Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины
Поэтому Эньшин вызвал Кораблева в прихожую и зашептал:
— Как же вы, Андрей Андреевич, этого проходимца Анохина в дом пускаете? Скверный он человек. Авантюрист, склочник, стяжатель. Я вам подробнее потом такое о нем расскажу... Он ведь доносчик, отца родного не пощадит. Плохо вы его знаете.
Эньшин вернулся к столу и снова заговорил с Бурминым. К ним подошел Кораблев.
— Так вы, я вижу, познакомились! — И, кивнув в сторону Эньшина, Кораблев пояснил Бурмину: — А это тот самый Семен Михайлович, с которым мы в Старицкое ездили. Славная была поездка. Ехали со всеми удобствами — на машине Семена Михайловича...
— В Старицкое? — переспросил Бурмин. — Туда, кажется, должны приехать археологи? Обследовать пещеры, Старицкий монастырь. В МОСХе что-то об этом говорили, рассказывали историю этого монастыря. Я был там однажды. Музей у них довольно интересный.
Эньшин не подал вида, что поражен этим известием.
— Когда же намечаются раскопки?
Бурмин как можно равнодушнее ответил:
— Вот этого не знаю, не слыхал.
Эньшин наполнил бокалы и предложил тост:
— За процветание искусства и его служителей!
В несколько театральной интонации, с которой он произнес свой тост, Бурмин уловил напряженность. А когда тот вскоре взглянул на часы и стал прощаться, Бурмин понял — Эньшин не на шутку встревожен. Ну что ж, значит, стрела попала в цель.
Кораблев вышел проводить Эньшина, и тот, понизив голос, спросил:
— Кто это был рядом со мной? Как его фамилия?
— Тихонов. Да его никто не знает, он здесь недавно — приехал с периферии.
— А вы-то его откуда знаете?
— Дама одна, художница, меня с ним познакомила.
— Вы утром будете дома? Я позвоню вам, надо поговорить.
ЗНАКОМСТВО СОСТОЯЛОСЬ
В свой первый приезд в Советский Союз несколько лет тому назад иностранный турист Иоганн Райнер остановился в гостинице «Украина». Однажды его внимание привлекла висевшая в холле картина «Осень в сибирской тайге». В отличие от остальных работ, сходных по технике живописи, эта выделялась большим мастерством. В ней почти физически ощутим был холод осени. Одинокая маленькая фигура сидящего на поваленном дереве человека подчеркивала огромность тайги. Лиственница на переднем плане светилась золотом на солнце, а вдали на вершины сопок нависали тяжелые темные тучи...
У окна холла остановилась дежурная по этажу Вера Кондратьевна Эньшина.
— Не знаете, кто автор этой картины? — обратился к ней Райнер.
— Это Смирнов. Между прочим, я с ним знакома и вот попросила, чтобы его картину поместили здесь, на нашем этаже... Это очень хороший пейзажист. Он уже немолод, ему лет шестьдесят. Член Союза художников, участник многих выставок. Мне рассказывали, он рисует какими-то новыми красками, вроде бы на смолах приготовлены...
— По-видимому, энкаустика.
— Вот, вот. Так и называли. А вы-то сами не художник?
— Нет. Но я большой поклонник искусства. Коллекционирую картины.
— А русские художники есть в вашей коллекции?
— Есть и русские.
— Я тоже люблю картины. У нас дома есть очень хорошие.
— Современные или старинные?
— Да нет, не старинные, но ценные. Муж в этом понимает. Он художник, но только не по картинам. Рекламой занимается.
— Очень приятно. Он, наверное, связан с живописцами?
— Конечно, он знает многих художников. Некоторые и дома у нас бывают.
— Мне бы хотелось познакомиться с вашим мужем. Если это возможно.
— Я узнаю у него и скажу вам.
В следующее свое дежурство Вера Кондратьевна сказала Райнеру, что муж согласен повидаться с ним. Договорились, что Эньшин приедет в гостиницу. Он явился в тот же день и намеревался побеседовать с иностранцем здесь же, но Райнер предложил прогуляться по улице. Они вышли на Кутузовский проспект.
— Семен Михайлович, я человек дела и вокруг да около ходить не имею времени. Я хочу посмотреть ваши картины и тогда кое-что, возможно, предложу вам.
— Как вы хорошо говорите по-русски. Вы что же, в России жили?
— Приходилось бывать, но очень давно. Имею особые способности к языкам. Стараюсь тренироваться в разговоре, чтобы не забыть. Когда бываю здесь, встречаюсь с русскими. Вроде язык помню хорошо.
— А я знаю немецкий...
— Вот как? Я вижу, вы человек образованный. А почему ваша жена работает? У вас что, маленькая зарплата?
— Не в этом дело. Я зарабатываю прилично. Она работает для пенсии.
— И прислуга у вас есть?
— Что вы! С этим у нас очень сложно. Даже за хорошую плату трудно найти домработницу. Никто не идет на эту работу. Правда, одна женщина согласилась помогать, бывает у нас раз в неделю.
— Это плохо. Значит, Вере Кондратьевне приходится и самой работать по дому. А у нас всю домашнюю работу делает прислуга.
— У вас условия жизни другие...
— Это верно... Я имею такие сведения, что у вас трудно живется художникам. Вы согласны с этим?
— Вынужден с вами согласиться.
— Скажите, если не секрет, вы имеете какой-нибудь капитал?
— Что вы? Какие капиталы? Хотя по сравнению с другими я более обеспечен.
— Что же вы имеете, простите за любопытство?
— Квартира, дача, машина и та довольно старая — вот и все.
— Ну-у, это немного...
— А что сделаешь? Приходится себя ограничивать... Это у вас деловой образованный человек имеет широкие возможности...
— Вы бывали в нашей стране?
— Не бывал, но знаю по рассказам...
— Не хотите приехать к нам, ну, предположим, в гости?
— Это очень заманчиво...
— Если у нас продолжатся дружеские отношения, я могу послать вам вызов.
— Благодарю. Но мы так мало знакомы... Какие же дела у вас здесь, в Москве?
— Поездить, посмотреть... Я скажу вам больше, если вы пригласите меня к себе.
— Когда угодно. Буду очень рад.
Через несколько дней Райнер приехал к Эньшиным. После обеда Вера Кондратьевна оставила мужчин одних. Гость рассматривал картины.
— Сколько вы заплатили этому художнику? — Он указал на пейзаж.
— Я много делал доброго для этого художника, поэтому он продал мне их дешевле настоящей цены, за шестьсот рублей.
Эньшин лгал — он получил этюды Анохина, не заплатив ни копейки.
Райнер в раздумье рассматривал другие картины Анохина.
— Он человек состоятельный, этот художник?
— В деньгах нуждается. Если бы не моя помощь, ему бы плохо пришлось.
— Вы что же, значит, руководитель?
— В некотором роде — да. Со мной считается начальство, признают мой опыт, знания. У нас так же, как и везде, уважают сильных людей.
— Но материально держат в рамках...
— Да. Это неудобная сторона нашей жизни. Сводит значение личности на нет.
— Я хотел бы познакомиться с этим художником. Как его, Анохин?
— Он сейчас в отъезде, вернется не скоро.
Анохин находился в Москве, но Эньшин ни в коем случае не мог знакомить Райнера с ним, даже если бы Райнер и решил купить у него анохинские картины, — это не в его, Эньшина, интересах.
— Сожалею. Но надеюсь, что вы нас познакомите в следующий мой приезд.
— А вы еще собираетесь в Москву?
— Надеюсь, что придется иногда бывать...
Посещение Райнером четы Эньшиных завершилось сделкой: один из пейзажей Анохина Райнер купил, и Эньшин неплохо на этом заработал. Он с большим удовольствием взял в качестве платы валюту, Это было «дружеское начало», как сказал Райнер.
Теперь для Эньшина наступил новый этап в его жизни. Получив валюту, он утратил покой. Мечта накопить капитал и уехать на Запад овладела всеми его помыслами.
И когда через год Райнер снова приехал в Москву, он предложил Эньшину стать посредником в передаче некоторых вещиц от «верного человека», а также оказывать другие услуги, о которых он попросит через «своих людей». «Верным человеком» Райнера был Лисовский.
Райнер был неплохим психологом. Он сразу понял, что ради наживы Эньшин готов на все и потому, бесспорно, примет его предложение и будет служить ему.
Эньшин понимал, что это более рискованно, чем шантажировать Дутько и Дальнева, но вложенные в его руки иностранные купюры обладали такой магической властью и были так притягательны, что он и не думал сопротивляться.
В дальнейшем Райнер иногда присылал для Эньшина письма, в которых сообщал о разных забавных событиях из жизни своей семьи и прочий подобный вздор. Все деловые сообщения Эньшину передавали на словах. Правда, в письмах было и приятное — Райнер обещал устроить чете Эньшиных вызов.
Теперь Эньшин окончательно обрел желанную цель, и все его действия были направлены на ее осуществление.
КРАЖА
После сообщения, услышанного от Тихонова — о предполагаемых раскопках в Старицком, — Эньшин решил, что надо действовать. Он готов был немедленно ехать в Старицкое: он больше всего боялся утратить сокровища, которые так неожиданно сами дались ему в руки, те самые, что прятал Лисовский под полом часовни, и теперь, естественно, он считал их своими, хотя и знал, что настоящим хозяином этих вещей был Райнер. Был... до тех тор, пока ими не завладел он, счастливчик Эньшин. В этом деле его тревожило то, что он вынужден был все найденное, а точнее, украденное, спрятать там же, в Старицком, — везти ценности в Москву, а тем более к себе домой, он не решался. И все тянул с поездкой. А вот теперь ехать необходимо... могут нагрянуть археологи... Нельзя больше ждать...