Алла Полянская - Вдвоем против целого мира

– Почему вы не сказали полиции?!

– Сначала не думали, что это важно. Да и альбома-то не было уже, что говорить… а теперь скажем и фотографии отдадим, за этим и едем. – Влад направился к двери, потому что Соня уже ждала его. – Я не знаю, что там было такого, из-за чего пришлось вламываться в Сонин дом. Ну, может, полиция что-то выяснит. Ладно, мам, я пойду.

– Так вы на твоей машине едете?

– Да, она просторная, а Соня хотела кое-что купить для дома.

Влад вышел, Елена Станиславовна снова склонилась над записями отца. Должно было остаться хоть что-то. Какой-то намек, любое свидетельство того, что Станислав Сергеевич Оржеховский принимал участие в работе профессора Шумилова. Вот карточки пациенток – отец наблюдал беременность практически всех обитательниц Научного городка, и карточки сохранились. Вот история беременности Натальи Шумиловой.

За окном метнулась тень, но Елена Станиславовна этого не видела. Она листала записи отца, датированные тем временем, когда Наталья вынашивала Лизу. Профессор Оржеховский наблюдал ее беременность, есть упоминания о назначениях. Елена Станиславовна заинтересованно читала, что же назначал отец беременной Наташе. Взгляд зацепился за запись, которую профессор делал каждый раз, принимая пациентку: реакция на препараты без отклонений. Не будь она сама врачом, этого не заметила бы, но она знает, что эта запись не имеет никакого смысла. Препараты, назначаемые женщинам при нормальной, без патологии, беременности – самые обычные, и реакцию на них не надо описывать отдельно. Если только под видом этих препаратов беременной не дают нечто совершенно иное. Что же ее отец назначал своим пациенткам, чего не мог записать в их карточки?

Елена Станиславовна похолодела. Болезнь Лизы. Быстро развивающееся психическое расстройство Наташи. И эти крысы в лаборатории. Препарат, который разрабатывал профессор Шумилов? Почему оборонное ведомство его так прятало?

Она выбрала всех пациенток отца, кто наблюдался в Научном городке. Анна Андриевская, запись в карточке та же. И Валентина Филатова, дочь профессора Огурцовой, и Жанна Ерофеева, и Елена Миронова, и Дарина Малышевская, мать Марии. Те же назначения, та же пометка.

Елена Станиславовна взяла свою историю беременности. Отец вел ее с той же скрупулезностью, что и карты остальных пациенток. Пролистав назначения, она убедилась, что в ее истории пометки о реакции на препарат нет.

Отец помогал Шумилову в его экспериментах, но не рискнул экспериментировать на родной дочери и на еще не рожденном внуке.

Все, что знала Елена Станиславовна о своем отце, противоречило тому, что она только что обнаружила. Не мог ее отец, который всегда рьяно защищал права пациентов, без ведома их давать им непроверенный экспериментальный препарат. Ну не мог он этого сделать.

Но ведь сделал же. Вот записи в карточках, его уверенный и разборчивый, совсем не докторский почерк: реакция на препараты без отклонений.

Что-то шевельнулось у нее за спиной, какое-то движение воздуха, которое она успела заметить и удивиться, – и страшный удар обрушился бы на ее голову, но за секунду она осознала опасность и отпрянула, удар пришелся на стол с бумагами.

– Мам!

Нападающий обернулся на голос – Влад стоял в дверях, времени у непрошеного гостя совсем не было. Пистолет в его руке был такой пугающе настоящий и опасный, что Елена Станиславовна поняла: сейчас чужак выстрелит в ее мальчика.

Тяжелое пресс-папье из цельного куска розового мрамора обрушилось на голову врага. Елена Станиславовна врач, и еще раньше, чем преступник упал, она знала: он мертв.

– Самооборона, конечно. – Реутов отложил исписанные бумаги. – След на столе свидетельствует о силе удара, который нападающий обрушил на вас, это видно по крышке стола, после этого никто не выжил бы. Парень пришел убивать, и пистолет, а также дубинка, которую мы нашли, говорят об этом. Так что я открыл уголовное дело и тут же его закрою, прокуратура со мной согласится, думаю.

– Согласится. – Молодой подтянутый парень в синем кителе отпил из стакана холодного лимонада, который подала Елена Станиславовна. – Доктор, вам придется приехать на допрос, но уверяю вас, это формальность. Что ж, майор, я поеду, у меня еще есть дела, а вы заканчивайте здесь, завтра я жду ваш отчет. Спасибо за лимонад, Елена Станиславовна.

– На здоровье.

Она уже обрела душевное равновесие, но мысль о том, что негодяй, проникший в ее дом, собирался убить ее сына, повергла ее в ужас. Еще бы секунда, и ее жизнь потеряла бы смысл. Все, для чего она жила, ради чего дышала – все могло исчезнуть в одну секунду. Но она успела.

– Я права забыл. – Влад держит мать за руку, Соня сидит рядом. – А она мне говорит – вернемся, ну что ты от каждого поста будешь шарахаться, отъехали-то недалеко. Ну, мы и вернулись. Я хотел взять пластиковую бутылку и налить в нее лимонада, на улице жара, и не нашел пустую тару, зашел спросить, где взять, а тут… это быстро случилось, я понять ничего не успел.

– Ясно. – Реутов хмуро смотрел на санитаров, завернувших труп в мешок. – Мысли есть какие-то? Что он искал, что у вас есть такого, ради чего он был готов убить?

– Ничего. – Елена Станиславовна развела руками. – Дом старый, вся мебель еще родительская, Владик только полы поменял и крышу перекрыл черепицей, ну и гараж построили, дорожки между клумбами, это дорого было, но все это не унесешь с собой! Здесь нет никаких ценностей, совершенно!

– Он и не искал ценности. – Реутов раздраженно фыркнул. – Вернее, не те ценности, которые мы считаем таковыми. Скорее всего, он знал, что в доме нет никакого золота-брильянтов, но ему нужно было не это. Что-то искали в доме у Сони…

– Альбом! – Елена Станиславовна посмотрела на сына. – Вы же с Соней собирались…

– Но мы еще не забрали фотографии, что об этом толковать! Может, там и нет ничего. – Соня нахмурилась. – Просто так совпало, а на самом деле альбом этот…

– Какой альбом?! – Реутов медленно закипает. – Какие фотографии? Вы что-то знаете и скрыли от меня?

– Денис Петрович, не надо так кричать. – Соня примирительно коснулась его руки. – Мы и не думали, что это важно.

– Тогда объяснитесь. Но это должно быть очень веское объяснение.

– О, только не надо угроз, что за мелодрама! – Соня презрительно поджала губы. – В ночь, когда в мой дом забрались неизвестные, пропал альбом с фотографиями. Его принес Владик – у них он на полке стоял, вместе с остальными, там были снимки того лета, когда пропала Лиза. Мы его посмотрели в беседке, а перед балом я занесла его в дом. А ночью, как я уже говорила, Танька и Дарик влезли в мой дом, и мне показалось, что Козявка его смотрела. Я спрятала этот злополучный альбом в ящик стола в кабинете, чтоб потом при случае отдать Владу. И вот этот самый альбом и пропал, а больше ничего.

– И вы не сказали?!

– Ну, сначала я его пропажу не обнаружила. – Соня спокойно смотрит Реутову в глаза. – Я просто забыла об этом альбоме, он же не мой! А потом вспомнила.

– И не сказали.

– Во-первых, я не думала, что это важно.

– Ну, конечно, она не думала! – Реутов раздраженно хлопнул ладонью по столу. – Некто среди ночи залезает в ее дом, устраивает кавардак – то есть искомая вещь настолько важна, что не потрудились даже скрыть следы обыска, уносит один-единственный предмет, а она не думает, что это важно. Это…

– Успокойтесь, Денис Петрович. – Соня наливает ему еще лимонада. – Нервные клетки не восстанавливаются. Поразмыслив, мы с Владом пришли к такому же выводу и собирались…

– Что, ну вот что вы собирались? Альбома уже и след простыл, и мы не узнаем, что именно могло заинтересовать…

– Дослушайте вы меня! – Соня уже сердится. – Дома, на жену будете кричать. Что значит – не узнаем, если узнаем! Профессор Оржеховский был страшный педант. И все отснятые пленки резал по три-четыре кадра, складывал в конверт и прятал под обложку альбома. И когда я принесла его из беседки в дом, конверт выпал, я подняла его и, поленившись идти в комнату, просто пихнула конверт за раму зеркала в гостиной. Там он и остался, мы с Владом отдали негативы в мастерскую и сегодня собирались забрать снимки и привезти их вам. Собирались, честное слово!

– И где эти снимки?

– В мастерской, где же еще. Влад забыл права, и мы вернулись буквально от ворот с охраной, а тут все это. – Соня смотрит на Реутова ясными глазами. – Ну теперь вы понимаете, что мы не собирались от вас ничего скрывать? Наоборот, мы ехали, чтобы забрать эти гадские фотографии и привезти их вам.

– Это вы сейчас так говорите.

Злость ушла. Невозможно злиться на женщину с глазами, которые меняются каждую минуту, в зависимости от света, падающего из окна.