Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
— Боюсь, что у меня нет другого выбора, — пробормотал он.
— И постарайтесь найти такую страну, где не занимаются стипль-чезом.
Он застонал и с силой стукнул кулаком по оконной раме.
При свете ручного фонарика я отпер замок и распахнул дверь. Он повернулся и нетвердыми шагами двинулся мимо меня, отворачивая от света глаза. Я пошел следом — с фонариком.
У ворот я засунул фонарик между перекладинами, чтобы освободить руки, если они понадобятся. Но ему уже было не до драки. В машине он помедлил.
— Когда я был мальчишкой, я мечтал стать жокеем, — выговорил он дрогнувшим голосом. — Хотел выиграть Большой Национальный приз, как мой отец. А потом я чуть не слетел с лошади. Я видел, как земля мчится под копытами, и меня объял страх — началась эта ужасная боль в животе. И я весь облился потом, пока мне удалось остановиться и слезть. И потом меня так тошнило… — При одном воспоминании он застонал и схватился за живот. Лицо его исказилось. Затем он бросил злобно: — И мне стало приятно видеть несчастные лица жокеев. Я им всем портил жизнь. А мне от этого было так хорошо! Я себя чувствовал прямо-таки великим. — Он взглянул на меня с новой злобой, и голос его окреп. — А вас я ненавидел сильнее, чем всех остальных. Вы скакали слишком хорошо для новичка и слишком быстро стали подниматься. Все говорили: «Давайте Финну плохих лошадей, он не ведает страха». Ненавижу храбрецов! Я выходил из себя, когда это слышал. Из-за этого я и включил вас в свою передачу, помните? Я хотел выставить вас дураком. Так получилось с Мэтьюзом, почему бы не проделать того же и с вами? Но Эксминстер пригласил вас работать у него, а потом Пэнкхерст сломал ногу… Я так хотел раздавить вас, уничтожить! А вы разгуливали с самоуверенным видом, будто силу свою принимали как нечто само собой разумеющееся. И слишком многие поверили, что вскоре вы станете чемпионом. И тогда я дождался, пока вы упали. Да так, будто ушиб серьезный, — и применил этот трюк с сахаром. Подействовало. И я прямо-таки вырос на десять футов, слушая, как все смеются над вами. Я хотел, чтобы вы корчились, когда все, кого вы любите… как мой отец, говорили бы своим друзьям: какая жалость… какая жалость, что вы слюнтяй и трус, какая жалость, что вам не хватает храбрости, куража… куража…
Он замолчал, его ввалившиеся глаза уставились в пространство.
Я смотрел на развалины, оставшиеся от блестящего Кемп-Лора. И это ничтожество столько времени было властелином общественного мнения! Вся его энергия, весь блестящий талант ушли на то, чтобы портить жизнь людям, которые ничем ему не мешали.
«Таких индивидуумов можно понять, — говорил Клаудиус Меллит. — Понять, лечить и простить».
Но я не мог понять его. А лечить?.. Лечение, которое я применил, могло и не исцелить пациента. Но зато он не сможет больше распространять заразу — а это главное, чего я добивался.
Не говоря ни слова, я захлопнул дверцу машины и махнул ему, чтоб сматывался. Он еще раз недоверчиво глянул на меня — не верил, что я отпущу его подобру-поздорову.
Наверное, он поедет осторожно. Мне хотелось, чтобы он остался жить. Пусть живет много лет и помнит о том, что потерял. Иначе он отделается слишком легко.
Машина тронулась, и я в последний раз мельком увидел знаменитый профиль. Звук мотора затих, и кумир исчез во мраке.
Я вынул из забора фонарик и направился по тропинке в тихий коттедж, чтобы вымести его начисто.
«Простить, — думал я, — это уже иное дело. Много времени должно пройти, прежде чем можно будет простить».
Кеннет Миллар
В родном городе
I
Пока живешь на чужбине, о городе своего детства вспоминаешь и говоришь так, словно и воздух там слаще, чем в любом другом месте. При встрече с земляком испытываешь к нему прямо-таки братское чувство и беседуешь до полного изнеможения до тех пор, пока больше и вспоминать не о ком и не о чем.
Город начался раньше, чем я ожидал. За десять лет моего отсутствия он вытянулся вдоль шоссе, и там, где когда-то зеленели поля, теперь были асфальтовые дворы многоквартирных домов и ряды маленьких стандартных домишек, так похожих друг на друга, словно в городе существовал только один архитектор, ничего больше не умевший создавать.
— Теперь уже недалеко, — заметил шофер грузовика, не отрывая глаз от дороги, и зевнул. — Уж сегодня-то мне и выпить не потребуется, чтобы заснуть.
— Вы тут живете?
— Снимаю комнату в меблирашках. Так что живу, если это можно назвать жизнью.
— Вам тут не нравится?
— Жить можно, если конечно, не знать лучших мест. — Он смачно плюнул в открытое окно. — Домом я называю Чикаго. Там живет моя жена.
— Тогда все понятно.
— А вы-то женаты?
— Нет. Вот и шляюсь повсюду один.
— Ищете работенку?
— Вот именно.
— Здесь устроиться трудности не составит. Кстати, в нашем гараже нужны рабочие. Зачастую нам приходится самим грузить машины. Силенки-то у вас хватит?
— Хватит, только это не та работа, о которой я думаю.
— Зато платят у нас ничего — семьдесят центов в час. Лучше вы тут не найдете.
— Может быть, и найду. У меня есть кое-какие связи.
— Да?! — Шофер искоса взглянул на меня. Я понимал, что выгляжу не ахти как: в тот день я не брился и не умывался, одежда на мне была основательно помята — пришлось спать, не раздеваясь. Несомненно, он решил, что я лгу, ухмыльнулся, заметил: — Ну, что ж, как хотите, — и больше не заговаривал со мной.
Вскоре окраина кончилась, мы въехали на главную улицу, загроможденную в этом конце города жилыми домами и торговыми заведениями: бакалейными лавками, угольными складами, бензозаправочными колонками, дешевыми барами и унылыми церквами. Разумеется, я не помнил, какие дома мы будем проезжать, но сразу же узнавал некоторые из них. В одном месте до меня донесся отвратительный запах от расположенных поблизости резиновых заводов, отравлявших зловонием свежий воздух весеннего вечера. Я внимательно всматривался в вечернюю толпу прохожих, надеясь встретить знакомые лица.
Заскрипели тормоза, и шофер остановил машину у обочины.
— Вылазьте здесь, приятель. В гараж нельзя. — Он кивнул на надпись на ветровом стекле: «Перевозка пассажиров запрещена». — Если ваши связи не помогут, приходите к нам в гараж, на Мастер-стрит.
— Ладно. Спасибо, что подвезли.
Захватив стоявший в ногах парусиновый чемоданчик, я выбрался из кабины. Оставив меня на тротуаре, грузовик двинулся дальше.
Не спеша я прошел несколько кварталов в том же направлении, в котором скрылся грузовик. Торопиться мне было некуда. Волнение, испытанное при возвращении в родной город, уже прошло. Никто из встречных не был мне знаком. Полицейский долго и внимательно присматривался ко мне. Конечно, я выглядел как бродяга, и мысль об этом заставила меня и в самом деле почувствовать себя отщепенцем. Впервые за этот день я спросил себя: представляют ли какую-нибудь ценность мои связи в городе? Не исключено, что их вообще не существует.
Я прошел мимо нового высокого дома с окнами, похожими на дыры в ящике света. В одном из окон увидел мужчину и женщину, которые, тесно прижавшись друг к другу, танцевали под радио. Сразу же охватило чувство одиночества, которое временами появлялось у меня в последнее время. Хорошо бы быть своим в каждой комнате этого дома, подумал я, называть по имени каждого Жильца…
На другой стороне улицы увидел неоновую вывеску: «ПИВО» — и направился туда. Нижняя половина широкой витрины занавешена, но поверх занавески был виден большой квадратный зал с деревянными табуретами и столами и со стойкой бара в глубине. В холодном желтом свете засиженных мухами лампочек я рассмотрел на столах вырезанные инициалы и обуглившиеся вмятины от непогашенных сигарет. В пивной сидело всего лишь несколько человек, и, взглянув на них, я понял, что не буду там белой вороной.
Я уселся на высокий табурет перед стойкой. Бармен не обратил на меня внимания. Он переругивался с крашеной блондинкой и ее ярко-рыжей подругой, сидевшими у другого конца стойки, рядом с крупным молодым человеком в пальто из искусственной шерсти.
— Значит вам еще виски? — презрительно ухмыляясь, спросил бармен. — По-вашему, мне только и дела, что подавать вам виски? А вы знаете, что к вечеру я могу думать только о своих ногах? Они так болят, что не дают мне покоя…
— А ты налей руками, — визгливо произнесла крашеная блондинка.
Ее приятельница захихикала, а сидевший между ними молодой человек обнял обеих за плечи и привлек к себе.
Брюхо у бармена, полного, высокого и седоволосого мужчины, свисало над поясом и колыхалось при каждом движении.
— Генри, тебе следовало бы похудеть, — продолжала блондинка. — Тогда тебе было бы куда легче стоять на ногах.
— Ладно, ладно, — проворчал бармен. — Вы просили выпить, и вы получите выпивку. Однако предупреждаю, что виски здесь ничем не лучше помоев из канализации. — Говоря это, он налил три бокала из бутылки без ярлыка.
