Дочь за отца - Владимир Григорьевич Колычев
— Вы из милиции? — спросила она, с трудом сосредоточив взгляд на Степане.
— Несколько вопросов по поводу вчерашнего.
— Я не одна, — сказала Елкина, кивком указав в глубь квартиры.
— Пусть одевается.
— Она не раздета.
— Она?
— Наташа.
— Рыжова?
Елкина кивнула, распахивая дверь перед непрошеными гостями.
Квартира двухкомнатная, чистая, уютная, в гостиной на диване за журнальным столиком сидела девушка лет двадцати с толстым слоем косметики, который скрывал прыщи на лице. Лицо круглое, широкое, глаза большие, нос маленький. Взгляд такой же затуманенный, как и у Елкиной.
На столе две чашки чая на блюдцах, корзинка с печеньем, работал телевизор, подключенный к видео, Рыжова смотрела какой-то шумный боевик, не обращая внимания на гостей.
— Чаю? — спросила Елкина.
— Если вы не против, мы с вами попьем чай на кухне, а мой коллега в гостиной, с вашей подругой.
Маргарита провела Степана на кухню. И здесь все чисто, мойка свободна, только ложка с бурой накипью на ней. Степан осторожно взял, перевернул, так и есть: внешнее дно у ложки обгорелое. Он открыл шкаф, заглянул в мусорное ведро, а там два использованных шприца, распотрошенный фильтр сигареты, через который пропускался приготовленный в ложке раствор.
Степан ничего не сказал, но Елкина усмехнулась так, как будто он задал ей каверзный вопрос. Дескать, ей все равно, кто и что о ней думает.
— Ну так что, чай пьем? — спросил он.
Елкина кивнула, потрогала рукой чайник и зажгла конфорку под ним. Видно, вода в чайнике успела остыть, пока она с Рыжовой смотрела телевизор. За чашкой чая. И ложечкой героина.
— Я так понял, у вас сегодня выходной?
— Начальство разогнали, — усмехнулась девушка.
— Кое-кого еще и убили.
— Туда ему и дорога!
— А до этого убили еще троих. Ваших клиентов застрелили, — сказал Степан, кивком указав на Рыжову, которая находилась за стеной. — Этим чего пожелаешь?
— Хорошей встречи в аду!
Одно полушарие, казалось, диктовало Елкиной хорошее поведение, а другое — плохое. В ней жила и скромная девушка, и развязная оторва, и это не раздвоенное сознание, а скорее, две сущности единого целого. И обе в состоянии наркотического опьянения.
— Они вас обижали?
— Ну, было!
— Что было?
— Групповушку решили замутить… Вам это интересно? — спросила Елкина, провокационно глянув на Степана.
— Групповушка — это всегда интересно, если после нее убивают. Или в процессе?
— Что в процессе? Козлов этих убили?.. Я не знаю, кто их убил!
— Завтра будут готовы результаты экспертизы, если вдруг вы применяли клофелин, лучше скажи сразу, будет больше доверия.
— Да не было никакого клофелина!
— Может, наркота?
— Да нет, они только водку хлестали.
— А вы?
— Ну мы с Ташкой курнули слегка… Так легче, так не замечаешь.
— Чего не замечаешь?
— А когда трахают тебя и в хвост и в гриву…
— Насколько я понимаю, тебя никто не заставлял.
— Не заставлял?! Много вы знаете!
— Кто заставлял?
— Да какая уже разница?
— Вчера вас обидели, вы сбежали, я правильно понимаю?
— Ну да… Тинка сапог там оставила.
— А почему не пришла за ним?
— А зачем тогда сбегать? Чтобы вернуться? — Елкина удивленно глянула на Степана.
— Не возвращались?
— Нет!
— А Сказка с Авилой? Вы им говорили, что произошло?
— Темке сказали.
— А он сказал им?
— Не знаю… Он один был, без них.
— А деньги? Или клиенты с вами расплатились?
— Ну как расплатились… Я не знаю, что там на Сказку с Авилой нашло, они на этих наехать решили. На бабки думали развести, а они крутые. У них там на столе волына лежала. С глушителем. Сергей газетку поднял, а под ней пистолет. Ну Авила на задницу и сел!
— А пистолет какой?
— «Беретта».
— Разбираешься в оружии?
— Да не очень, но Сергей говорил, что его «Беретта» его никогда не подводила. Не то что наше русское бабье… Так и сказал. Мочить вас, говорит, всех надо!..
— Пьяный был?
— Да.
— Значит, Авила увидел пистолет и на задницу сел?
— Обломался, козел!
— Обломался, умылся, а тут вдруг такая возможность за обиду спросить появилась, да?
— Какая возможность?
— Ну, Сергей спит, Дима спит, Костя спит.
— Где они спят?
— Сейчас-то они в морге спят. А так они дома спали, у себя в кроватях. Вы ушли, а они спать завалились. Или сами по себе, или клофелин подействовал.
— И что?
— Как что? Они крепко спят, заходи кто хочет, убивай кого хочешь.
— Не знаю я ничего! И чем они там занимались, не знаю!
— Значит, Авил со Сказкой наугад поехали. Думали, шумно будет, заходят в дом, а клиенты ваши спят.
— Не знаю, куда они заходили.
— А они могли зайти?
— Понятия не имею. Нас Темка домой отвез, мы здесь до утра откисали. Не знали ничего.
— А Сказка с Авилой могли убить?
— Могли.
— Ты что-нибудь знаешь?
— Нет!
— Может, кто-то что-то говорил о том, что Авила со Сказкой бандитов залетных завалили?
— Да нет, не говорил никто. Не знаю я ничего!
— А сама не убивала?
— Я что, дура ненормальная?!
— Значит, «Беретту», говоришь, видела. С глушителем.
— Да.
— А когда вы убегали, пистолет где находился, там же, на столе?
— Да не помню… Этот придурок пистолетом нам угрожал! Я вам, говорит, во все места понатыкаю!.. Ну не урод!
— Пьяный был?
— В жесть!.. И Дима пистолет свой доставал. Тоже «Беретта», и тоже с глушителем. В два ствола, говорит, будем… Вот скажите, откуда такие уроды берутся?
— Уроды, — кивнул Степан. — Причем в стельку пьяные.
— Это точно. Сначала вроде ничего, ничего, а потом раз — и всех накрыло.
— Может, с водкой что-то не то?
— Не знаю, мне нормально было.
— Может, все-таки клофелин применили?
— Да нет, не было ничего такого!..
— А в шкафу зачем сидела?
— Кто сидел?
— Ты сидела.
— Кто вам такое сказал?
— Сидела?
— Дядя Слава сказал?
— Сидела в шкафу?
— Ну так сидела…
— От кого пряталась?
— От дяди Славы, а что?
— Он что, родителей твоих знает?
— Почему родителей?
— Может, он не знал, чем ты занимаешься, а увидел бы тебя, узнал. И родителям рассказал.
— Да знал он, чем я занимаюсь… — глянув в окно, вздохнула Елкина. — И родителей знал… Отца знал и маму… А что здесь такого?
— Да нет, ничего.
— Я же помню, как он к нам приходил. Смотрит на меня, улыбается, вырастешь, говорит, врачом станешь. А я правда врачом хотела стать… А потом перехотела… — Маргарита снова вздохнула.
Проституткой она стала и наркоманкой, о чем, конечно же, сожалела. Но не более того. Ни с тем она не пыталась завязать, ни с другим.
— Стыдно стало,
