Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Тошка открыла глаза: над ней нависала огромная собачья морда и подавала какие-то голосовые сигналы. Какое счастье, что никто не мог видеть ее сна — сквозь землю бы провалилась.
Она зажгла лампу — часы показывали начало первого ночи, значит, спала она не меньше пяти часов. За окном чернела осенняя ночь — она заснула, не зажигая света.
Сверху послышались едва различимые шаги — значит, мама вернулась и не хочет ее будить, и чего ты разрычался, делать тебе нечего, дурной пес, жалко было дать досмотреть, чем все это кончится, да? Интересно же. Дурак.
Тело продолжало гореть, руки-ноги затекли и теперь неприятно кололо тысячами иголок.
Дурак. Иди спать.
Ху перестал рычать, но продолжал проявлять не свойственную ему нервозность.
Иди спать, я сказала!
Неожиданно сверху опять послышались шаги, на этот раз не в маминой комнате, а в кабинете деда. Тошка села на кровати, прислушалась: это странно, уж он то вряд ли мог приехать один без посторонней помощи. Дядька? Он, как известно, никогда не заходит в комнату своего отца ни здесь, ни в Москве, никогда, это уж стало в семье притчей во языцех, да и на ключ дед всегда закрывает свой кабинет, когда отсутствует.
— Ху, кто там?
Собака взглянула на нее недовольно: мало того, что спит как сурок, не добудишься, так еще и дураком обзывает.
Девушка погасила свет, вышла в коридор, на цыпочках поднялась по лестнице — дверь на второй этаж оказалась запертой на ключ. Она приложила ухо к замочной скважине и, стараясь не дышать, простояла несколько минут в таком положении: шаги — не шаги, но какое-то шевеление на втором этаже явно происходило.
Трусихой она никогда не была — в детстве братья, Антон и Герард, всегда именно ее будили по ночам и отправляли бродить по темному дому, если им чудилось что-то страшное, и она, лязгая зубами, выполняла их поручения — но и сказать, чтобы походы эти как-то особо с годами закалили ее характер и прибавили через край бесстрашия, тоже было бы неверно. Рассудительностью же она отличалась, и достаточно выгодно, даже по сравнению со своими старшими братьями.
В данном случае логика ее размышлений была такова:
если дверь на второй этаж закрыта на ключ (а она закрыта), значит, находящийся там человек или вошел и закрыл ее за собой, или залез через окно. Если второе — это злоумышленник, если первое — кто-то из своих;
но если жулик — почему не лает Ху, а только загадочно рычит? А если свой — зачем лезть через окно?
если жулик, то уходить он будет, по всей вероятности, тоже через окно, а если свой, то можно предположить, что воспользуется дверью. Но определить это удастся не ранее, как незнакомец надумает покинуть дом;
значит что? Значит, надо запастись терпением и ждать, а потом уже решать, как быть с милицией — вызывать или не вызывать.
Логика собственных умозаключений девушке представилась убедительной, она прокралась обратно в свою комнату, заперлась на все возможные замки, не зажигая света устроилась у окна и стала ждать.
То, что довелось ей увидеть в ту ночь, и пыталась теперь во всех подробностях передать Антонина Заботкина столпившимся вокруг нее газетчикам и представителям правоохранительных органов.
— … Я сидела, наверное, минут тридцать, если не больше — полная тишина, ни звука, потом раздался какой-то шорох, и я увидела в окне темный силуэт человека, спускавшегося по водосточной трубе. Через плечо у него висел продолговатый предмет, завернутый в черную тряпку. Двигался он очень медленно, неслышно, а когда проползал мимо моего окна — его глаза блеснули в свете уличного фонаря, и он меня увидел: мы встретились взглядами и, как завороженные, мне показалось, целую вечность смотрели друг на друга. Я его узнала и очень испугалась, потому что этого не могло быть — усы, борода, черная кепка, маскарад какой-то.
Я отскочила от окна и тут же услышала такой ржавый грохот — по-видимому, труба не выдержала нагрузки, обвалилась и ночную тишину как взрывом прошило.
— Прошило взрывом? — переспросил кто-то из журналистов. — Это как же?
— Ну как? Полная тишина — в ушах звенит и вдруг гром над самой головой, как будто тебя медным тазом ударили… звуком прошило… по голове…
— Интересно. — Молоденький журналист подсел к ней поближе, соболезнующе заглянул в глаза. — Очень интересно. А «ржавый грохот» — не прокомментируете, — это что за зверь?
Тошка не уловила иронии, ее переполняли эмоции.
— Ржавый грохот — это когда железом по железу, так что даже мурашки высыпают…
— А в сурьму железо не обмакивают перед этим?
— Какую сурьму? Никакой сурьмы. Грохот, похожий на обвал, знаете, когда камни с гор падают и на пути своем все сметают, такой гул идет, аж уши закладывает…
— Вы, девушка, стихов не пишете?
— Пишу, — честно призналась Антонина и тут же спохватилась, — но сейчас речь не об этом.
Почему вы про стихи? Вам не интересно, что я говорю?
На выручку к ней пришел Яшин.
— Интересно, даже очень интересно. Молодые люди, вы нам мешаете. Сидите молча или я вас выгоню. Рассказывайте, Антонина Аркадьевна.
Тошка победно взглянула на журналиста: так-то вот! Продолжила:
— Потом опять тишина. Я подождала какое-то время, подхожу к окну, а он лежит на дорожке внизу на спине и над собой в вытянутых руках держит этот предмет в тряпках…
— А кто «он», — Ярослав очень надеялся на успех.
— Мне показалось… но это глупость… и потом темно совсем, видно только, что лежит, а кто… Он долго лежал, я даже выйти хотела, вдруг убился — высота небольшая, но дорожка-то из плит каменных, но побоялась, потом он зашевелился, на четвереньки перевернулся, встал и пошел к калитке, а на дороге фонарь светит — он в джинсах, в темной какой-то куртке, черная кепка, борода, но… не старый, высокий… А Ху все время молчит, ни разу голос не подал, я его спрашиваю: «Кто это?», а он молчит, это очень странно, он всегда предупреждает, когда чужой. Потом он исчез: смотрю, смотрю — нет его. А потом этот звонок…
— Какой звонок?
— По телефону, на мой мобильник.
— В два часа ночи? И кто это был?
— Не знаю. Незнакомый мужской голос: «Дайте воды, умираю от жажды».
— Вы свет не зажигали?
— Нет, страшно.
— И что он еще сказал?
— Ничего. «Дайте воды». И все.
— И вы что?
— Я хотела открыть, пошла в кухню, набрала воды, хотела вынести, но Ху зарычал, не пустил меня, встал перед дверью, а уж он, если чего не захочет — ни за что не пустит…
— Да-а-а, и такое случается: собаки умнее хозяев, надо же быть такой… — журналист не договорил, осекся под жестким взглядом Ярослава Яшина.
— Говорите, говорите, Антонина Аркадьевна, что было дальше?
— Ничего. Еще раз позвонили, но я не стала отвечать. Смотрела в окна, перебегала на цыпочках от одного к другому — больше никого не видела.
— А номер звонившего вы мне верный дали?
— Конечно.
— Проверьте, пожалуйста, еще раз.
Она достала из кармана брюк телефон.
— Все верно — 8 903 260 18 12.
— Спасибо. Продолжайте, пожалуйста.
— Потом какая-то машина проехала, я на другой стороне дома была, пока прибежала — она исчезла. Я на второй этаж полезла, открыла дверь — мамина комната открыта и деда, остальные заперты, похоже, ничего не исчезло, но я невнимательно смотрела… да и не знаю я, что там у них… Потом опять к себе спустилась… И вот тут страшно стало: на крыльце кто-то стоял, я дыхание слышала, потом постучали тихонько, я не ответила, испугалась очень: можно было витражи разбить — у нас там витражи — и залезть. Слышу опять: «Пить дайте». И Ху опять зарычал, грозно так… Я до шести у дверей простояла, а потом этот крик: «Помогите!», несколько раз, явно оттуда, через дорогу от нас, там писатель Аммос Федорович Колчев с Лериком живут, я к окну прилипла — у них вдалеке в доме свет загорелся, вижу какие-то тени туда-сюда мечутся, и опять «помогите», потом ворота открылись, машина взвизгнула и исчезла, ну я вам и позвонила, мне Всеволод Мерин телефон дал…
— А машина какая?
— Машина? Легковая, кажется.
— Нет, это я понимаю, а марка, цвет?
— Я их не различаю. Темная.
В комнату вошел Аммос Колчев, поднял перевернутое кресло, сел, сказал в сердцах:
— Собаку надо было, она бы след взяла, а так что…
— Собака тут ни при чем — злоумышленник на машине уехал. — Яшин понимал состояние потерпевшего, старался говорить сдержанно. — Протектор мы сняли, будем искать.
Он подошел к девушке-дактилоскописту, слегка тронул ее за локоть.
— Сонечка, как у тебя?
— Да вроде закончила.
Простые слова произнесены были тихо, по делу, но ни у кого из присутствующих в помещении не могло возникнуть сомнения в глубине и подлинности чувств, связывающих между собой этих двух людей.
Затем он подошел к Тошке.
— Антонина Аркадьевна, будьте любезны, еще раз проводите нашего сотрудника к себе в дом, ей необходимо там поработать, потом мы с вами продолжим беседу.
