Фридрих Незнанский - Когда он проснется
Майор, видимо, радио не слушал и телевизор не смотрел. Иначе ему бы обязательно запомнилась уникальная фамилия Александра Борисовича.
– Но в любом случае, – подумав, ответил он, – Вересов сейчас в тяжелом состоянии. Последствия шока, сами понимаете…
Он попытался незаметно для Турецкого подмигнуть Кмиту, но, интересно, как это возможно, когда Турецкий стоял рядом с завотделением?
– Да, – сокрушенно покачал головой Турецкий, – это действительно так. Но сегодня утром Вересов резко пошел на поправку, и Роланд Анатольевич считает, что состояние больного хорошее и он вполне может ответить на мои вопросы. Так, Роланд Анатольевич?
Старик чуть замялся, а потом смело кивнул:
– В принципе да.
– Тем более, – продолжал давить на психику чекиста Турецкий, – сами понимаете: чем раньше следствие получит необходимую информацию, тем скорее мы найдем убийц депутата Мартемьяновой.
По губам майора пробежала тонкая улыбка. Ну, разумеется, он тоже прекрасно понимал, что вероятность этого приближается к нулю. Однако крыть было нечем, и он, немного помявшись, согласно кивнул.
– Ну раз Роланд Анатольевич согласен… Только недолго, господин Турецкий…
Александр Борисович с Кмитом вышли из кабинета и пошли по коридору.
– Демократия, – вдруг негромко произнес Кмит.
– Что? – переспросил Турецкий.
– Я говорю, демократия у нас. Свобода. Мог ли я еще пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет назад хотя бы пикнуть в кабинете начальника режима? – Старичок интенсивно замотал головой. – Нет, нет и еще раз нет. Раньше служба режима была самой главной здесь. Самое меньшее, что мне грозило бы в этом случае, – понижение в должности. Строгие времена были. Порядок неукоснительный. А теперь? Говори что хочешь. Делай что хочешь. Иди куда хочешь.
– И чем вы недовольны?
– Я?! – остановился Кмит. – Да что вы. Я всем доволен. Я даже испытываю некое моральное удовлетворение, что человек из КГБ имеет теперь меньшую власть. Но знаете, гражданин Турецкий, помяните мое слово, когда здесь, в этих стенах, уже тоже не будет порядка, значит, все. Страна окончательно погибнет. И ничего ее не спасет. Помяните мое слово. Вот, Вересов лежит здесь, в этой палате. Только прошу вас, недолго.
Они подошли к одной из дверей, Кмит указал Турецкому на нее и, заложив руки за спину, ушел. Маленький осколок прошлого, который, возможно, знает о настоящем и будущем гораздо больше, чем это можно предположить…
Игорь Вересов лежал на кровати и смотрел небольшой телевизор, который крепился на специальном кронштейне у противоположной стены. Вообще, обстановка была очень современной – покрытые белоснежными деревянными панелями стены, кожаный диван и модерновый журнальный столик у стены, кровать, оборудованная разными немыслимыми приспособлениями, вышеупомянутый телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр, кондиционер…
Оглядев все это великолепие, Турецкий решил, что государственные чиновники, которые то и дело сюда наведываются, далеко не дураки. Он сам бы не отказался провести тут недельку-другую. А то и месячишко.
Судя по виду Вересова, он не слишком-то страдал от своей раны. Цвет лица у него был вполне нормальный, взор ясный. Завидев вошедшего Турецкого, он чуть помрачнел. Но тут же улыбнулся:
– А-а, это вы, мой спаситель? Здравствуйте. Присаживайтесь.
Турецкий поздоровался и сел в удобное кресло рядом с кроватью Вересова.
– Как вы себя чувствуете, Игорь…
– Можно просто по имени. А вот как вас по батюшке?
– Александр Борисович.
– К счастью, все обошлось. Никаких последствий ранения, кроме потери крови, нет.
– Вам повезло. Снайпер попал в мягкие ткани.
– Лучше бы он вообще промазал. Врачи обещают в ближайшие дни выпустить меня отсюда. Хотя, если честно, я бы здесь еще полежал.
– Да, – кивнул Турецкий, – здесь очень славно. Даром что больница.
Вересов кивнул в ответ и, нажав кнопку на пульте дистанционного управления, выключил звук телевизора. Там показывали какой-то американский боевик с погонями и потоками крови.
– У вас крепкие нервы, – заметил Турецкий, кивнув на экран телевизора, – после вчерашнего смотреть такой фильм…
– Не жалуюсь, – вежливо улыбнулся Вересов.
– Итак, Игорь, если позволите, я задам вам несколько вопросов. Сегодня утром мне поручили расследовать дело об убийстве Елены Мартемьяновой. Так что…
– Сейчас будет происходить допрос свидетеля? Я ведь являюсь свидетелем по этому делу, не так ли?
– Да. Именно. И еще вы – потерпевший, прочитайте вот здесь о ваших правах. Я очень коротенько запишу ваши показания. Более развернутый допрос будет позже, когда вы выздоровеете и выпишетесь из больницы.
– Хорошо.
Турецкий посмотрел в окно, где на пушистой ветке разлапистой ели сидел снегирь с ярко-красной грудкой, и начал:
– Итак, припомните, пожалуйста, что было вчера вечером, с тех пор как позвонили Елене Александровне?
– Я сидел дома, когда она позвонила и попросила срочно приехать. Я живу недалеко, сел в машину и через пятнадцать минут был у нее. Елена Александровна была очень взволнована и сообщила мне только, что Юра Гордеев позвонил и попросил срочно приехать. У него, дескать, есть очень важные сведения об Оле – ее дочери. Мы быстро спустились и сели в мою машину: Елена Александровна обычно пользовалась служебной, но в это время она ее уже отпускала. Потом Елена Александровна сказала, что надо ехать в сторону ВДНХ. Я и поехал.
– Она сообщила вам что-нибудь по дороге?
Вересов покачал головой:
– Нет. Вообще, вы знаете, Елена Александровна очень властная женщина… То есть, была очень властной. И у нас было раз и навсегда заведено, что все, что она хочет сказать, она говорит. Остальное касается только ее. С моей стороны никаких вопросов. Понимаете?
– Да, – сказал Турецкий.
– Ну и в этот раз я, конечно, не задавал лишних вопросов. Хотя, судя по ее виду, Елена Александровна сильно волновалась. Она курила сигарету за сигаретой, все время беспокойно теребила пуговицу.
– И что, вы так и молчали всю дорогу? – недоверчиво спросил Турецкий.
– Ага, – кивнул Вересов, – но в этом нет ничего удивительного, мы часто молчали. Вообще, мы с Еленой Александровной нечасто разговаривали на отвлеченные темы. Обычно только по работе… Елена Александровна считала, что подчиненный и начальник не обязаны все время болтать как сороки. И честно говоря, я с ней согласен.
– И что было дальше?
– Когда мы подъехали к ВДНХ, Елена Александровна показала дорогу к улице Бориса Галушкина, я свернул по трамвайной линии, потом мы доехали до моста, и вскоре Елена Александровна, видимо по каким-то признакам определив место, сказала, чтобы я остановился. Мы вышли из машины и пошли по узкой дорожке между домов. Я еще, помню, попытался пошутить, что Юра Гордеев назначает свидания в таких пустынных местах. Но Мартемьянова ничего не ответила, и мы продолжали идти. Миновали дома, пошли в лесу. Внезапно раздался негромкий свист, потом как будто глухой удар. Прямо рядом со мной. Я повернул голову и увидел, что Елена Александровна падает на снег. Я очень испугался, попытался поддержать ее, но тут снова раздался свист, я почувствовал толчок в плечо и оказался на снегу. Потом я, видимо, потерял сознание на некоторое время. Когда очнулся, позвонил Юре Гордееву. Вот и все.
– А почему вы позвонили Гордееву, а не в милицию, к примеру?
– Понимаете, Александр Борисович, с тех пор как похитили Ольгу, Елена Александровна не уставала все время повторять, что это нужно сохранить в полнейшей тайне. Я не знал, что по факту похищения уже ведется следствие. А то, что произошло, по моему мнению, безусловно, имеет отношение к похищению. Ну и, естественно, если мы с самого начала не обратились в милицию, то и теперь я тоже рассчитывал на помощь Юры. И потом, я тогда очень надеялся, что с Еленой Александровной ничего серьезного, что это просто ранение. Понимаете?
– Да, – согласился Турецкий, – и все-таки мне не слишком понятно, почему она так стремилась сохранить тайну. Мне кажется, кроме того, что Елена Александровна как политик не хочет лишней шумихи в прессе: это не единственная причина. И не главная. Как вы считаете?
Вересов немного занервничал, подвигал ступнями ног в белых махровых спортивных носках и сказал:
– Вы знаете, Александр Борисович, я тоже так думаю. Но во-первых, бандиты пригрозили, что если она обратится в милицию, то Ольгу убьют.
– Это обычная угроза всех похитителей, – заметил Турецкий.
– Может быть, для вас, Александр Борисович, это и обычная вещь, вы сталкиваетесь с такими вещами очень часто, – возразил Вересов, – но для Елены Александровны жизнь дочери – это самое главное. Мне кажется, что ради Ольги она была бы готова не только пожертвовать своей политической карьерой, но и собственной жизнью. Вы знаете, она потеряла своего сына совсем маленьким ребенком… Так что она готова была сделать все, что могла.
