Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
— Собаку надо было, она бы след взяла, а так что…
— Собака тут ни при чем — злоумышленник на машине уехал. — Яшин понимал состояние потерпевшего, старался говорить сдержанно. — Протектор мы сняли, будем искать.
Он подошел к девушке-дактилоскописту, слегка тронул ее за локоть.
— Сонечка, как у тебя?
— Да вроде закончила.
Простые слова произнесены были тихо, по делу, но ни у кого из присутствующих в помещении не могло возникнуть сомнения в глубине и подлинности чувств, связывающих между собой этих двух людей.
Затем он подошел к Тошке.
— Антонина Аркадьевна, будьте любезны, еще раз проводите нашего сотрудника к себе в дом, ей необходимо там поработать, потом мы с вами продолжим беседу.
Когда те ушли, Яшин прогнал журналистов.
— Все, господа акулы пера, быстренько расплылись по редакциям, мир ждет сенсаций, все-все-все, дальше мы без вас попробуем обойтись. Удачи.
Он придвинул свой стул к Колчеву.
— Давайте побеседуем, Аммос Федорович, не возражаете?
— Да, да, конечно. Все, что могу.
— Скажите, вы когда обнаружили это разорение?
— Сегодня, я «Стрелой» приехал, в Питере был, в командировке.
— Долго?
— Что, в Питере? Неделю.
— Неделю. Значит, кража случилась в ваше отсутствие?
— Какая кража?
— И вы о ней не слышали?
— О чем?
— А супруга ваша… Валерия Модестовна…
— Она — неизвестно где. Звонил ее родителям — и там ее нет… Какая кража?
— И ни записки, ничего?..
— Абсолютно! Вчера говорил с ней по телефону — все было нормально, сын звонил из Марокко, должен был прилететь третьего дня, но задержался, обещал завтра… Какая кража?
— И где она может быть, вы не предполагаете?
— Абсолютно! Подожду немного и объявлю во всесоюзный розыск. Так что вы имеете в виду под кражей? Она мне говорила, что случилось какое-то несчастье у дальних родственников, но какое…
— У вас что-нибудь пропало?
— Пока вроде ничего, я так посмотрел… Побили только все, изгадили, варвары. А так ничего не пропало. Кроме жены, разумеется. Да, собака вот пропала.
— Скажите, Аммос Федорович, вы с какой целью Санкт-Петербург посещали, если не секрет, конечно?
— Никакой не секрет: жена настояла, чтобы я обошел старых знакомых-издателей на предмет возобновления деловых отношений.
— Понятно. И удалось?
— Что? Возобновить отношения? Нет, знаете ли, время изменилось настолько, что я и предположить не мог…
— А сами вы рассчитывали на успех?
— Да нет, знаете ли… теперь ведь все перевернулось с ног на голову: моими идеалами они брезгуют, я их не принимаю и не приму никогда…
— И зачем же ездили?
— Говорю, жена настояла.
— А вояж этот в Северную столицу нашу заранее был запланирован или возник спонтанно?
— Совершенно спонтанно: накануне мне купили билет и я уехал. Простите, ваше имя-отчество?..
— Ярослав Ягударович.
— Скажите, Ярослав Ягу… — он запнулся, — скажите, вы какую кражу в виду имели?
— Я имел в виду кражу, которая случилась прошлым воскресеньем в Москве в квартире композитора Антона Игоревича Твеленева.
Колчев долго непонимающе смотрел на Ярослава Яшина и наконец произнес:
— Что вы говорите?
— Да, но там проще: взяли все, что смогли унести, вернее, увезти на грузовике. А у вас, вы говорите, ничего не взяли, вот что плохо.
Колчев всем корпусом повернулся в сторону Яшина.
— Что значит «плохо»? Вы считаете, что это плохо?
— Ну а как же, Аммос Федорович? Вы сами подумайте — что мы искать будем, если ничего не украдено? Хулиганство, не более того, в милицию надо, а уголовный розыск тут ни с какого боку — кражи нет, никто не ранен, не убит никто, кроме собаки…
На подобную реакцию писателя Яшин не рассчитывал: тот вскочил, опрокинув кресло, бросился к двери, потом обернулся и, чтобы не упасть, ухватился за косяк. Лицо его было мертвенно белым.
— Как убита!? Убита?!!
Яшин поспешил к нему, провел обратно к креслу.
— Простите меня ради бога, я думал, вы знаете, на заднем дворе в мусорном баке, два выстрела…
— Я хочу убедиться… — Аммос Федорович опять было рванулся к двери, Яшину стоило немалых сил его удержать. Он почти насильно усадил его, затараторил.
— Ее там нет, успокойтесь, ее увезли, сядьте и успокойтесь, постарайтесь успокоиться, нам нужно извлечь пули для определения оружия, может быть, оно где-то раньше встречалось, всякое бывает, если бы украли что-нибудь, хоть малость какую, пусть безделушку, и то зацепка, а так… Все перебили, испакостили и что? Где мотив?
А без него в нашем деле никуда. Кто-то против вас большой зуб держит. Вот вы и вспоминайте, кто за что вас так невзлюбил, и с милицией поделитесь своими соображениями: авось, сообща и выйдем на след вандалов. А так хоть бы безделушка какая…
— А Лерик?! — истошно закричал Аммос Федорович, нервы которого, по всей видимости, к этому моменту находились на пределе.
Яшин даже вздрогнул.
— Что, простите?
— Жена моя! Где моя жена?! Это вам не зацепка?! Человек пропал — это вам меньше даже безделушки?!
— Нет, нет, успокойтесь, Аммос Федорович, жена ваша намного конечно же больше любой безделушки, и она обязательно объявится, думаю, уже минут через сорок, максимум — через часок, поверьте мне…
— Объявится? Но где она?
Ярослав широко развел руки в стороны, что можно было трактовать и как «понятия не имею», и как «знаю, но хрен скажу».
— Но у нее телефон не отвечает, — плаксиво пожаловался Колчев.
Ярослав удивился.
— Серьезно?
— Где Валерия Модестовна?! — опять сорвался Аммос Федорович.
— Тихо, прошу вас, успокойтесь, должно быть она в таком месте, откуда ей не очень удобно отвечать на телефонные звонки, есть такие заведения, их не так много по Москве, но они есть, у них там иногда даже на какое-то время телефоны конфискуют, чтобы соблазна не было кому позвонить, но она в полной безопасности, слово чести. Приедет и сама вам все, как на духу, расскажет. Вместе посмеетесь. А вы мне лучше, пока суть да дело, вот какую закавыку растолкуйте: почему гражданская жена ваша, Валерия Модестовна, шестнадцать лет не имела ничего против питерских издателей, которые в вас в одночасье разочаровались и печатать перестали, а на семнадцатом году вдруг воспылала к ним такой лютой неприязнью, что отправила вас в их логова без вашего на то желания, спонтанно, без предварительного их согласия на встречу, без какой бы то ни было надежды на успех с вашей стороны?
Очевидно, несколько успокоенный яшинскими заверениями по поводу безопасности своей жены, классик советской литературы не услышал или предпочел не услышать в вопросе следователя никакого неприятного для себя намека. Он спросил только:
— И что вы хотите этим сказать?
Яшин улыбнулся.
— Только то, что женщины в своих поступках, увы, согласитесь, не всегда следуют доступной понимания логике.
Дактилоскопист Соня просунула в дверь голову.
— Слава, можно тебя?
— Да, Сонечка.
Она отвела Ярослава в сторону.
— Вот, нашла на дорожке под окном комнаты Антонины Заботкиной.
В руке девушка-дактилоскопист держала перстень желтого металла с вкрапленным в него красным камнем.
Во вторник поздно вечером все собрались в кабинете на четвертом этаже. Договорились на двадцать три часа, но Трусс, как обычно, опоздал и, ворвавшись в кабинет, начал с порога:
— Почему на столе пусто? Кончины моей ждете? У меня с утра из еды, можно сказать, только поцелуй любимой на губах. Я что, один за всех буду думать, как ночь коротать? Мало того, что достойный экземпляр лучшей половины человечества по вашей милости остается сегодня без необходимого еженощного мужского внимания, так они еще и меня задумали голодом в импотента извести. Где до блеска вымытый хрусталь, где серебро приборов, фарфор посуды, нектар напитков, частик в томате, где? Вы зачем здесь собрались с такими скорбными рожами, угрозки недоученные, зачем небо коптите, если жизнь — не праздник, а Трусс — не скатерть-самобранка? А-а-а?! Ну-ка долой вашу писанину, щелкоперы-бумагомараки, объявляю благословенный час пополнения утроб.
С этими словами он смел с рабочего стола Мерина бумаги и заменил их извлеченными из своего «дипломата» двумя бутылками водки, четырьмя пива, хлебом, колбасой, маслом, сыром и действительно банкой частика в томате.
— За десертом побежит, кому выпадет на морского: мороженое-пломбир, фрукты и кофе-глиссе.
Затем он встал по команде «смирно». — Теперь слушай мою команду: «На-ва-а-а…лись!»
Возражений особых не последовало — все действительно были голодны, как серые волки в студеную зимнюю пору. Разве что Мерин, как старший группы, несколько скривил нос, но и он сделал это невызывающе, деликатно.
