая красивая. Мы встретились ночью у «Маяка» – я ехал с дежурства, гляжу, машина-кабриолет фарами светит посреди дороги. А за рулем девушка… никакая, под дозой. Я ее не задержал, не отвез в отдел. Я отвез ее домой, сам дверь открыл ее ключами, нянчился с ней всю ночь, ее тошнило в ванной. А утром… она в себя немного пришла, и мы… Она меня в плен взяла, я сам не свой стал. Себе уже не принадлежал, только мечтал о ней. А она… она жить без кокаина не могла. Требовала от меня, грозила бросить, уйти. И я не мог ей отказать. Да, доставал ей дозу… А в тот день я работал допоздна, когда приехал – она в ванной уже умирала от передозировки. И я повез ее в больницу, я сделал все, что мог. Я ее не довез живой в ту ночь.
Катя… она не могла смотреть на него сейчас, вот сейчас. Она отвела свой взор. Малодушно это, конечно, но порой малодушие нас спасает.
– И все же вам лучше написать рапорт, – тихо сказала она.
– Мой отец мне не простит никогда, – ответил Гуляев. – В могилу это его сведет, если я признаюсь…
– Олег! – Кате хотелось ему помочь. Ведь он же помог им со Страшилиным, столько сделал для этого дела. – Олег, пожалуйста…
– Об этом никто не знал, – прошептал участковый, – ни одна живая душа. Как она… эта стерва узнала о нас?
Его окликнули патрульные, и он направился к ним. А Катя… она поискала глазами Страшилина и внезапно увидела Марину Балашову – соседку Уфимцева. У нее только что проверили документы, и она садилась в машину – внедорожник. Катя быстро подошла к ней. Она пыталась вспомнить – тот, их самый первый разговор на участке. Казалось, сейчас и сама Балашова какая-то совсем иная, и выглядит по-другому, и смотрит не так. Все движения словно машинальные, вот убрала документы и приглашение в свою дорогую сумку, вот открыла внедорожник, обернулась и…
– Вы-то как сюда попали? – не выдержала Катя. – Зачем вы здесь?
– Зачем? Затем, что и все остальные, – просить, умолять.
– Смерть? О чем вы хотите умолять смерть?
– У вас есть дети? – спросила Балашова.
– Нет, но…
– А, тогда вам трудно понять. У меня двое.
– Я знаю, в тот раз вы ездили в театр в Москву и…
– А было трое. – Балашова словно не слышала, говорила сама. – Мой сын, младший, не прожил и двух лет. Острый лейкоз… И врачи сказали – это в генах, у нас в роду. Наследственное, мол, возможны рецидивы. Я живу в постоянном страхе, понимаете? Что и с другими моими детьми это может повториться. И некого, некого просить. Я прошу ЕЕ – неотвратимую, святую, чтобы она смилостивилась, чтобы не забирала у меня остальных детей.
– Но вы водите свою девочку в школу при монастыре…
– А, это муж захотел. Я ведь совсем испсиховалась. Он настоял, мол, давай – и там и там просить, может, поможет.
– И там и там?
– Только я-то прошу здесь, – Марина Балашова глянула на часовню. – Они правы – есть лишь одна самая реальная реальность. То, что смерть рядом с нами. А с реальностью лучше говорить напрямую, без посредников. И я прошу, каждый день умоляю ее, чтобы она отступила, чтобы не забирала моих детей. Чтобы дала им прожить их жизнь.
Глава 43
Спор
Все затянулось надолго, до самого позднего вечера, как это и происходит в ходе крупных операций, пусть и спонтанных, незапланированных.
ОВД наполнился сотрудниками, во всех кабинетах горел свет. В одном из них допрашивали сестру Пинну, в другом сестру Инну – Катя видела их. Они вели себя очень спокойно, сдержанно, как всегда.
В коридорах ОВД мелькал Страшилин – то тут, то там. Катя решила не мешать ему, вообще сейчас от всего отстраниться и попытаться разобраться самой. Сосредоточиться на том, что они узнали в часовне.
Кабинета свободного она для себя так и не нашла. Устроилась на подоконнике в коридоре на втором этаже. Достала свой верный планшет и попыталась собрать в Интернете хоть какую-то информацию.
Давно уже стемнело, на «Маяк» опустилась холодная осенняя ночь. Но полиция работала в полном составе в авральном режиме.
– Как птица на жердочке, притулились.
Катя оторвалась от своего планшета. Страшилин. Он сам разыскал ее в этой рабочей неразберихе. Ну конечно, сам…
– Я тут кое-какую информацию нашла, – ответила Катя.
– О чем? О скелете с косой в платье невесты? Пойдемте в кабинет, тут такой сквозняк, – Страшилин поежился.
В отличие от Кати он свободный кабинет нашел сразу. Глянул на часы.
– Время к полуночи. Вот что, Катя, о чем я подумал. Я сейчас договорюсь насчет транспорта, и вас домой отвезут. Я останусь здесь, в Москву не поеду. Потому что тут, в местных кулуарах, все только начинается. Скандал в районе уже грянул, такие звонки идут и из администрации, и из областной мэрии. Завтра здесь все только усугубится. Монастырь и епархия должны как-то реагировать. И реакция появится. Я им дам время на все это – полдня. Тут завтра назначены уже совещания в администрации и в прокуратуре, из области начальство приедет. Так что я вынужден во всей этой петрушке участвовать. А ближе к вечеру я отправлюсь в монастырь. Где бы игуменья Евсевия ни находилась – там либо в больнице, – я ее разыщу и с ней побеседую. Потому что пора, пора нам с ней встретиться.
– Я не хочу ехать в Москву, – сказала Катя. – Я хочу присутствовать на этой беседе, Андрей Аркадьевич. Ничего страшного, как-нибудь перекантуемся в отделе.
– Ну, переночевать-то есть где, – ответил Страшилин. – Участковый Гуляев договорился с санаторием, тем самым, в котором Горлов. У них там типа гостевого дома имеется, обещали разместить на ночь. Отеля тут поблизости нигде нет.
– Ладно, пусть санаторий, – легко согласилась Катя, – а насчет Гуляева… я сказала, ему лучше рапорт написать.
– Это пусть они тут сами решают, – сказал Страшилин. – Я в таких делах не судья, не прокурор и не квалификационная комиссия. И вообще, если меня спросят, я ничего не слышал, что там сестра Римма ему болтала.
– Другие слышали, Андрей Аркадьевич, – ответила Катя. – Я с ним разговаривала там, у часовни.
– Я видел.
Катя посмотрела на него – усталый, какой он усталый. И под этой усталостью еще что-то, что он тщательно пытается скрыть ото всех.
– Он любил ту девушку, а она наркоманка. И он шел у нее на поводу. Но это все равно статья – распространение наркоты, как ни крути. Но его другое повергло в шок. Он не понимает – как она узнала обо всем.
– Сестра Римма?
– Да, сестра Римма.
– Они ходят по поселку, посещают стариков, больных. Слушают разговоры, собирают сплетни. Складывают все слухи и домыслы в свою копилку. И потом используют, – ответил Страшилин. – А что, Гуляев думает, что никто не знал, никто не видел, как он, участковый, крутил шашни с наследницей из богатого особняка? Поселок маленький, люди все видят, все замечают. После сплетничают. А монашки-матушки наши слушают, мотают на ус.
