Оберег от порочной любви - Соболева Лариса Павловна
– Садись. (Она – плюх на стул, словно не ела три дня, и ножки у бедняжки подкосились.) Да убери ты волосы с лица. (У, какая послушная девочка, явно беременная. А ей всего... На аборт деньги пришла просить, но сначала надо найти врача, чтоб без последствий. Нет, сначала взбучку ей устроить, чтоб надолго запомнила.) Какие проблемы?
Анжела положила локти на стол, сама почти легла туда же и вопрос папе бросила:
– Ты совсем от нас ушел?
– Слушай, ты уже взрослая...
– Значит, совсем, – вздохнула она, трогая маркеры, авторучки. – Нет, я тебя понимаю, но маму жалко. Она то плачет, то орет на всех. С тетей Тори тебе лучше?
– Да. Анжела, я всегда любил Тори.
– А когда нас делал, маму не любил?
– Ты как с отцом разговариваешь? – постучал он по столу пальцем.
– Значит, не любил. Когда взрослые не знают, что сказать, или не хотят врать, начинают воспитывать криком. Так ты и нас бросил?
– Нет, что ты, – смутился Брасов, однако заставлял себя смотреть дочери в глаза. – Вас я люблю. Очень люблю и никогда не брошу. Честно.
– Но даже не звонил. И не позвонил бы, если б я не пришла.
– Звонить... нет. По телефону всего не скажешь... Вру, боялся, что ты или сын бросите трубку. Думал позже увидеться, встретить у школы, объяснить. Мне ведь перед вами неловко, а домой я не могу приходить, сама понимаешь.
– Что я, дура? Тебе тяжело было с мамой, только... тебя сейчас дома не хватает.
Вот когда он опустил голову: она тронула его до слез, сказав – не хватает. А полагал, в их семье каждый сам по себе, только сходились за обеденным столом. С трудом Брасов выдавил из себя:
– Анжела, прости, я не смог остаться с мамой.
– А ты купи у меня прощение, а?
У Брасова вытянулось лицо. Нет, он тут, можно сказать, страдает, ему стыдно, а доченька практична, как банкир.
– Вот как! Так ты за деньгами пришла?
– За ними тоже. Мама не дает, говорит, идите к своему папочке.
– Так... – протянул он, постукивая пальцами по столу. – И много просишь?
– Чем больше, тем лучше. Хоть мешок, все потрачу.
Кто ж откажет родной дочке? Ей же мороженого или пирожок в школе съесть надо, колы выпить, поклубиться, да и нехорошо дочери такого человека без денег гулять. Собственно, он рад, главная головная боль исчезла бесследно: с Анжелой они не стали врагами. Брасов достал две тысячи:
– Хватит?
– Ну, пока хватит, потом еще дашь.
Ее рука упала на стол ладонью кверху, мол, клади денежки, а у Брасова – спазм в горле. Браслет! На запястье Анжелы! Знакомый до отвращения! Браслет из цветных бусинок!
– Что это? – выдавил он, указывая глазами.
– Это? – подняла она руку. – Фенечка.
– Что еще за фенечка?
– Ну, от сглаза, порчи, чтоб никакая зараза не пристала. Удачу притягивает. Оберег еще называется.
– Дай-ка сюда...
Взяв браслет, Юрасов перебирал бусины... Тот самый, нет сомнений. У его дочери!
– Где взяла?
– В клубе девчонка подарила на счастье.
– Как ее зовут?
– М... – водила глазами Анжела, вспоминая. – Она подошла ко мне в клубе и сказала, что ее зовут... Женька. Да, Женька. И что она хочет подарить мне эту фенечку. Сняла с руки и дала, я взяла.
Услышав имя, в первый миг Брасов задохнулся от ужаса. Однако Женек сотни, тысячи, это совпадение – неубедительно, однако.
– Как она выглядела? – быстро спросил он.
– Блондинка... – покрутила пальцами у висков Анжела, видимо изображая локоны. – Волосы длинные, до пояса, я думала, прицепила хвост, а он настоящий. Но в отстойных шмотках.
– Что значит – отстойных?
– Ну, вне моды.
– Во что она была одета?
– Юбка короткая, черная, блуза красная с квадратиками, туфли красные... Полный отстой, так одеваются ископаемые.
– Когда она подарила тебе браслет, когда это было?
– Позавчера.
И позавчера разбился Роберт. Стало быть, вон как его решили доконать – к дочери подобраться.
– Пап, ты чего испугался? – недоумевала Анжела. – Это простая девчонка, без закидонов, тебе как раз такие нравятся.
Брасов понял, что продал себя, поэтому следующий вопрос задал, натянув дурацкую, как ему казалось, но довольную улыбку:
– Так ты дружишь с этой хорошей девочкой?
– Не видела ее больше. И телефонами мы не обменялись. Она подошла, отдала браслет на счастье и ушла. Отдай.
– Слушай, Анжела, оставь его у меня.
– Пап, это же подарок.
– Я тебе другой куплю... потом отдам этот... позже.
– Тогда гони еще три штуки, – затарахтела она, – куплю серебряный, Динка толкает. Это крупная и плоская цепочка с монетками, я давно хотела такой, но не попадался. Дашь?
А куда денется? Отсчитывая купюры, он осторожно поинтересовался:
– Сегодня пойдешь на... Лысину?
– А то. Я ж теперь при бабках.
– Ну, иди, иди. Стой. Больше нет никаких проблем? (Беременность ему не давала покоя, вдруг девочка не на браслет деньги взяла.)
– Проблемы будут у тебя и большие. Мама на развод подает, сказала, обдерет тебя как липку.
– Это она загнула. Да, будь другом, привези мои костюмы, рубашки, в общем, всю одежду, а то я запарился покупать новые. Можно частями. Ты потихоньку от матери, а?
– Пап... – потупилась Анжела, закусив губу. – Не смогу.
– Почему?
– Мама сожгла твои вещи во дворе.
– Да ну! Все?
– Все. Даже носки. Такой костер получился... соседи пожарных вызвали. Пап, не сердись на нее, ты ж ее бросил, она обижена.
– Ну, ладно... Ты куда сейчас?
– Пф! Домой. Уроков полно, хочу успеть до Лысины. Пока.
Едва за ней закрылась дверь, Брасов снял трубку, лихорадочно набрал номер, когда на другом конце провода ответили, он отбарабанил:
– Илья, срочно ко мне! Засада больше не понадобится, браслет передали мне через мою дочь. Сегодня же вы поучите деньги, но у вас будет еще работа. Вы возьмете под наблюдение мою дочь, глаз с нее не спускайте! Слышите? Ни днем, ни ночью не спускать! Быть от нее не дальше двух метров. Возьмите в помощь людей, сколько потребуется. За дорогу ко мне продумайте, что вам для этого нужно. Жду.
Положив трубку на аппарат, Брасов вертел в руке браслет, потом ахнул им о стол со всей силы. Пока только таким образом он мог выразить свою ненависть. Бусины не разлетись в разные стороны, как когда-то, а замерли на темной полировке веселенькой змейкой, соединенной в кольцо.
23
Тори не принимала участия в организации похорон, сказав Брасову:
– На вокзале, когда фотографировала его с любовницей, я поставила точку: Роберт чужой мне человек.
Легко осуждать, посторонний человек не преминет это сделать, для него важен сам факт, следствие, а не причина, впрочем, причины никто не выставляет напоказ. Тори приехала с детьми, разумеется, и с Брасовым, мама с папой Роберта постреляли глазами, но языки попридержали, зная точно, что бывшая невестка способна на многое, потому опасаясь скандала. И у них обывательская позиция: как она посмела бросить Роберта? А ей, по большому счету, плевать на них, на злословие, да и на бывшего мужа. Чисто по-человечески его было жаль. У нее удивительная способность отрезать все ненужное одним махом, а много переживают за чужого человека? Так и она. Поэтому все подмечала, всех замечала. Заметила на кладбище и Нелли, стоявшую в сторонке. Тори подошла к ней, взяла за руку и подвела к гробу.
– Кто это? – тихо спросил отец Роба.
– Женщина, которую любил ваш сын.
Это была шпилька родителям и родственникам, злобно косившимся на Тори: мол, какие ко мне претензии, их следует предъявлять тому, кто лежит в гробу. Это была и демонстрация благородства, подчеркивающего разницу между ними, дескать, я должна ненавидеть любовницу, вас и Роба, но, как видите, у меня нет камня за пазухой, так что давайте жить дружно. Тори любую ситуацию способна повернуть в свою пользу.
По дороге к машинам Брасов, Тори и Нелли шли вместе.
– Я должна рассказать вам об одной странности, – сказала Нелли.