Светлана Гончаренко - Победитель свое получит
Кирилл посмотрел на часы, стащил с подоконника сумку – легко, будто она набита мятыми газетами, – и двинулся к выходу вдоль распахнутых кабинок. Его тонкий профиль и фигурные закраины дизайнерской бородки восемь раз отразились в зеленых туалетных зеркалах.
Илья пошел за ним.
– Ты куда? – недовольно обернулся Кирилл. – Лучше посиди здесь с четверть часика, чтоб никто не догадался, что мы виделись. Целее будем! Если меня или тебя пасут, надо держаться все время в толпе. Московский поезд на втором пути, народу там всегда полно, и я прорвусь. А ты будь здесь.
– Еще чего! Не хочу, – сказал Илья. – Если б вы были нужны, те двое вас здесь нашли бы в два счета. Я же нашел! Наверное, они искали Анжелику.
– Тогда отстань от меня да сам ее поищи – в женском туалете, как ты разумно говорил. И спасай ее от преследователей, герой! Подвиги в твоем вкусе. А вот за мной не ходи. Меня больше нет, я для тебя не существую.
Но Илья упорно шел за Кириллом и говорил вполголоса:
– Это верно, вас нет. Потому что вы просто трус, значит, ноль. Вы и Шекспира переврали, потому что он умер и не набьет вам морду. И танцуете вы плохо, хуже Снегирева, и в мюзикл вас не примут. У вас ботинок каши просит!
Кирилл чуть замедлил шаг и удивленно бросил через плечо:
– Нет, ты подумай, каков сучонок! Я его пожалел, предупредил, наставил на ум – а он плетется сзади и подъелдыкивает. Пропадай же, дурак! Прислуживай криминальным блондинкам и сохни по глупой бездарной шлюшке, которую только ленивый не имел!
Кровавые пузыри гнева вскипели перед глазами Ильи. Он рванулся вперед. Однако Попов с легкостью, которую, наверное, все-таки оценят в мюзикле, взлетел по мраморным ступенькам. Он юркнул за дверь и покинул туалет. Косыми перебежками, взмахивая для равновесия и разгона своей бутафорской сумкой, помчался он сквозь толпу к выходу на перрон.
Илья кинулся вдогонку. Но бежать было трудно: как из-под земли выскакивали перед ним какие-то медлительные и непонятливые пассажиры. Они загораживали собой дорогу, толкались и били друг друга и Илью по коленкам чемоданами и пакетами с чем-то очень твердым – должно быть, копченой колбасой на дорожку.
Когда Илья наконец добрался до нужной платформы, легконогий Кирилл Попов стал недосягаем. Он уже поднимался в вагон по тесным железным ступенькам.
Илья попытался юркнуть вслед за обидчиком. Однако проводница в кокетливой розовой пилотке, приделанной к гладкой черноволосой голове двумя десятками заколок-невидимок, встала на пути. Билет у Ильи она потребовала так грубо, будто насквозь видела его карман, где никаких билетов не водилось.
Илья стал прохаживаться вдоль вагона. Он заглядывал в окна и искал за розовыми занавесками нужное глазастое лицо. И лицо это нашлось! Вагон оказался не СВ, а обычный купейный, где привередливый Кирилл, конечно, занял нижнее место. Он засел в самом уголке, в тени – хотел, наверное, спрятаться от преследователей из серой «Волги».
Илья подпрыгнул, постучал в окошко. Кирилл заметно вздрогнул в своем углу. Увидев Илью, он брезгливо поморщился. Тогда Илья состроил ему рога, скосил глаза к носу и высунул язык. Такая гримаса как выражение недружелюбия годилась лишь для третьеклассника, но ничего другого Илья предпринять не мог. Кирилл в ответ только махнул рукой и беззвучно рассмеялся, показав свои мелкие девичьи зубы.
Все кончено! Не зря именно так выразился сам Кирилл. Вагонное стекло, испещренное пыльным крапом какого-то забытого дождя, разделило их навсегда. Навсегда была упущена и возможность великолепного американского боя в туалете. Илье пришлось это признать. Он все-таки еще немного попрыгал под окном вагона, строя рожи. Наконец он завершил церемонию прощания и побежал прочь, на ходу допивая остатки апельсиновой – бутылка до сих пор торчала из кармана. Илья даже иногда сжимал ее горлышко, как рукоятку нордического меча. Теперь все кончено!
Бутылка отправилась в переполненную урну, но пролетела мимо.
На парковке возле вокзала Илья остановился. Он посмотрел, нет ли поблизости серой «Волги» с помятым крылом и убийцами внутри. Ничего похожего не обнаружилось. Илья еще раз состроил рожу в сторону вокзала: московский поезд пока не отбыл, и сидит в нем, забившись в угол, Кирилл Попов. Гениальному режиссеру предстоит еще минут пятнадцать трястись от страха! Илья счел себя отомщенным, а Тара…
Он подумал о Таре и замер посреди мостовой. Его снова стали толкать плечами и чемоданами, а он только вертелся и отскакивал от ударов. Идти сейчас к Таре? Он сделал все, что мог, но то ли, что требовалось? Привести Попова связанным по рукам и ногам? Этого он не обещал. Зато можно теперь сообщить новость: режиссер убыл в Москву под крылышко великой Барахтиной.
Ринется ли Тара за Поповым? Вряд ли. Во всяком случае, не сегодня. И любви втроем, кажется, все-таки не будет.
Гадость, которую Кирилл на прощание сказал о Таре, не только обидела, но странным образом еще и обрадовала Илью. Если прекрасная Тара доступна всем и просто так, то уж за подвиг-то!.. Неотвязная шеренга Конотоповых, облизываясь, отступила во тьму. Бронзово-смуглая Тара из тьмы протянула к грозному Альфилу обе горячих руки. И конфетные губы она подставила, и полузакрытые голубые глаза, очень светлые на загорелом лице – поэтому они кажутся нахальными… Несчастная Тара не ждет удара, но меч отведет удар…
Илья шел к Таре, а ноги почему-то привели его домой. Всегда было наоборот!
Илья хотел вернуться, но раздумал. Вдруг Тара снова будет плакать и снова ногой так придержит дверь, что войти будет невозможно? А к завтрашнему дню можно придумать слова, на которые нельзя ответить: «Бочков, ты дурак!»
Илья тихонько вошел в свою квартиру. Из гостиной, как обычно, лился сумрачно-цветной свет телевизора. Два пресных сериальных голоса обсуждали, кто из них забеременел.
Илья просунул голову в гостиную:
– Привет, мам! Что поесть?
– Рассольник, но он остыл. Погрей. Но если можешь минутку потерпеть, зайди сюда. Это важно.
Илья вошел и, ничего не понимая, воззрился на экран:
– Что случилось? Барахтину четвертовали в подвале?
Тамара Сергеевна возмущенно хрустнула целлофаном (сегодня перед ней на столике были не семечки, а какие-то орешки).
– Нельзя, Илюша, быть таким циником, – сказала она. – Барахтину вчера изнасиловал бандит Финик. А сегодня он подарил ей виллу на Лазурном Берегу.
– Вот это да! За какие заслуги?
– Он понял, что полюбил ее по-настоящему. Теперь Барахтина миллионерша.
– Отлично! Значит, у Попова в Москве все срастется.
– У какого Попова? – не поняла Тамара Сергеевна. – Если ты о ее друге, то его фамилия не Попов, а Тополев. Он тоже миллионер. Или нет, миллиардер! Барахтина очень любила его, но бросила еще в прошлом месяце. Она узнала, что он может оказаться ее братом-близнецом, которого подменили в роддоме.
– Ерунда! Рожи у них совсем разные.
– Ты не понимаешь! Злой гений Тополева, пластический хирург Кленов…
– Тоже его близнец?
– Илюшка, не заговаривай мне зубы! При чем тут Тополев?
– Ни при чем. К черту его – я говорил о Попове. Режиссер Попов укатил сегодня в Москву к Барахтиной, которая его ждет не дождется.
– Тот самый Попов? Из нашего ТЮЗа? – округлила глаза Тамара Сергеевна.
– Какой же еще? Единственный в мире Попов. Не играть мне больше Лаэрта.
Тамара Сергеевна только отмахнулась:
– Ну тебя! Врешь, как всегда. Кого ты способен играть? И в газетах писали, что у Барахтиной роман с Шишидзе. А про Попова ни слова…
– Одно другому не мешает. Впрочем, я согласен и на Шишидзе. Пойду греть рассольник.
Тамара Сергеевна стала вдруг очень серьезной. Она даже спустила одну ногу с дивана.
– Илюша, возьми вон там…
Голос у нее сделался слабый, таинственный.
Она указала рукой на какую-то бумажку, которая белела на столе.
– Ага! Знаю, что это такое! Ты наконец закончила оду к столетию Аллы Кавун, – догадался Илья. – Нет? Тогда это мне повестка из военкомата. Снова нет? Значит, направление в поликлинику – весь «Фурор» гонят проверяться на глистов.
Тамара Сергеевна спустила с дивана вторую ногу.
– Илья, – сказала она еле слышно. – Мы с тобой сегодня получили письмо. Оно на столе. От твоего отца. От Бочкова.
– И что же пишет этот Бочков?
– Прочти сам. Это важно.
Ей очень нравилось говорить «Это очень важно» и не нравилось, что Илья никак не делается серьезным от этих слов.
Илья взял конверт. Крупная краснокочанная роза, нарисованная на конверте, выглядела угрожающе. В последние дни Илья понял, что красные розы цветут к беде.
Письмо далекого Бочкова оказалось не длинным – всего один листок из блокнота с рваными дырочками по краям. Однако вместилось в этот листок и глубокое раскаяние, и тоска о глупо потерянном счастье, и надежда это счастье вернуть. Все это было изложено скупо, почерком человека, давно отвыкшего от ручки и забывшего о существовании знаков препинания.
