Алексей Сухаренко - Вырванное сердце
– Это что значит, Егор? – спросила она, но по напряжённому выражению глаз было видно, что она знает ответ на свой вопрос. – Зачем этот занавес, мы же не в театре?
– Это ты правильно сказала, что мы не в театре, – зацепился за её фразу мужчина. – Нам пора перестать играть и начать жить реальной жизнью. Ты моя жена, я твой муж. Там за перегородкой спит наша дочь. Как тебе такая проза жизни?
– Значит, ты со своей женой вот здесь, за этим занавесом спал? – усмехнулась женщина. – А там ваша дочка?
– Наша дочка! – сердито поправил Егор, который уже нервничал с каждым разом всё больше и больше.
– Что ты от меня хочешь? – пристально посмотрела на Грачёва женщина. – Мне нужно домой, к маме. Она там одна.
Она встала, показывая своё намерение уйти.
– И мы с дочерью одни, – упёрся Грачёв, не желая выпускать её из устроенной им ловушки.
«Замолчала. Думает, наверное, как убежать. Поправляет волосы… У неё на шее справа была родинка, может, сказать ей об этом? Или сначала самому убедиться? Чушь. Я и так знаю, что это она. Кроме неё у нее ещё родинка под левой грудью и на лопатке… справа. На бедре, на внутренней стороне, выше колена… на правой ноге. Я всегда целовал их в определённой последовательности и улетал в «космос». Точнее, в его зеркальное отражение. Вместо белых звёзд на чёрном небе чёрные родинки на её белой коже. Словно особое небесное созвездие отразилось на её прекрасном теле… Она это знала и игралась, не давая прикоснуться губами к этим звёздам-родинкам, распаляя меня ещё сильнее. Чёрт! Лучше я бы об этом не думал. Теперь надо срочно сесть, а то выдам себя с потрохами».
Он протянул к ней руки и, приобняв, посадил на диван.
– Не торопись, Светлячок. Помнишь нашу игру в родинки? – Краснея от прилива крови к лицу, Грачёв тем не менее продолжал настойчиво гнуть свою линию. – Твоя первая родинка там же, где и была – справа на шее.
С помутневшим от возбуждения сознанием он притянул её к себе и откинул с плеча волосы. Потянулся, но она встряхнула головой, возвращая волосы на место.
– Прекрати. – Голос её дрожал. – Ты меня привёл сюда для чего? К дочери! Помнишь? А сейчас хочешь применить силу, чтобы потешить свою похоть. Как тебе не стыдно?
– Свет, а собственно, почему мне должно быть стыдно? – попытался придать своему голосу убедительность ошалевший от близости к ней Грачёв. – Ты моя жена, и тебя не было два года.
– Я не твоя жена, – устало произнесла молодая женщина.
– А чего же ты прячешь родинку на шее? Откинь тогда волосы и докажи мне, что я ошибаюсь, что её нет, – торжествующе смотрел на неё Егор. – Что, не можешь? А всё потому, что она там, как и другие особые приметы твоего тела. Хочешь, я назову тебе, где у тебя они есть? Разве это не странно, что я лучше тебя знаю твоё тело. Какие тебе ещё нужны доказательства, что ты моя жена?
Мария молчала, отводила взгляд, словно не хотела встречаться с его глазами, которые, казалось, поедали её беззащитное существо уже бессчётное количество раз и всё выглядели как у голодного зверя. Она побаивалась обстановки, в которой она оказалась с этим эмоционально кипящим мужчиной, казавшимся даже немного диким от своего неуёмного сексуального влечения. Было видно, что ему с каждой секундой становится всё труднее контролировать свои поступки, и даже её такое определённое холодное поведение провоцирует его на более активные действия. Она чувствовала, что он, не зная, как решить главную их проблему, нашёл для себя выход и просто пытается побыстрее одержать победу, сломив её сопротивление через их интимную близость. Несмотря на то что Егор не вызывал у неё чувства отторжения, такой способ «одомашнивания» претил всему её существу.
Мария испытывала к настойчивому мужчине двоякое чувство. Любопытство и осторожность. А ещё жалость как к отцу-одиночке. Одним словом – позитивная насторожённость. Однако было ещё нечто, что притягивало её к нему. Какое-то чувство, которое не поддавалось осмыслению. Словно встроенные в её организм положительные частицы притягивались его отрицательными, по принципу магнита. Она хотела знать больше о нём и о той женщине, с которой он её постоянно сравнивал и которая была как две капли воды на неё похожа. Его настойчивость давала свой результат, сея в её голове некие допущения. По принципу: а если то, что он говорит, правда? Словно та задёрнутая ткань и в самом деле явилась театральным занавесом, за которым – некая другая интересная, яркая жизнь, которую хочется прожить, проиграть. Дать себе сознательно запутаться – где роль, а где явь, чтобы испытать то, чего не удавалось ранее в другой жизни. Егор сгрёб жену в охапку, зарылся в запах её волос, не получив никакого сопротивления.
«Может, она сдалась? Или вспомнила?» — промелькнуло в голове и тут же погасло, поскольку это показалось уже не столь важным.
Важно было, что она вновь в его объятиях, что он может снова ощущать запах любимой женщины, и к чёрту весь остальной мир. Он застыл, не желая прерывать такой сладостный момент, чувствуя, как на его груди бьётся два сердца. Его и её. Он, кажется, даже задремал, погрузился в ту самую сладостную дрёму, которая является пограничным состоянием между явью и сном, но, почувствовав, что засыпает, вздрогнул.
«Не спать! Это ещё какого хрена? Спать рядом с такой женщиной», — вернулся он из сна и похолодел от непонятого чувства.
Светланы не было в его объятиях. Руки, казалось, ещё висели в воздухе, обнимая невидимую женскую фигуру, а самой женщины не было. Словно он обнимал не живого человека, а голограмму, и когда на мгновение закрыл глаза, мастер визуальных спецэффектов отключил созданный мираж.
«Уснул! Идиот! Всего на мгновение! И она сбежала, воспользовалась моей минутной слабостью».
Он подбежал к окну, вглядываясь в тускло освещённый двор дома, надеясь увидеть знакомую тень и рвануться ей вслед. Напрасно. Два световых пятна от фонаря у подъезда и от сигаретного киоска через дорогу – слишком мало, чтобы зацепиться взглядом за беглянку. Ему захотелось открыть настежь окно и закричать. Заорать, не боясь разбудить спящих жителей ближайших домов. Лишь бы она услышала его крик и вернулась. Он обернулся к пустой вешалке и увидел на ней забытой второпях её шёлковый платок-шарфик. Взял, вдохнул её аромат. Стало немного легче, словно эта деталь одежды сработала как обезболивающее.
«Ладно. Ничего страшного не произошло. Если посмотреть, то она меня уже не оттолкнула. Значит, завтра можно надеяться на что-то большее. Шаг за шагом, я всё равно своего добьюсь. И мы снова заживём одной семьёй… Вот только что я завтра скажу Насте, когда она проснётся? Вот будет слёз! Чёрт. Ребёнок опять подумает, что мать исчезла навсегда».
Он подошёл, поправил на дочери одеяло. Она спала, тихо посапывая и чуть приоткрыв свой маленький ротик, словно аквариумная рыбка. От её блаженного вида и ему захотелось спать. То ли от нахлынувшей усталости, накопившейся после сильных эмоциональных переживаний, то ли «заразившись» вирусом сна от «золотой рыбки», но он отправился на свой диван. Устроившись в чём был, не раздеваясь, положил рядом с собой платок любимой жены, вбирая перед сном её аромат, будто лег не один. Веки намертво прилипли к глазам, и он моментально провалился в сон, словно на хирургическом столе надышавшись хлороформа перед сложной операцией.
* * *Утром генеральный директор благотворительной организации «Ангел» Альберт Семёнович Змойров, как только опустился в своё кресло, немедленно позвал свою секретаршу. Алевтина не заставила себя ждать и влетела в кабинет шефа, стараясь как можно быстрее поразить его своей новой мини-юбкой, открывающей, в отличие от предыдущей, еще три сантиметра обнажённой женской плоти.
Она быстро поняла, что от неё хотят мужчины, как можно и нужно использовать то, что дала ей природа, при определённом участии её отца и матери, простых сельских тружеников полуразвалившегося колхоза России. Ей только исполнилось девятнадцать лет, а она уже была на престижной работе с зарплатой, превышающей общий доход её малообразованных родителей в десять раз. Ещё имела в любовниках своего руководителя, который к тому же был не женат, что сулило ей большие жизненные перспективы. Одним словом – жизнь удалась!
– Лиф, ты совсем обалдела! – Глаза Альберта уставились на провоцирующую наготу своей секретарши. – У тебя скоро трусы покажутся!
– Ещё скажи, что тебе не нравится, – надула губки сотрудница. – Я же для тебя стараюсь. Между прочим, у Руслана Николаевича новая помощница точно в таких же коротких юбках ходит. Помнишь, мы к нему заезжали пару дней назад. Я помню, как ты тогда на неё пялился.
Альберт вспомнил про новую помощницу нотариуса – Людмилу.
«Да, хороша девка, но моя Алевтина получше будет. Во-первых, моложе, Во-вторых, чуть постройнее, и главное, уж точно поглупее будет, что я особенно ценю в бабах».
