Патриция Хайсмит - Крик совы
— Если услышишь, залай, ладно? — он нагнулся и погладил ее по выпирающим ребрам.
Его удивляло, что никто не звонит: ни Джек Нилсон, ни Тессеры, а ведь могли бы, хотя из любопытства. Может, для них найденный труп — последняя улика? А может, они считают, что он в тюрьме? Он только сейчас сообразил, что сообщения в вечерних газетах были недлинные, в них в основном писали, где и кем было обнаружено тело.
Роберт позвонил Нилсонам. Подошла Бетти, она была страшно внимательна и озабоченна: Джек сказал ей, что утром Роберт неважно выглядел. Роберт заверил ее, что все благополучно. Потом трубку взял Джек.
— Рад слышать, что ты дома, — сказал он. — Когда я прочел в вечерних газетах насчет этого утопленника, я уж не знал где тебя и искать.
— В тюрьме, пожалуй, мне было бы спокойнее, я так и сказал утром моему другу Липпенхольцу. Это тот полицейский в штатском, которого ты видел. Он возил меня сегодня на опознание трупа, а потом… — Роберт остановился
— А как они считают? Это Уинкуп?
— Вряд ли, — Роберт рассказал Джеку о вчерашнем происшествии с пулей.
— Я думаю, стрелял Уинкуп, — устало добавил он. — А значит, это не его труп.
— Понятно. В моей газете о выстреле ничего нет. То-то ты был бледный сегодня утром.
Они поговорили еще минут десять, и Роберт так устал, что рухнул в кресло. Он горько улыбнулся: в голосе Бетти, несмотря на все ее старания, звучала подозрительность. Она даже не упомянула о трупе. Произнесла несколько банальных фраз. Роберт это почувствовал: она говорила, лишь бы не молчать. А когда Джек предложил ему приехать и переночевать у них, Роберту послышалось — правда, он не был в этом уверен, — будто Бетти сказала «нет, не надо!» Роберт поблагодарил Джека и отказался воспользоваться убежищем.
Снова затрезвонил телефон.
Это из Нью-Йорка звонил Питер Кэмпбелл.
— Слава богу, ты дома, — проговорил он. — Что у вас там происходит?
Ему, конечно, хотелось подробнее узнать об утопленнике, и Роберт рассказал, в каком кошмарном виде тело, и о том, что в субботу ждут заключения зубного врача Уинкупа.
— Но у меня припасен еще один козырь — добавил он.
— Какой?
— Одна штука. Она может спасти меня от обвинения в непредумышленном убийстве. Дело в том, что Уинкуп в меня стрелял. Но для начала нужно, чтобы полицейские нашли Уинкупа и опознали оружие. Так вот здесь они не слишком усердствуют с поисками, — и он рассказал Питеру о пуле, застрявшей в салатнице. С Питером он мог даже посмеяться над этим.
— Боб, а ты бы не хотел перебраться на пару дней к нам?
— Большое спасибо, но мне на эти дни запрещено выезжать из города.
— Что? — не веря своим ушам, переспросил Питер.
— Дела у меня весьма скверные. Я рад, что из нью-йоркских газет это неясно. Я многое бы дал, чтобы сейчас быть с вами! Как там Эдна?
Эдна Кэмпбелл подошла к телефону и тоже поговорила с ним несколько минут. Очень деликатно она осведомилась, был ли он влюблен в девушку, которая покончила с собой.
— Не знаю, — ответил Роберт. — Она мне очень нравилась, но был ли влюблен? Не знаю.
Поговорив с Кэмпбеллами, Роберт сообразил, что они ни словом не упомянули о том, как он и Дженни познакомились. Не может быть, чтобы они обошли эту тему специально, уж слишком давние они друзья. Просто не придали подглядыванию значения, вот и не стали о нем говорить. Это уже что-то.
Примерно в половине десятого Роберт весь в поту проснулся после недолгого сна. Он лежал на красной тахте. Ему приснилось что-то страшное, но что, он вспомнить не мог. Собака спала на прежнем месте. Горела настольная лампа. Окно, в которое накануне влетела пуля, застрявшая в салатнице, опять было приоткрыто дюйма на четыре. Правда, штора была спущена. Может быть, лучше закрыть его? Но окно так и осталось открытым.
Роберт подошел к пишущей машинке и посмотрел на письмо, которое он начал писать родителям Дженни:
«Дорогие миссис и мистер Тиролф! Пишу вам, чтобы попытаться рассказать кое о каких обстоятельствах и событиях, про которые вы, может быть, не знаете — я не уверен, рассказывала ли вам Дженни и насколько подробно. Начну с конца — в понедельник вечером она приехала ко мне, чтобы сказать, что больше не хочет со мной видеться. Мы не ссорились. Она не…»
Он отвернулся. Письмо звучало банально, холодно и, пожалуй, даже заискивающе.
Телефонный звонок отозвался резкой болью у него в спине и плечах Наверно, опять Никки. Она уже звонила сразу после Кэмпбеллов.
— Ну что, знаешь теперь, где Грег? — спросила она — Он мертв! Мертв!
Чтобы заставить ее замолчать, чтобы как-то прервать ее, Роберт громко потребовал к телефону Ральфа Но Никки ответила, что Ральф пошел пройтись и будет гулять «долго-долго».
Роберт смотрел на продолжавший трезвонить телефон, но потом все-таки снял трубку.
— Междугородняя. Вызывают Роберта Форестера. Говорите с Чикаго.
— Мама? — спросил Роберт.
— Да Боб. Ну как ты там, милый?
— Все благополучно, мама я…
Собака зарычала вскочила повернула морду к окну, и Роберт увидел мелькнувшую тень.
— Мама мне надо…
Раздался треск, и что-то впилось ему в левую руку.
Он выронил трубку и сбросил со стола настольную лампу. Пока лампа падала, прогремел второй выстрел. Потом еще один, и Роберт услышал жалобный визг собаки.
Потом еще два выстрела.
Роберт неподвижно лежал в темноте. Собака скулила. Мгновенно вскочив, Роберт бросился к окну и отдернул штору, за окном была кромешная темнота. Он побежал на кухню, на ощупь нашел на столе фонарик, случайно смахнул его на пол, поднял и поспешил к окну. Быстро посветив фонариком везде, где только мог, он стал передвигать его медленней, но ничего не заметил нигде ни души. Роберт потушил фонарь, сжал его в кулаке, как дубинку, и вышел на крыльцо; он двигался шумно, не таясь, спрыгнул со ступенек вбок и зашел за кусты у изгороди. Поглядел на дорогу — глубоких канав вдоль нее не было, но все же кто-то мог там спрятаться, прижавшись к земле. Вдруг он заметил что из его левой руки течет кровь, и притом сильно. Слева вдали он увидел красные задние огни какой-то машины, удалявшейся в сторону Лэнгли. Грег? Броситься вдогонку? Через три секунды машина скрылась из виду. Нечего и думать настичь ее.
Роберт вернулся в дом, зажег лампу над входной дверью. И тут увидел собаку. Она лежала на боку, головой к окну, между торчащими ребрами виднелась маленькая ранка. Собака была мертва.
Роберт подобрал с пола трубку, положил ее на рычаги и с минуту тупо смотрел на аппарат, силясь вспомнить номер телефона полицейского участка в Риттерсвиле. Потом снял трубку.
— Дайте мне полицию в Риттерсвиле, — попросил он, когда отозвалось справочное.
— Какое отделение? Номера всех отделений указаны в телефонной книге.
— Я не могу искать, — ответил Роберт. — Дайте управление.
В ожидании он равнодушно разглядывал расщепленный угол письменного стола, разбитое стекло на покосившейся картине, висящей прямо перед ним.
— Алло, — сказал Роберт. — Говорит Роберт Форестер. Я хочу вам сообщить…
В дверь громко застучали.
Она открылась, и в комнату вошел высокий седой человек в рабочей одежде с приоткрытым от удивления ртом. Это был Колбе, ближайший сосед Роберта.
— Понимаю, понимаю. Вы насчет стрельбы. Я как раз звоню в полицию, — Роберт бормотал, словно пьяный.
Сосед посмотрел на собаку, нахмурился, нагнулся над ней.
— Да это же собака Хаксмайеров! — сказал он возмущенно. Резкий мужской голос в телефонной трубке повторял:
— Алло! Говорите! Вы слышите?
— Я хочу сообщить, что в меня стреляли. Это Роберт Форестер — сказал Роберт, трубка выпала у него из рук. Он хотел поднять ее, но потерял сознание.
21
Вокруг стоял шум и гам, звучали чьи-то голоса, грохотали шаги по паркету. Из этого многоголосого гула к Роберту, как пушечные выстрелы, прорывались обрывки фраз: «Пьяный… стрельба… выстрелов пять… он здесь недавно… с чего вдруг?… Бедная собака… уберите ее…»
— Вы бы не могли помолчать? Хорошо бы кто-то из вас… Ну что, вам лучше? Полежите минутку, не двигайтесь
Последние слова произнес рядом с Робертом чей-то спокойный голос.
Роберт приподнялся, опершись на локоть, но тут же упал ничком и свалился бы с тахты, если бы кто-то не подхватил его за плечи и не уложил обратно. Роберт поморщился. В комнате было полно народу — полицейские, какие-то мужчины, несколько женщин, одна в темном пальто, накинутом прямо на длинную, до пят, ночную рубашку, пальто она придерживала у горла, волосы у женщины были заплетены на ночь в косы. Под голову Роберта кто-то подложил подушки. Левый рукав рубашки был обрезан, и доктор протирал ему руку спиртом. Рука ничего не чувствовала но резкий запах спирта был приятен.
— Так. Вот это пока подержите возле носа — сказал доктор, вручая Роберту смоченный чем-то ватный томпон. — Вам повезло. Никаких переломов. Кость не задета.
