Сергей Царев - Предательство. Последние дни 2011 года
— Я ждала.
Сергей Георгиевич заметил изменения, которые произошли с ней, ведь скоро ей исполнится восемьдесят три года. Она немного сдала физически — ежедневные скачки давления от ста сорока до двухсот не могли пройти бесследно. Она никогда не жаловалась, только в последнее время, достаточно замкнутая в проявлении своих чувств, перестала скрывать их.
Сергей Георгиевич давно и осторожно подготовил ее к мысли, что он уже не ректор университета. Но правду не сказал, рассказал, что готовит большой коммерческий проект, что несовместимо с государственной службой. Поэтому он оставил университет, немного отдохнет и всерьез возьмется за реализацию проекта. Восприняла это сообщение она спокойно:
— Ты всегда сам всего добивался. Если считаешь, что так надо было сделать, значит, так и должно быть.
— Да, мама, надо было уйти. Хочу пожить для удовольствия — писать книги, возможно, буду рисовать. Поверь, в последние дни работа превратилась в ад — низкие зарплаты у преподавателей, вечная проблема отсутствия денег на науку. Так и до инфаркта один шаг.
— Ты вчера передал мне деньги. Это много. Возьми их обратно, они тебе пригодятся.
— Мама, ничего не изменилось. Немного отдохну, потом начну работать.
— На примете что-то имеешь?
— Да.
Сергей Георгиевич не стал рассказывать о том, как его снимали, как возбудили уголовное дело, чтобы не дать ему возможность бороться за восстановление в должности ректора. Она ничем не могла помочь, а ее переживания на фоне давления ничего хорошего не принесли бы. Чтобы переменить тему, он вспомнил об одноногом воробье.
— Мама, где твой одноногий бандит?
— Точно бандит. Сейчас прилетит, я уже подготовила хлеб.
Только она стала сыпать крошки хлеба, как небольшая стайка птиц с шумом устремилась в лоджию. Его Сергей Георгиевич увидел сразу. Он, чувствуя поддержку хозяйки, не только растолкал всех, но и умудрился схватить большой кусок хлеба и, чтобы сородичи его не беспокоили, сел на стол.
— Иди, голубчик, — Александра Ивановна подошла к нему и протянула руку с хлебом. — Тебя не обижают?
Сергей Георгиевич смотрел на свою мать, доброты и внимания которой хватало на людей и птиц. От нее веяло теплом и уютом, и он понимал, что с ней он всегда будет в светлом детстве.
* * *— Должна признаться, что мама и Олег Борисович отговаривали меня ехать к Вам — неудобно людей беспокоить, можно снимать и у нас. Как всегда, можно дома, только бы не ехать.
— Не волнуйся, — успокоил ее Сергей Георгиевич. — Без завидных снимков ты не покинешь деревню Духанино.
Говорил это он весело, с задором, который вселял уверенность. Маша улыбнулась. И незнакомый дом, куда она ехала впервые, казался уже знакомым. И люди, с которыми ей предстояло познакомиться, казались уже близкими.
Ворота были открыты. Около них стояла молодая женщина и крепыш в комбинезоне, в валенках и без варежек. Когда Сергей Георгиевич и Маша подъехали к воротам, малыш стал радостно махать рукой и уверенно направился к автомобилю. Сергей Георгиевич открыл дверцу, малыш по-хозяйски стал влезать деду на колени.
Наташа тоже подошла к автомобилю, поздоровалась с отцом, потом, заглянув в машину, с улыбкой поприветствовала Машу.
— Это моя дочь, Наташа, а это Маша, — представил Сергей Георгиевич.
— Очень приятно, — ответила Наташа.
— Здравствуйте, приятно познакомиться. А как звать этого красавца? — поинтересовалась Маша.
— Марик, точнее — Марк Антонович.
— Почти Марк Антоний.
— Точно, так и считаем, — подтвердила Наташа. — Как доехали?
— Нормально, без приключений. Наташа закрой ворота, а мы с Мариком порулим.
Пока машина подъезжала к дому, Марк успел лихо включить поворотники, задействовать дворники в различных режимах и успешно поучаствовать во вращении руля.
— Все, приехали, можно выходить, — очевидно, что это в большей степени было сказано Марику.
Маша вышла из машины и огляделась. Перед двухэтажным кирпичным домом был квадратный участок со сторонами метров по двадцать — двадцать пять. Почти по диагонали участок разделяла дорожка, на которой могли разъехаться две машины. С одной стороны росли сосны, с другой — декоративные деревья странной формы и небольшая аллея деревьев, которая располагалась у забора и упиралась в огромное старое дерево. В аллее были видны две кормушки для птиц.
Настроение у Маши испортилось. После огромного участка Олега Борисовича трудно было поверить, что здесь можно фотографировать птиц, возможно, воробьи и синицы залетают. С таким настроением она, в сопровождении Наташи и ее сына, вошла в дом.
В маленькой прихожей было тепло, это было приятно — у Маши немного замерзли ноги, хотя в машине было достаточно тепло. Еще больше ей понравился запах, он шел из глубины дома. Пахло чем-то вкусным, явно что-то пекли. Ее ждали, к приезду готовились, и это немного подняло настроение.
Когда Маша снимала куртку, в проходе появились женщина небольшого роста и маленькая собака — йоркширский терьер, которая разразилась громким лаем. Женщина представилась:
— Добрый день. Я супруга Сергея Георгиевича — Татьяна Александровна. А это, — сказала она, указав на собачку, которая одновременно лаяла, прыгала и извивалась, — наша Рада. Проходите в дом.
— Маша, — коротко представилась гостья. — Я вас не очень потревожила?
— Мы гостей любим, поэтому чувствуй себя как дома. Наташа, проведи Машу. У меня уже готовы хачапури, только не задерживайтесь.
Наташа повела Машу на второй этаж показать ей гостевую комнату, в которой ей предстояло переночевать. Они были в комнате, когда, предварительно постучавшись, вошел Сергей Георгиевич и принес сумку. Его сопровождала Рада, которая все время пыталась привлечь его внимание и просилась на руки.
— Маша, пока ты не начала обустраиваться, пойдем, я что-то покажу.
Они вышли в просторный холл второго этажа и зашли в соседнюю комнату. Это был кабинет Сергея Георгиевича. Он подвел ее к стеклянной двери, выходившей на балкон, и жестом показал на старую яблоню.
— Вон видишь разветвление с левой стороны, где свисает немного коры. Там столовая дятла, прилетает с шишкой и долбит. Иногда долбит и ствол самой яблони. Дерево очень старое, лет шестьдесят-семьдесят, оно медленно умирает, и в стволе, возможно, много всевозможных личинок.
Маша подошла к двери и увидела участок за домом. Он был длиной метров сто. Хвойные деревья плотно росли по всему участку, также были видны небольшие не занятые деревьями места, покрытые ровным слоем снега. Газоны, подумала Маша. Молодые сосны высотой метров десять-пятнадцать составляли большинство насаждений, реже встречались туи и ели.
Настроение у нее поднялось, теперь она была уверена, что рассказы Сергея Георгиевича о птицах соответствовали действительности, и ей может повезти уловить необычный кадр.
Когда Маша спустилась в кухню-столовую, стол был накрыт. Сергей Георгиевич сидел за столом, а Татьяна Александровна завершала готовку.
— Маша, садись рядом с Сергеем Георгиевичем. Сейчас дожарю последний хачапури и присоединюсь к вам. Что тебе налить?
— Чай, если можно. А Наташи не будет?
— Мы идем, — громко сообщила Наташа, которая вошла вместе с Мариком и Радой. — Мы извиняемся, мы переодевались.
Рада бросилась в ноги Сергею Георгиевичу, но Татьяна Александровна предупредила его:
— Ничего не давай, превратилась в полено, такая плотная.
Марика посадили на его высокий стульчик, он уперся локтями на свой столик и стал разглядывать Машу. Наташа его одела в красивую красно-синюю клетчатую сорочку, темно-синие брюки. Темно-русые волосы были аккуратно причесаны с четким пробором. Его синие глаза пристально смотрели на Машу. Через минуту он ей улыбнулся и стал строить глазки.
— Все, Маша, ты ему понравилась, — с улыбкой, но важно, как соответствовало моменту, сообщил Сергей Георгиевич. — Теперь он будет оказывать тебе знаки внимания.
— Сколько ему лет?
— год и десять месяцев, — ответила Наташа. — Он еще не говорит. Так, отдельные звуки и несколько слов «ма-ма», «ба-ба» и «па-па».
— Мальчики, я слышала, поздно начинают говорить, — подтвердила Маша.
— Да, наши ровесницы уже знают много слов, а мы не хотим говорить, — при этом Наташа с укором посмотрела на Марика.
— Не торопись, еще устанешь от его вопросов и разговоров, — поддержал внука дед. — У нас как в том анекдоте про молчуна.
— Можно его услышать? — попросила Маша.
— Конечно. Мальчику пять лет, но он не говорит. Врачи не смогли установить диагноз. В один прекрасный день, когда мальчика кормили супом, он неожиданно сказал: «Соли мало». Восторженные родители, дед и бабушка собрались вокруг него и спрашивают его, почему он не говорил, если он знал слова. Мальчик укоризненно посмотрел на них и сказал: «До этого все было в норме».
