Маг и Отшельник - Маргарита Малинина

Наконец решил прояснить для меня ситуацию:

— Убита ведьма.

* * *

Я сидела на парах в аудитории второго этажа и смотрела в окно. Препод открыл дверь, впустил всего несколько человек и тут же ушел к методистам по каким-то своим вопросам. Обычно нас много. Но не сегодня…

Прошло два дня с того рокового вечера. Вчера было воскресенье, никто не учился, а сегодня у нас по расписанию целых три пары. Не знаю, как я высижу… Мама отговаривала меня идти. Обещала справку выправить у знакомой санитарки из психушки. Мол, у меня стресс. А что я с такой справкой могу потом на работу никогда не устроиться, это ее не волнует. Но я не могу — просто не могу! — сидеть дома. Лелька — моя отдушина. То, что она сказала… У меня ее слова никак не шли из головы. Играя в конспирологические теории, мы как бы отвлекались от мыслей о тех, кого уже нет. Светин труп опознали. И Маринкин. И нам приходилось как-то мириться с тем, что теперь нас двое, а не четверо. А еще — узнавать друг друга заново. Как я уже говорила, как-то так сложилось, что Оля больше дружила со Светой, я — с Мариной, и между собой мы практически не общались. Я даже об Олеське знала больше. Кстати, Олеська выжила. Выяснилось, что, когда я ушла с Алексом на крышу, она внаглую пристала к Денису, а тот ее послал (по другой версии, она ему сперва «дала», а уж потом он ее послал, дескать, получил все, что хотел — но этот вариант активно распространяли парни нашего вуза). Короче, она разозлилась и покинула вечеринку, прихватив бутылку какого-то дорогого коньяка из запаса их родителей. Типа отомстила. И это спасло ей жизнь. Затем вернулся Алекс и отослал Лельку за сигаретами. С тех пор Лелька не курит. Во всяком случае вчера, когда мы созванивались, она сказала, что ее воротит от сигарет. Сегодня она обещала явиться, и я пришла только ради нее. Но что-то ее не видно. Как и Олеси. А я — вот она. Сижу. Преподы в курсе, что произошло, но не знаю, хватит ли им такта не вызывать меня к доске. В голове туман и будто какая-то мясорубка. Только начинаю думать, как все мысли перемалываются в фарш.

— Ты как?

Я даже не сразу поняла, что говорят мне. Только через несколько секунд повернула голову от окна в сторону человека, стоящего возле моей парты.

Это был Генка Крупов по кличке Крокодил. На тусовке его не было. Во-первых, он не любитель гулянок, во-вторых, его никто не приглашал (возможно, по этой самой причине).

— Я слышал, что случилось. Не думал, что ты придешь сегодня.

— Я тоже.

Он коротко хмыкнул и присел рядом.

— Ничего, если я с тобой посижу?

Я только хотела сказать, что он может сидеть, потому что место забронировано для Ольги, которая, видимо, уже не придет, как тут она и явилась. Вся в черном, будто у нее траур. Хотя, наверно, так и было. Но все-таки родителям сложнее. Возможно, и мне стоило надеть черное — хотя бы по Маринке — но как-то было совсем не до этого. Добраться бы до института и не грохнуться в обморок по дороге — вот главная цель, которая стояла передо мной этим утром. Напялила я первое, что под руку попалось.

— Тут… Леля, — скомкано ответила я, но Генка, как ни странно, понял и вернулся на свое место.

А Ольга, увидев меня у окна, поспешила.

— Привет. Думала, ты на другом ряду сидишь.

Людей было слишком мало, чтобы не найти меня за первые две секунды. Видимо, у Лельки тоже в голове и перед глазами туман.

— Я решила сесть, где вы обычно сидели… — Я хотела добавить «со Светкой», но не стала.

Мы все еще не могли понять, кто мы друг для друга. Я ли ее Светка, или она теперь моя Маринка? Судя по тому, куда я села, и тому, что лежит сейчас в моей сумке, пристроенной на подоконник, верен первый вариант. Я уже не Карина. Карина умерла еще там, на крыше заброшенного недостроенного здания. Но и Светкой я себя не чувствую. Нужно выбрать себе какое-то другое имя, пожалуй.

Я снова уставилась за окно, с трудом передвигая головой, и видок имела, скорее всего, такой, как будто жить мне оставалось одну минуту и я не хотела, чтобы унылая обстановка аудитории оказалась последним, что я буду созерцать в своей жизни.

Вид за окном тоже не радовал богатой природой, но прямо от входа начинался небольшой сквер с высокими красивыми кленами, чья листва, словно приманивая художников, преобразилась к концу октября с однотипно зеленой до разноцветной желто-багряной. Все лучше, чем парты, облезло-голубые стены и старая доска. У нас почти во всех аудиториях висели архаичные меловые доски, только в больших аудиториях первого этажа современные магнитные с маркерами.

— На похороны пойдешь? — отвлекла меня Лелька, когда я стала разглядывать человека, будто нарочно прячущегося в тени ближайшего клена. Само по себе наличие людей в сквере в сухую солнечную погоду было вполне естественным, но что-то зловещее кроилось в поведении мужчины, который, натянув капюшон молодежного худи и напялив солнцезащитные очки, стоял близко к стволу между ветками с поднятой головой. Казалось, будто он смотрит в окна нашей аудитории. Может, встречает кого-то? Явно не меня.

Тут я вспомнила, что Оля задала вопрос.

— Да, — с грустью ответила я. — Конечно.

Лелька вздохнула. Я хотела спросить, пойдет ли она, иначе зачем спрашивала, но тут вернулся преподаватель.

— Записываем новую тему.

Пока пожилой профессор что-то писал мелом на плохо вымытой доске (видимо, название темы), я снова повернулась к окну… и завизжала на всю аудиторию.

— Что такое? — услышала я голос преподавателя, вначале недовольный, но в последнем слоге приобретающий нотки сочувствия, будто он вспомнил, что браниться на меня сегодня нельзя.

— Ты чего? — трясла меня Лелька, я ощущала ее руки на своем плече, но не могла повернуться и удовлетворить всеобщее любопытство.

Дело в том, что мужчина вышел из укрытия и посмотрел прямо на меня, задрав на лоб очки.

На левой щеке у него был крупный ожог, который безжизненными струпьями слезал с лица. Кожа бледная, губы синюшные, вокруг ввалившихся глаз — черные мешки, как у трупа, но черты лица по-прежнему узнаваемы.

Это