Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго
– О чем? – Варвара явно напряглась.
– Не знаю. Не успела. Мы договорились о встрече. Приехали. А здесь труп.
– Какая неожиданность.
– Деточка, чужая смерть – это не повод для веселья.
– Не учи меня жить, – отмахнулась Варвара.
– Варя. – Саломея заговорила, и голос ее был спокоен. – Скажи, пожалуйста, что ты здесь делаешь? Ситуация и вправду… неоднозначная.
– Еще и ты… между прочим, я отвечать не обязана!
– Нам – не обязана, а вот полиция – дело иное. Кстати, Надежда, если помнишь такую, думаю, рада будет поводу… конечно, пока это считают самоубийством, но сама понимаешь, следствие только начато, и если дать намек… всего лишь намек…
– Он мне опять угрожает.
– Не могу его за это осуждать, – отозвалась Саломея. – Варвара, ты ведь сама нарываешься. И о Надежде… она услала твоего одноклассника на два года за обычную драку. Как ты думаешь, на сколько она отправит тебя?
Варвара подумала.
Помрачнела. И кулачки стиснула.
– Ольга сама мне позвонила! Утром. Сказала, что хочет увидеть… поговорить… я не собиралась к ней ехать. Тоже мне… истерики выслушивать. Она ж вообще ненормальная была! Но Ольга пригрозила…
Варвара осеклась.
– Чем пригрозила?
Отвернулась. И пальчики забарабанили по спинке дивана.
– Варя!
– Да что ты орешь! Я думаю! Было у нее кое-что… я по молодости приключение нашла… снялась в одном кино… для взрослых. Что ты так на меня смотришь? Можно подумать, сам никогда порнушку не ставил. Все вы… одним миром… я тогда дурочкой была. Денег посулили… нет, заплатили неплохо, но…
Варвара мотнула головой.
– Эта коза драная где-то раскопала, заявила, что если я не приеду, то всем в городе расскажет… на всех я ложила с высокой башни, только ж она б не успокоилась. Она б за мной следила… а у меня планы.
– И ты решила от Ольги избавиться.
Варвара фыркнула:
– Кузина, он у тебя всегда такой тупой? Нет, я понимаю, что мужикам мозги особо ни к чему, но… – Она сложила руки на коленях. – Это как-то слишком… смотри, одно дело кассета, которую я и миром получить могу, а другое – труп.
В этом был свой резон, вот только соглашаться с Варварой Далматову претило.
– Да и если я, как ты говоришь, убила Ольгу, то зачем мне рисковать, оставаться здесь?
– Затем, что уйти не получилось. Появились мы. И твой отец.
– Он псих.
– Это я уже поняла, – сказала Саломея и шеи коснулась. – Чуть меня не придушил.
– Чуть – не считается.
Девчонку хотелось ударить. Она ведь нарочно злит. Злость – это эмоция, а где одна эмоция, там и вторая. И третья… и от ненависти до любви… ерунда какая.
– Значит, Ольга заставила тебя приехать. Зачем?
– Я так и не поняла. Она несла какую-то чушь об искуплении… о том, что должна извиниться, что виновата… что убила Олега. Хрень полная. Но она в нее верила. Просила остаться с нею… я не хотела. Но она условие такое поставила. Я, мол, остаюсь в доме на ночь, а утром она мне кассету отдаст.
– И ты согласилась?
Варвара дернула плечиком.
– А почему нет?
– Например, потому, что Ольга тебя ненавидела. Не страшно было?
– Нет… мы даже мило поговорили. Она все мужа вспоминала… какой он был… фотки старые показывала. Прикольно. А потом сказала, что у нее голова кружится. Мне тоже несахарно было… в общем, я в гостевую комнату и поднялась. Илюшка, ты пойми, не было мне нужды ее убивать. Испоганить она могла многое, но… не смертельно. Я ведь нашла бы способ отбрехаться… или вообще умотала бы за границу, давно собиралась. Небось у нее не хватило бы духу последовать.
– То есть ты поднялась и легла спать.
– Точно.
– И снотворное приняла.
– Две таблетки.
– Это для тебя норма?
Варвара отвернулась к окну. И ответила не сразу.
– Голова болит, – пожаловалась она. – Вот реально так… ляжешь спать, а в ушах бухает, бухает… я не ненормальная, знаю, что так оно бывает от стресса. А со снотворным классно. Лег, отрубился и встал огурчиком…
– Выстрела ты не слышала.
– Говорила уже!
Говорила.
Вот только можно ли верить ее словам?
– Знаешь, чего я думаю? – Варвара встала. – Она нарочно… небось заманила сюда… а потом мозги себе вынесла, чтоб меня посадили.
И эта безумная версия была до отвращения похожа на правду.
– Что здесь делал твой отец?
– А я откуда знаю? Он мне, сам понимаешь, не отчитывается…
Молчание.
И Варвара смотрит уже не на Далматова, а на часы, внимательно так смотрит, изучающе, точно прицениваясь. Ждет иных вопросов? Их у Далматова нет.
Есть некоторое ощущение неправильности.
Упускают, но что…
Ольга с ее затянувшейся депрессией, вдруг решившая отметить грядущий Новый год самоубийством… нет, это не подстава… не Варвары… если бы Ольга пожелала подставить, она не самоубийство инсценировала бы, а убийство… скажем, следы борьбы… кровь…
Тогда получается, что или девчонка вновь соврала, что в общем-то неудивительно, или тот, кто пришел в дом, о Варваре не знал.
И вновь все странно.
– Завис? – Варвара усмехнулась. – Ты не перенапрягись, а то плохо станет… сосудик там в мозгах лопнет от усилий, и каюк кролику. Останется моя сестрица вдовой.
– Шла бы ты, – беззлобно отозвалась Саломея.
– Куда?
– Куда-нибудь…
– А вы в гостинице остановились? Хотя, чего это я… где еще вы могли остановиться. Подбросите до города?
Хотелось ответить отказом, но ведь до города и вправду километров семь. Зима. Ночь. И мало ли что случится с этой безголовой девицей. Далматову в целом плевать, но Саломея потом не простит ни себе, ни ему.
– Пять минут на сборы. Ждем внизу.
– Пять минут мало.
– Управься.
– Илюша, мне ведь кассету найти надо…
– Обойдешься.
Далматов сам собирался поискать. Вернее, не совсем сам.
Саломея злилась.
Она точно могла сказать, что объективных причин для злости у нее не было, а вот субъективная сидела напротив. Развалилась, растеклась по дивану в картинно-томной позе.
Дразнит.
И ее, и Далматова. Он же ведется, как старшеклассник на соседкину голую грудь.
Грудь у Вареньки не голая, она одета вполне прилично, но все равно раздражает жутко. И движения эти плавные, тягучие, и голосок, который звенит натянутой струной, так бы и резануть, чтобы лопнула…
Злость нарастала.
Обживалась.
Сворачивалась черным волосяным клубком где-то в груди, и Саломея отстраненно этот клубок разглядывала. Она бы и пальцем в него ткнула, если бы не опасалась, что рассыплется ядовитым прахом.
Вот, значит, на что это похоже.
Когда Варвара ушла, Далматов коснулся волос и спросил:
– Ты как?
– Могло быть и лучше. Знаешь, она меня бесит… нет, не просто бесит, меня трясет от одного ее вида. И банально хочется вцепиться ей в волосы. Или придушить. Это я такая… нервная?
– Нет.
Саломея знает. Она ведь умеет смотреть немного иначе, чем другие люди, вот только одно дело смотреть на вещи, а другое – на себя саму. Сложно невероятно.
– А ты как? – Она погладила ледяную далматовскую руку.
– Ну… пока пасть к ее ногам не тянет.
– Наверное, это хорошо…
– Наверное, – согласился Далматов и тихо попросил: – Поищешь?
– Кассету?
– Думаю, диск или флешку. Кассета – это как-то старомодно…
– Но Варвара…
– Или оговорилась, или понадеялась, что кассету мы и будем искать. Она ведь не могла не понять, что мы будем искать.
Он снова прав.
– Так как?
– Попробую.
Саломея встала.
Откуда начинать поиск? Хоть бы с этой комнаты. Библиотека – ничем не хуже и не лучше других…
Закрыть глаза.
И отрешиться от злости – она тает, уходит, но слишком медленно.
От Далматова, который благоразумно отступил. Правильно, ей мешает и близость его, и собственные мысли о нелепом этом браке… о Варваре – она ни на секунду не поверила и Далматова не выпустит… где брак, там и развод.
Нет, думать следует о доме.
Он не старый, а уже потерял хозяев. И Саломея чувствует глухую его тоску, удивление – как вышло так, что его бросили? Он хранит еще тепло, и вещи, пока не появится кто-то, кто заявит на эти вещи права. И среди множества их есть особенно важные.
Саломея ищет такие?
Дом покажет.
Приведет.
Из комнаты к лестнице. И по ней – вниз. Ступени больше не скрипят, да и вообще воцарилась удивительная тишина, от которой и самой Саломее неуютно. Но в тишине лучше слышен шепот теней.
Они помнят.
Ольгу.
И Олега, который на Новый год рядился Дедом Морозом. И подарки приносил в полотняном огромном мешке. Этот мешок, а еще атласная шуба и накладная борода до сих пор хранились в кладовой, как и ящик с его инструментами. Старые Ольгины игрушки, выбросить которые у нее не поднималась рука.
