Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
Отыскав поблизости магазин, купили две шапки – белые, вязаные, с помпонами. Но охранники, несмотря на цвет их, сочли, что это – бесовские головные уборы. Тут начались у Риты конвульсии, а у Светы – колики. По такому случаю на контрольно-пропускной пункт была срочно позвана настоятельница, нестарая ещё дама с умным лицом. Отчитав охранников, она мягко взяла двух девушек за руки и спросила, что им угодно.
– Нам угодно узнать, что с нашей подругой Верой, которую к вам вчера привезли, – ответила Рита, под кротким взглядом игуменьи растеряв боевой задор, – она ещё здесь?
– Верочка-то? Здесь, – со вздохом призналась матушка. Две секунды поразмышляв, она подвела девушек к дивану, – присядем, дочки мои!
– Послушайте, матушка, – с трудом вырвала руку из пальцев женщины Рита, – вы не имеете права её удерживать! От неё зависит репертуар огромного театра! Если она не придёт сегодня на репетицию, то произойдёт срыв спектакля – и ни какого-нибудь, а духоподъёмного, заказанного министром Культуры! А если не придёт завтра, то будет срыв трёх спектаклей! Вы понимаете?
– Понимаю, – с грустной улыбкой отозвалась черница, – духоподъёмных спектаклей в этом огромном театре на сто мест, насколько я знаю, нет, да и отродясь не бывало. Но суть не в этом. Давайте всё же присядем.
Девушки сели, чувствуя себя всё более неуверенно. Настоятельница уселась посреди них. И снова взяла их за руки. Наиболее злобствовавший охранник подал и ей, и им по стакану чая, после чего матушка сказала:
– Дочки мои! В вашей Верке – бес. Понимаю, для вас это звучит странно, да и смешно – с ума ты, мол, съехала, овца старая! Но скажите мне откровенно – она не путалась с Сатаной?
При последнем слове охранники закрестились.
– Путалась, – заявила Рита, – и дальше что? Президент сказал, что основной ценностью для нас всех должна быть свобода – и нравственная, и религиозная, и, простите уж, сексуальная. Вы, никак, посягаете на неё?
– Нет, ни в коем случае. Каждый волен выбрать себе дорогу, даже если дорога та ведёт в ад. Но Верочка в ад не хочет. Поэтому она здесь. Не по принуждению, а по собственной доброй воле.
– Так пусть она сама нам об этом скажет!
– А почему вы хотите её принудить что-то вам говорить? Где ваша любовь к свободе? Она сейчас не желает ни с кем общаться, поскольку ясно осознаёт масштабы опасности, угрожающей ей и тем, кто будет с ней контактировать. И потом, она сейчас спит. Святейший наш Патриарх …
Охранники снова перекрестились.
– Святейший наш Патриарх, – продолжила матушка, поглядев на них с недовольством, – точно сказал: «Свободны вы от всего, только от греха не свободны!» А цепь греха – самая тяжёлая и губительная.
– Но мир – не материален! – жалко вцепилась Рита в Эйнштейна, – он постоянно, с космической быстротой переструктурируется! Как можно сейчас, через девяносто лет с момента возникновения Теории относительности, долбить какие-то архаичные мантры и парадигмы? Стыдно должно быть, матушка!
– А Теория относительности – это не парадигма? – сделав глоток из стакана, спросила мать-настоятельница, – а квантовая механика, согласно которой тело способно одновременно быть во множестве мест и ход всех процессов внутри наблюдаемого объекта, которым может являться Вселенная, например, зависит от наблюдателя – это ли не набор парадигм? Так где, дочь моя, кончаются парадигмы и начинается то, на чём мы поставим точку отсчёта?
– Точку отсчёта поставить негде, – признала Рита, – но существует то, что мы любим, и то, что мы ненавидим. О, да, конечно, вы можете мне сказать, что разные люди любят и ненавидят разное, но ручаюсь – нет человека, который не прослезится от игры Верки! А кстати, где её скрипка? Её, надеюсь, не окунули в святую воду?
– Скрипка осталась у дирижёра, который Веру прослушивал, – объяснила игуменья, – он её отцу Герману не отдал.
– Слава тебе, Господи! – в первый раз за всю свою жизнь осенилась Рита крестным знамением. Охранники, не спускавшие с неё глаз, последовали её примеру, чем заслужили вновь строгий взгляд игуменьи.
– В вашей Верочке – бес опасный, злой и упрямый, – проговорила та, смочив горло чаем, – ночной, кладбищенский бес.
– Ночной, кладбищенский бес? – повторила Света, прежде молчавшая, – а вы можете объяснить, что это за бес? Чем он отличается от других?
– Его посылает людям Луна.
Это было сказано таким тоном, что и у Риты отвисла челюсть. Света же, побледнев, скосила взгляд на окно, со страху забыв, что солнце ещё не село. Затем взглянула на двух охранников. Те кивнули – да, мол, Луна!
– Прошу пояснить, – произнесла Рита.
– Луна, как всем нам известно – логово бесов самых злокозненных, – пояснила мать-настоятельница, – полёты на эту мерзость сорок пять лет назад не из-за того прекратились, что стали слишком накладны – американцы и не такое могут себе позволить, а оттого, что сильно перепугались они, столкнувшись там с бесами. Эти бесы сводят с ума легко и необратимо. Взять хотя бы лунатиков! Если часто спать под светом луны – безумие гарантировано, у каждого лишь свой срок. Колеблется он от нескольких дней до года. Лунные бесы часто на кладбищах ошиваются, оттого-то кладбищенский приворот – самый неотвязный. Мало кто может его снимать. Отец Герман в Троице мог лет десять назад. Нынче-то он силой поистощился.
– На Верку сделали приворот? – сипло задрожала голосом Света.
– Если бы сделали приворот, она бы влюбилась. А она стала играть на скрипочке так, как может играть лишь тот, чьё имя я больше уж называть не буду, дабы не навлекать на себя гнев Божий. Кто-то наслал на Верку лунного беса, велев ему управлять руками её, берущими скрипку.
Света и Рита переглянулись.
– И как же быть? – спросила последняя.
– Отец Герман велел три дня держать её здесь, отпаивая святой водой и служа молебны о помощи в избавлении от Нечистого, а затем везти её в Лавру, где он опять проведёт обряд.
– А с чего он взял, что в неё вселился именно лунный бес?
– Да, с чего? – писклявым, но твёрдым голосом присоединилась к вопросу Света, – по каким признакам смог он это определить, позвольте полюбопытствовать?
На лице игуменьи не возникло признаков нерешительности, лишь вяленькая улыбка с него сползла. Взглянув на охранников, она молвила:
– У неё глаза очень жёлтые.
– Мать-игуменья! – заорала Рита, вскочив, – здесь у вас – дурдом! Самый настоящий, адский дурдом!
Вскочила и Света. Поставив пластиковые стаканчики с недопитым чаем на стол, они быстро вышли. Помпончики на их белых шапках гневно болтались.
Было два часа дня. Полпути к метро Рита очень громко ругалась матом. Света ей вторила. Потом Рита, достав мобильник, набрала номер Танечки.
– Да! – ответила та, – говори быстрее, у меня пять минут до эфира!
– Коротко не получится! Ты не смей меня торопить, тут такое дело…
Выслушав четырёхминутный доклад о вчерашней встрече со Светой и только
