Чарльз Шеффилд - Неподражаемый доктор Дарвин
Дородный доктор заколебался, обдумывая эти слова.
— Совершенно справедливо, — наконец произнес он. — Разве что мы призываем их, чтобы изгнать раз и навсегда. Тогда это необходимо. А теперь вы все смотрите внимательно, не отводите глаз с луча фонаря.
Он приоткрыл створку фонаря, и луч света протянулся по всей комнате, выбиваясь из-за странного механизма. По этому сигналу Поул встал, тихо задул свечи, что висели в замысловатых канделябрах на стенах, и задернул шторы. В комнате, освещенной одним лишь фонарем, воцарилось гробовое молчание.
Дарвин согнулся над инструментом и отодвинул металлическую щеколду. Что-то зажужжало, и металлическое колесо начало медленно вращаться. Торопливо обойдя стол, доктор взял конец шнура, привязанного к боковой стенке прибора, натянул его и встал у всех за спиной. Лопасти мерно пересекали луч, отбрасывая по комнате дрожащий узор света и тьмы.
Дарвин натянул шнур посильнее. Движение колеса ускорилось, черные лопасти так и мелькали на фоне яркого луча. Доктор потихоньку экспериментировал с веревкой, подбирая какую-то определенную скорость вращения. В комнате, заглушая ровное жужжание механизма, послышались звуки мучительного, затрудненного дыхания, сдавленное горловое рычание.
Элис отвела взгляд от луча и в ужасе закричала. Филип Олдертон медленно поднимался на ноги. Вены у него на голове и шее налились кровью. Огромный и страшный в прыгающем свете фонаря, он начал поворачиваться к молодой женщине. Деревянные ручки кресла затрещали и разлетелись у него в руках, как сухие веточки.
Дарвин отпустил шнур и, не успел Олдертон окончательно встать, наклонился к нему сзади. Ловкие и сильные руки доктора сжали сонную артерию владельца поместья. Силач захрипел, пытаясь вырваться, но через несколько секунд качнулся вперед и без чувств рухнул на мягкий ковер.
Дарвин разжал руки.
— Зажгите свет, да побыстрее. — Он глубоко вдохнул, как будто сам долго не дышал. — Вы, Брезертон, приведите слуг и перенесите вашего господина в постель. По моим подсчетам, он придет в себя минут через пять. Когда очнется, не давайте ему ничего, кроме воды, и бдительно наблюдайте за ним, пока мне или доктору Ледьярду не представится возможности его осмотреть.
Он подошел к часовому механизму и остановил вращение колеса. Поул зажег от фонаря щепку и по очереди поднес ее к настенным светильникам. В комнате снова стало светло, и с губ Джеймса Ледьярда сорвался протяжный дрожащий вздох. Молодой врач покачал головой, глядя, как четверо слуг поднимают и выносят из комнаты огромное тело Олдертона.
— Вот что так упорно отказывался принять мой разум, — произнес он. — В глубине души я подозревал правду, однако она шла вразрез со всеми моими знаниями, с самыми сокровенными убеждениями. Я говорил себе, что такого просто не может быть, — но ошибался.
— Сдается мне, не так уж вы и ошиблись. — Дарвин поглядел на Джеймса с симпатией. — Ошиблись в деталях, но не в сути происходящего. Инстинкт подсказал вам виновника, а не способ его действий.
Доктор подошел к окну и раздернул шторы. Высоко в небе все еще виднелась полная луна.
— Похоже, время давно за полночь, — заметил он. — Не стоит ложиться, пока Филип Олдертон не придет в себя. Мисс Элис, не попросите ли Брезертона принести что-нибудь поесть? Например, холодного ростбифа и пирога. — Он повернулся к Ледьярду. — И какие же подозрения зародились у вас насчет Филипа Олдертона? Кажется, я могу отгадать кое-что по вашему поведению во время нашей первой встречи. Помните, как вам не хотелось, чтобы я осматривал его раны?
Ледьярд придвинул стул поближе к столу и исподлобья глянул на Элис, которая молча скользнула в комнату и уселась перед высоким окном.
— Да, у меня возникли подозрения. Я всегда отрицал сверхъестественные явления, ибо они противоречат рациональному взгляду на мир. Однако сегодня мы собственными глазами лицезрели то, что мой разум сумел вычислить, но не умел принять. Филип Олдертон — оборотень, ликантроп. Мы видели начало превращения. Если бы вы не остановили его, он убил бы Элис и скорее всего всех нас. Даже ослабевший, Филип Олдертон сильнее любого, кто находится в этой комнате. А в волчьем обличье он сделался бы и вовсе непобедим.
— Пожалуй. — Дарвин, усевшись напротив Ледьярда, подпер подбородок руками. — Но это к делу не относится. Ваше заключение основано на ложной предпосылке, будто чудесное и сверхъестественное — одно и то же. Чувства матери, видящей первую улыбку своего малыша, отнюдь не противоречат природе. Их легко объяснить вполне простыми законами, вытекающими из животного стремления увековечить свой род. И уж конечно, в этих чувствах нет ничего сверхъестественного. Но я менее всех в мире посмел бы утверждать, будто они не чудесны. Различие становится критическим, когда мы пытаемся объяснить события, что произошли в Олдертон-маноре за последнюю неделю — и последние двести лет.
Заслушавшись доктора, Поул замер, не донеся руку со щепкой к трубке. Когда огонек начал жечь ему пальцы, полковник выругался и уронил щепку на пол.
— Прах побери, Эразм! Вам, наверное, кажется, будто вы говорите что-то дельное, а по мне — это все сплошной вздор. Какое отношение улыбки младенцев имеют к превращению Филипа Олдертона в зверя? Да мы здесь ни одного младенца не видели!
— Джейкоб, вы никогда не слышали об аналогиях? — вздохнул Дарвин. — Вот вам и польза сравнений. Что ж, пока Филип Олдертон не очнется, у нас хватит времени. Думаю, всем будет интересно послушать объяснение целиком.
Он обернулся к Брезертону, который бесшумно внес в столовую поднос с холодным ростбифом, мясным пирогом и сыром.
— Вашего господина удобно устроили?
— Да, сэр. Около постели дежурят двое.
— Возможно, его будет тошнить. Прекращение притока крови к мозгу иногда дает этот эффект. На всякий случай приготовьтесь.
— Да, сэр. — Брезертон повернулся к двери, но вдруг замялся. — Доктор, слуги боятся мистера Олдертона. Они слышали, что здесь произошло. А рядом с ним безопасно, или он может снова в любой момент превратиться?
— Насколько понимаю, они от вас же все и услышали, — заметил Дарвин. — Передайте, что им ничего не грозит.
— Ой ли? — спросила Элис, когда Брезертон вышел из комнаты. — Если доктор Ледьярд прав, разве Филип не может снова обернуться волком? Луна все еще в небе, а ветер на мельнице дует так же сильно.
— Можете не бояться. Доктор Ледьярд отгадал лишь часть правды, но вы как невеста Филипа Олдертона должны знать все. Скажите, дорогая моя, до приезда сюда вам было что-нибудь известно о здоровье Филипа Олдертона или его родных?
— Филип всегда отличался отменным здоровьем. Сами видите, как быстро он оправился от ран. А о его родных мне ничего не известно. Я полагала, что все они наслаждаются тем же даром.
— Так оно и есть, — вмешался Джеймс Ледьярд. — Чарльз Олдертон умер уже в весьма почтенном возрасте и вплоть до рокового приступа никогда на здоровье не жаловался.
— Чудесно. — Дарвин отрезал себе кусок кэрфильского сыра. — Итак, давайте начнем с одних лишь фактов, свободных от каких-либо теорий. Вы, доктор Ледьярд, осматривали раны Филипа Олдертона и тело Тома Бартона. Полагаю, осмотр навел вас на определенные выводы. Не расскажете ли, на какие именно?
— Мне стало очень не по себе, — ответил Ледьярд. — С ранами Филипа Олдертона все было ясно: их нанесло какое-то животное. Но с Бартоном дело обстояло иначе. Он тоже был довольно сильно поранен, однако причина смерти оказалась иной. Ему пробили череп — необыкновенно сильным ударом. Вид этой пробоины крайне встревожил меня. Я задумался, а не могло ли случиться так, что они с Филипом подрались друг с другом.
— Что свело бы тайну Бессмертного к обыкновенному убийству, — заметил Дарвин. — Не знаю, зачем тогда вы пытались не подпускать меня к раненому — разве что сами что-то заподозрили и хотели уберечь кого-то третьего от горя и публичного скандала. И, кажется, я знаю, кого именно вы надеялись защитить. Но вы упустили из виду одну важную вещь. Вы не осмотрели тела собак.
— Камбиса и Беренгарии? — удивился молодой врач. — А зачем?
— И в самом деле зачем? — поддержал его Поул. — Черт возьми, Эразм, я же говорил вам: вы ничего не добьетесь, ковыряясь в двух дохлых псах. В жизни не видел этакой пакости.
— Да, не слишком аппетитное зрелище, — жизнерадостно согласился Дарвин. — Но любому врачу привычное. — Он взял толстый ломоть ростбифа и принялся щедрой рукой намазывать на него горчицу. — Зато крайне информативное. Итак, еще один факт. Элис, дорогая моя, собак держали на псарне. Кто их кормил и за ними ухаживал? Уж верно, не Филип.
— Бартон, — ответила молодая женщина. — В его обязанности входил уход за всеми собаками. Подозреваю, что идея взять их на мельницу принадлежала именно ему.
