Помощница палача - Марина Серова
Алина глубоко вздохнула, задержала дыхание и еще немного помолчала.
– Знаешь, сколько раз я говорила себе похожие слова? «Ты теперь в безопасности!» «Они теперь до тебя никогда не доберутся!» Разве что раньше мне никто полной опеки не предлагал. – Девушка нервно рассмеялась и тут же горько всхлипнула.
– Прости, я не хотела тебя ранить или напоминать о болезненных событиях.
– А я никогда, ни на минуту ничего не забывала. Почему-то не получается, – голосом маленькой девочки пожаловалась она.
– Потому что ты молчала, слишком долго держала это в себе. Ведь после того, как выговоришься, часто становится намного легче.
– Поверь, Женя, молчать у меня были причины.
– Но ты рассказала все Вадиму?
– Без подробностей, разумеется, но он их никогда и не требовал. Сразу все понял и безоговорочно мне поверил.
– Ты уже не первый раз это повторяешь. Значит, ты делала попытку рассказать кому-то из родных, а тебе не поверили? – высказала я предположение.
– Бабушке, – кивнула Алина, – Лидии Павловне то есть. Как-то в наивном порыве надежды, которая меня уже почти не посещала, я все рассказала ей и попросила помощи и защиты. А она ответила, что я гадкая девочка с больной фантазией. Что думать о таких вещах мне рано, а распускать бредовые слухи о приличных людях должно быть стыдно. И что она велит меня выпороть и поставить в угол на соль, если услышит, что я хоть когда-то кому-то говорю что-либо подобное.
– Она тебе просто не поверила? Да еще и угрожала расправой? Как это ужасно! Но ведь есть способы доказать правдивость подобных обвинений!
– О, поверь, ей не требовались никакие доказательства! Нужно было лишь внимательней присмотреться к собственной семейке и немного понаблюдать. Но она сразу заклеймила меня лгуньей и больше не желала слушать мои мольбы или внимать слезам. Мне тот разговор дался очень тяжело, было стыдно, и обидно, и горько одновременно. Но я сделала один вывод – что мне никто не поможет и нужно брать все в свои руки. Два года я вынашивала план самоубийства, а дальше ты знаешь.
– То есть тебе было всего лишь двенадцать лет?!
– Когда я с бабушкой попыталась поговорить? Да, почти двенадцать. Допустим, она могла все принять за странные подростковые фантазии. Отругать меня. А потом немного понаблюдать и сделать собственные выводы, но она этого делать не стала. И все шло по-прежнему.
– А когда все началось, сколько тебе было? Ведь ты на тот разговор решилась не сразу?
– О, далеко не сразу. Тогда мне было около девяти лет.
– Какой кошмар! – Я не смогла сдержаться и добавила непечатное ругательство, потом немного помолчала. – То есть бабушка тебе не поверила, потому что насильником был ее собственный сын? Ты это хотела сказать?
– Сыновья, – бесстрастно поправила Алина, – мой дядя и отец. Явный извращенец и скрытый извращенец, как я их теперь называю.
– Почему? – невесело усмехнулась я.
– Дядюшка так и не женился, даже с девушкой не встречался никогда, насколько я могу судить. Папашка хоть и женился, но лишь для отвода глаз. Интересы-то не изменились. И склонности, говорят, на протяжении жизни не меняются. Впрочем, возможно, это изначально такой план был? Кто ж его знает…
– В смысле прикрытия? Да, педофилы крайне редко женятся. А если подобное и происходит, у их избранницы, как правило, имеется миленькая маленькая дочка.
– Вот об этом я и говорю! – оживилась Алина. – Он женился и ребенка завел, чтобы потом было кого насиловать с минимальным риском попасть в тюрьму. Ведь своего ребенка можно сломить, запугать. А еще дома преданные мать и жена, которые всегда поддержат и прикроют. Так что жертве насилия просто не у кого будет попросить помощи.
– Как ты выжила в этом кошмаре? – невольно вырвалось у меня. – Известно, что ребенок, который подвергается насилию в собственном доме, кроме страха, стыда, отвращения и смятения, должен испытывать постоянный всепоглощающий ужас. От сознания, что некуда бежать, негде искать помощи, от ощущения, что попал в ловушку.
– Я и не выжила, Жень. Вернее, физически я все перенесла, но того ребенка больше нет. Мне пришлось измениться, чтобы не сойти с ума. Для начала я отключила все чувства, потому как помочь они не могли, а терзаний мне и так достаточно было. А потом нашла логичный и самый приемлемый выход – самоубийство. Но Вадим меня спас, а после избавил от вечного, нескончаемого кошмара.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Отец с дядькой и матерью однажды весной поехали на дачу. Там нужно было что-то подлатать, покрасить к новому сезону, а еще убраться хорошенько. Они устали и остались ночевать в домике, в принципе похожем на этот, только чуток поприличней. Как водится, выпили перед сном, чтобы расслабиться и снять усталость. А до этого камин растопили, чтобы дом прогрелся. После зимы в нем было очень сыро и промозгло. Да так и уснули, неподалеку от горящего камина. В общем, погибли они все в пожаре. Следствие потом пришло к выводу, что они решетку каминную забыли поставить, а уголек выскочил, поджег коврик, дальше плед, занавески, мебель, так пожар и случился. А люди под винными парами спали слишком крепко, вот никто и не проснулся, выскочить из огня не попытался.
– Но ты думаешь, что все было не так?
– Нет, почти что так. Только угольку выпасть да не потухнуть помог Вадим. Он же плотно закрыл окна и подпер двери, чтобы никто не смог покинуть дом, даже если попытается. А потом, когда понял, что внутри полыхает прилично и пожар вот-вот будет замечен со стороны, просто убрал подпорку и ушел. Впрочем, дом не до основания сгорел, соседи потушили что могли, но к тому времени внутри все уже были мертвы. А бабушка потом продала участок вместе с тем, что осталось от дома. Подальше от тяжелых воспоминаний, как она любила говорить. – Алина коротко хихик-нула.
– И тебе никогда не было жалко?
– Что ты, Женя, я ненавидела то место люто! Я даже теплое лето ненавидела, потому что тогда родственнички постоянно ездили на дачу. А там травка, шашлычок, водочка, а по ночам особые развлечения, как ты, наверное, уже догадалась.
