Дмитрий Дубинин - День скарабея
— Поехали на вокзал, — сказал Зорин водителю.
— Это еще зачем? — удивилась Алина.
— Надо найти кое-какие вещички.
Я уже понял, о чем говорил Зорин — он хотел отыскать мою дорожную сумку. Если честно, я не понимал, зачем она ему понадобилась, и мог только гадать — найдутся мои вещи или нет. Любой вариант вряд ли мог улучшить мое положение.
Оставив Алину в машине вместе с водителем, мы втроем вошли в здание вокзала и прошли в комнату для рабочей смены. Комнату я узнал, также как и обстановку — она была точно такой же, какой я ее помнил: металлические шкафчики, стеллажи, старый стол и старый шифоньер. В шифоньере моих вещей не было, и дежурный администратор заверил, что ничего чужого в этой комнате в последние дни, по крайней мере, не водилось.
— Вы по какой улице шли от вокзала к офису? — спросил меня следователь, когда мы сели в машину.
— Да по той же, по какой мы ехали…
— Название заметили?
— Сейчас нет.
— Поехали, — сказал Зорин.
Меня прокатили по улице Януша Корчака, мимо совершенно целых витрин сберегательного банка и супермаркета под названием «Гастроном № 7».
И тогда нас удивила Алина:
— Послушайте, эту улицу давно переименовали?
Боюсь ошибиться, но мне показалось, что следователь ждал чего-то подобного. И наконец-то дождался.
— Давненько, Алина Степановна. Уж лет десять, если не пятнадцать.
— Она всегда называлась улицей Энгельса! То есть, я понимаю, что это совсем не в духе времени… Но я точно помню, что еще на прошлой неделе здесь были другие таблички!
— Всякое бывает… Алексей Кириллович, напомните, куда вы потом пошли дальше?
Я сказал. «Уазик» тронулся вперед. Алина нервно вертелась на сиденье, напряженно смотрела по сторонам. Я очень хорошо ее понимал, но молчал, пока меня никто ни о чем не спрашивал.
… Игорный павильон здесь назывался «Монте-Карло», Зорин был прав. И тут я не мог сказать с уверенностью, что было на вывеске в моем Вантайске. Вроде бы «Монте-Кристо», но руку на отсечение я не готов был дать. И вдруг словно бы дежа-вю — на парковке у павильона я заметил серебристо-серый «Форд». Он стоял боком к нам. Я обратился к следователю:
— Петр Тимофеевич, я почти уверен, что номер у вон той машины шестьсот двенадцать или шестьсот пятнадцать. Я упоминал про этот автомобиль, помните?
И ткнул пальцем в лобовое стекло.
— Возможно, — процедил Зорин. — Давайте-ка подъедем ближе…
Номер у «Форда» оказался 613. И модель вроде другая…
— А какая должна быть? — поинтересовался Зорин.
— Не помню, — удивляясь сам себе, сказал я. — Что-то на букву «С». Но почему-то не могу сообразить.
Учитывая направление моей работы, мне должно быть стыдно не суметь с первого взгляда определить модель машины. Почему так, я не мог объяснить.
— «Скорпио»? «Сьерра»? — решил помочь следователь.
— Может, «Скарабус»? — вдруг спросила Алина.
— Нет такой модели, — сказал я.
— Ну как же нет? — удивилась Алина. — У папы моего, кстати, «Форд-Скарабус» девяносто восьмого года. Хотите посмотреть?
Теперь и водитель с интересом поглядел на девушку. Он тоже определенно знал, что такой модели в природе не существует.
— А что? — вдруг почти весело произнес Зорин. — Хорошее название для «Форда». Поехали, посмотрим…
И тут Алина вдруг тихо попросила меня:
— Алексей… Еще раз покажите пальцем в окно.
— Зачем? — удивился я.
— Сделайте, — сказал следователь.
Я осторожно протянул руку вперед. И тогда Алина сказала:
— Вы знаете… Господин следователь, я… Я бы хотела немного изменить свои показания. Это возможно? Это разрешается?
Глава двенадцатая
Старуха не сразу смогла взять в толк, чего от нее требует этот странный молодой человек, так похожий на этих проклятых гринго. Парень говорил с очень странным акцентом, но не с американским. В противном случае Мартина даже и не стала бы ему отвечать. Но, сообразив, что парень всего лишь хочет поговорить с Хоакином, понимающе закивала и скрылась в недрах дома. Механик вышел на улицу через пару минут. Он несколько секунд молча смотрел на Сергея. Несмотря на то, что он, похоже, сразу его узнал, на то, чтобы вспомнить, где же они виделись, у мастера ушло определенное время.
— Что ты хочешь?
— Ты сказал однажды, что я понимаю, как ты работаешь, — произнес Лихоманов. Приветствия и прочие церемонии, как он подумал, здесь будут излишни.
— Да. Я это вижу. И что теперь? Ты же должен скоро уехать.
— Вот моя машина, — Сергей показал пальцем на странный рыдван, весьма отдаленно похожий на «Форд-Сандерберд» пятьдесят восьмого года выпуска.
В малоподвижных глазах Хоакина мелькнул интерес. Он подошел к автомобилю, провел рукой по облезлой желтой краске кузова, заглянул внутрь салона, где из кресел лезла труха. Прислушался к кашляющему, неровному звуку изношенного двигателя. Посмотрел на обрывки низко расположенной овальной решетки радиатора, напоминающей разинутую пасть глубоководной рыбы, которая потеряла большую часть своих зубов.
— Боишься заглушить? — спросил механик.
— Да, — согласился Сергей. — Иначе я его потом могу не завести.
Хоакин понимающе покачал головой.
— И ты хочешь, чтобы я тебе сделал из этого реактивный самолет?
— Нет. Я хочу сам сделать из этого хорошую машину.
— Для этого тебе понадобится несколько недель и куча денег.
— А как тогда с тем «Крайслером»? Ты его восстановил меньше, чем за пять дней. А этот «Форд» по крайней мере на ходу.
— Я его не восстанавливал. Это была другая машина.
Черт! Неужели перед ним действительно разыграли комедию? Или он просто плохо понимает речь Хоакина?
— Как так? — потерянно спросил Сергей. — Ты же сам говорил — твоя работа…
— Да. Я сделал так, что старая, негодная машина стала свежей и быстрой.
Пошли, кажется, вест-индейские загадки, подумал Лихоманов, если он правильно понимает жаргон трущоб. Но на кой черт тогда я выпросил на время у нашего портье этот хлам, на котором и ездить-то страшно?
… Портье, длинный смешливый негр, не стал отказываться. Для советского человека ему было не жалко старого «Форда». Если парень вдруг действительно немного отладит автомобиль — очень хорошо. А если доломает окончательно — то так тому и быть.
— Ладно, — произнес Сергей. — Могу ли я сам сделать так, что эта разваливающаяся на ходу машина станет свежей и быстрой?
— Покажи руки, — вдруг потребовал Хоакин. Сергей протянул ладони, уже изрядно почерневшие и загрубевшие от постоянного контакта с металлом и масляным нагаром.
— Гараж свободен, — сказал кубинец. — Садись и загоняй. У тебя должно получиться.
Сергей сел за руль, который опасно шатался вместе с колонкой, включил первую скорость (коробка ответила зловещим скрежетом) и, подняв тучу почти черного дыма, перебрался во двор через открытые Хоакином ворота.
Гараж действительно был свободен. Лихоманов аккуратно въехал внутрь и, не заглушая все-таки двигатель, вышел из машины. Подошел Хоакин, недовольно покрутил носом и потребовал остановить мотор. Сергей подчинился.
— Теперь слушай, — сказал механик. — Твоя настойчивость уже известна за пределами профсоюза. Хосе был тобой очень доволен. Он надеется, что ты уже почти стал настоящим мастером. Но то, что ты сейчас будешь делать, немного отличается от того, что ты делал раньше…
— Я понимаю. Но…
— Тише. Слушай вот еще что. Любая вещь в мире, а такая вещь, как автомобиль в особенности, обладает чем-то таким, чему в испанском языке нет слова. Возможно, ближе, всего будет «espiritu», «дух», но это все равно не совсем верно. Индейцы называют это словом «маниту», китайцы, кажется, «ву». В нашем случае это следы, которые оставили в машине ее создатели, те, кто когда-то водил ее и ремонтировал. Чем старее машина, тем этих следов больше, и тем непредсказуемее ее поведение. Да и на разных людей машина реагирует по-разному. Даже если у двух водителей может оказаться одинаковый опыт, одинаковый стиль вождения, под одним машина будет вести себя послушно, под другим превратится в злобное животное.
Хоакин нашарил под верстаком бутылку рома, откупорил ее… Посмотрел на Сергея, который верил и не верил его словам, достал два заляпанных стакана и наполнил каждый до половины. Оба выпили. Хоакин продолжил:
— Если полностью или почти полностью вычистить все воспоминания о прежних владельцах и механиках, машина действительно может стать другой… То есть, это будет тот же самый автомобиль, но для всех окружающих она станет как новой.
— А как же так?.. То есть, обновление — это просто видимость? Но как же быть с тем «Крайслером»? Как та машина могла двигаться, если она только выглядела новой?! Не понимаю. Ты что-то недоговариваешь…
