Наталья Александрова - Месть через три поколения
— Ответственная роль? — переспросил Ганс взволнованно.
Глаза его заблестели: осуществлялась его давняя заветная мечта, его принимали в компанию, ему доверяли что-то важное, и не кто иной, как Эльза, красавица Эльза, в которую он был тайно и безнадежно влюблен, поручала ему важную роль в их общем плане!
— Да, очень ответственная! — повторила Эльза. — Ты готов?
— Конечно! А что я должен буду сделать?
— Ты должен будешь подтвердить, что сегодня мы все вместе ходили в кино — ты, я, Пауль и остальные ребята.
— В кино? — переспросил Лемке. — А на какой фильм?
— На «Волгу-Волгу», — проговорил Пауль. — Ты ведь его видел?
— Раза три!
— Вот и отлично! Значит, если придется, сможешь пересказать содержание.
— Смогу! Да, а в какой кинотеатр мы ходили? — спохватился Лемке.
— В «Колизей».
— Хо… хорошо… — проговорил Ганс неуверенно.
— Помнишь наш девиз? — Эльза взяла его за руку. — Один за всех, и все за одного! Теперь ты — один из нас!
— Один из вас, — растерянно повторил Лемке.
— Значит, договорились! — оживилась Эльза. — А сейчас немедленно расходимся по домам. Никто не должен увидеть нас здесь, возле этого пустыря.
Все разошлись.
Ганс Лемке в ту ночь не смог сомкнуть глаз — ему все виделся мертвый Зайцев, одиноко лежащий на заснеженном пустыре, его бледное лицо, пятна крови на снегу.
Но он вспоминал девиз компании — один за всех, и все за одного! Теперь это и его девиз! И Эльза, красавица Эльза, сама взяла его за руку, оказала ему доверие, он никогда ее не подведет!
На следующее утро он пришел в школу невыспавшийся, с красными глазами. Первым уроком была математика, но вместо учителя в класс вошел высокий человек в форме, с лейтенантскими нашивками. Рядом с ним шел завуч, Матвей Иосифович Низовский.
Оглядев затихший класс, он проговорил:
— Вчера случилась ужасная вещь. Кто-то убил вашего товарища, вашего одноклассника — Бориса Зайцева. Его нашли на пустыре за школой.
Класс замер, потом по рядам пробежал взволнованный шепот.
— Это — серьезное преступление, — продолжал человек в форме. — Мало того, что это убийство — у него еще и политическая составляющая: отец Бориса — важный государственный служащий, и удар по нему — это удар по советской власти. Я не сомневаюсь, что вы сознательные ребята и поможете следствию установить убийцу.
Он обвел класс строгим, проницательным взглядом и проговорил:
— Если кто-то из вас хоть что-то знает об этом преступлении — скажите сразу.
Все молчали.
— Хорошо, тогда скажите, кто из вас видел Бориса вчера после уроков.
И снова все молчали.
Ганс Лемке побледнел, его руки предательски задрожали, и он убрал их под парту.
Это не укрылось от взгляда проницательного лейтенанта.
— Ладно, тогда спрошу иначе. Вот ты. — Лейтенант в упор посмотрел на Ганса. — Что ты делал вчера после уроков?
— Я? — Ганс вскочил, лицо его перекосилось, он спрятал дрожащие руки за спину.
— Да, ты! Я к тебе обращаюсь!
— Я… я вчера ходил в кино с ребятами в кинотеатр «Колизей»… На фильм «Волга-Волга».
— «Волга-Волга»?
— Да, если нужно, я могу пересказать содержание фильма…
— Вот как? Похоже, ты хорошо подготовился. А кто еще из ребят ходил с тобой в кино?
— Пауль Шнитке. И Эльза. И Марат Сикорский.
И тут Марат вскочил и возмущенно воскликнул:
— Не надо меня вмешивать! Это ложь! Я не был вчера в кино!
— И я не была! — поддержала его Эльза. — И Пауль тоже не был — мы вместе с ним готовились к урокам!
Лемке почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он в ужасе и недоумении взглянул на ребят — но не смог поймать их взгляды.
Один за всех и все за одного, — вспомнил он их девиз. Как же так? Ведь он теперь — один из них!
— Хорошо, что вы сказали правду, — одобрительно проговорил лейтенант. — Хорошо, что не солгали из ложного чувства товарищества. Тайное всегда становится явным, правда всегда выходит наружу. Я только что проходил мимо кинотеатра «Колизей» и видел афишу. Вчера там шел другой фильм — «Чапаев». Так что твоя ложь бесполезна! — Он мрачно взглянул на Ганса. — Подумай немного и скажи правду: где ты был вчера после уроков? Что ты делал?
— Я… я не помню… — пролепетал Ганс, опустив глаза.
— Не помнишь? Удивительно плохая память для твоего возраста! Я в твоем возрасте не страдал внезапными провалами памяти! Да и сейчас не страдаю!
Тут завуч что-то зашептал на ухо лейтенанту. Тот кивнул, оглядел класс и проговорил:
— Никто никуда не выходит! Мы скоро вернемся!
Они с завучем вышли, а в дверях появился милиционер с наганом на боку.
Лемке привстал, взглянул на Сикорского, на Эльзу:
— Как же так, ребята? Мы же вчера договорились…
— О чем, Лемке? — Эльза удивленно захлопала ресницами. — Мы с тобой ни о чем не договаривались!
— Не впутывай нас в свои дела! — неприязненно проговорил Марат Сикорский.
Его слова особенно больно ударили Ганса. Ведь они с Маратом были, можно сказать, друзьями. Они часто сидели за шахматной доской, Марат бывал у него дома, они пили чай с домашним маковым печеньем, обсуждали прочитанные книги. Они разговаривали о разных вещах, Ганс радовался, что у него есть друг.
Или это ему только казалось?
Тут двери снова распахнулись, и лейтенант с завучем вошли в класс.
Лейтенант что-то держал за спиной.
Все затихли в напряженном ожидании.
Лейтенант вытащил руку из-за спины. В этой руке был матерчатый мешок с завязками — в таких мешках все носили коньки.
Лейтенант обвел класс победным взглядом и пристально посмотрел на Ганса.
— Чей это мешок? — спросил он с фальшивой мягкостью.
— Мой, — удивленно пролепетал Лемке.
— Хоть что-то ты помнишь! — неприязненно процедил лейтенант. — Впрочем, тут тебе и провал в памяти не помог бы, потому что твоя фамилия написана на этом мешке. И мешок этот мы нашли в твоем шкафчике в спортзале. Так что отпираться было бы бесполезно.
Действительно, на мешке химическим карандашом было аккуратно выведено — И. Лемке. Иоганн Лемке. Ганс.
Надпись сделала мама, она работала чертежницей в конструкторском бюро. Почерк у нее был очень красивый и четкий.
— И что же, интересно, в этом мешке? — проговорил лейтенант вкрадчивым голосом.
— Коньки, — выдавил Ганс, все еще ничего не понимая.
— Действительно, коньки! — Лейтенант дернул завязку и, как цирковой фокусник, вытащил из мешка коньки.
И тут Лемке с ужасом увидел, что лезвия коньков измазаны красным.
— Действительно, коньки! — повторил лейтенант, как будто сам был немного удивлен. — А на коньках — кровь, причем я не сомневаюсь, что она — той же группы, что у убитого Бориса Зайцева!
Он пристально, грозно взглянул на Ганса и прогремел:
— Как ты можешь это объяснить?
— Ни… никак… — Ганс чувствовал, что жизнь его окончена.
— А мне и не нужно, — насмешливо отозвался лейтенант. — Улики и без того неопровержимы! Овсиенко! — Он обернулся к милиционеру, стоящему возле дверей. — Арестовать его!
Когда его выводили, Ганс оглядел всех. Павел Шнитке — способный ученик, хороший спортсмен, надежный товарищ, Эльза — красивая, синие глаза блестят как никогда, светлые волосы вьются вокруг лица, Лиля Штейн — бледная, в глазах слезы, губа закушена, чтобы не проговориться, и где-то на задней парте спрятался Коля Данциг. В глазах Марата Сикорского Ганс увидел неприкрытую злобу — еще бы, люди всегда ненавидят тех, кому причинили зло.
Похититель замолчал, но эхо его голоса еще какое-то время отдавалось под сводами подвала. Он наконец перестал задирать голову и теперь утомленно крутил ею, чтобы снять напряжение.
Инга пошевелилась, чтобы разогнать кровь, и от этого снова стала раскачиваться.
— Для чего ты мне все это рассказывал? — проговорила Инга, когда поняла, что продолжение не последует, по крайней мере, не сразу.
— Для чего? — переспросил похититель, и в его глазах снова мелькнул тусклый огонь безумия. — Ты спрашивала, почему ты? Так вот, именно поэтому!
— Не понимаю, — Инга тянула время, пытаясь вызвать его на длинный разговор, потому что обостренным слухом уловила какие-то звуки за стеной. Или ей это только показалось?
— Все еще не понимаешь? Ганс Лемке был моим дедом. Его осудили за убийство, которого он не совершал, он был несовершеннолетним, поэтому отделался сравнительно легко — десять лет лагерей. Но потом, пока он отсиживал свой срок, ему еще надбавили пять лет — просто так, для порядка, как тогда говорили — в целях укрепления тыла. Он вышел на свободу только через пятнадцать лет, в пятьдесят четвертом году, совершенно больным, сломленным человеком. Он так и остался жить в Сибири, там и умер.
