Ричард Касл - Обнаженная жара
— Теперь понятно, почему ты так колебался, ехать ли со мной в издательство. — Рук пожал плечами, но Никки не отступалась. — Слушай, обещаю тебя не судить. Ты и вправду пытаешься пробиться в авторы любовных романов?
— Пытаюсь пробиться? — Он склонил голову набок и ухмыльнулся. — Пытаюсь, леди? Я уже пробился. Еще как пробился!
— Предположим… Как пробился? Я не видала ни одной твоей книги. Даже в «Google» проверила.
— Как не стыдно, — укорил он. — Ладно, уговорила. Журналисты не так уж редко пополняют доход побочными заработками. Кто-то преподает, кто-то грабит банки, кто-то работает литературным рабом. Я из последних.
— В «Ардор-букс»?
— Да.
— Пишешь порнушку?
— Романтическую литературу, с твоего позволения. Должен сказать, что я получаю у них совсем неплохие денежки.
— Знаю я твою «романтическую литературу». И какой ты взял псевдоним? Рекс Монтис или Виктор Блессинг? — Не дождавшись ответа, она съязвила: — Надеюсь, не Андре Фалькон?[119]
Рук склонился на стол и поманил ее к себе. Оглядевшись по сторонам, он прошептал:
— Виктория Сент-Клер.
Никки взвизгнула от смеха, так что к ним обернулись все посетители.
— О господи! Ты — Виктория Сент-Клер?!
Рук потупил взгляд.
— Как приятно, что ты решила меня не судить.
— Ты Виктория Сент-Клер?
— Да уж, это не суд. Больше похоже на казнь.
— Брось, Рук, это же потрясающе! Я сама читала Викторию Сент-Клер. Тебе нечего стыдиться. — Она все же рассмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью. — Прости, прости. Просто вспомнила, как ты говорил, что у каждого есть тайная жизнь. Но ты… Ты первоклассный журналист, военный корреспондент, получил две Пулицеровские… и ты — Виктория Сент-Клер? Это уже… не тайна, а…
Рук обвел взглядом обращенные к ним лица и подтвердил:
— Уже не тайна.
Тараканы вошли в адвокатскую контору Ронни Стронга, располагавшуюся на Геральд-сквер, этажом ниже Службы регистрации транспортных средств. Детективам показалось, что они попали в приемную ортопеда. Женщина с руками, закованными в гипс, из-под которого торчали только кончики пальцев, давала указания подростку, вероятно сыну, помогавшему ей с заполнением бланков. Мужчина, в инвалидном кресле, но без видимых увечий, тоже занимался бумажной работой. Этот человек выглянул из-за двух большущих мешков с квитанциями и прочими бумагами и проговорил:
— Его нет, парни.
Прием посетителей вела очень милая женщина в строгом костюме, но почему-то с рыболовным крючком в губе.
— Джентльмены, с вами дурно обошлись?
Каньеро отвернулся, скрывая смех, и пробормотал, обращаясь к Тарреллу:
— Черт, да буквально только что.
Таррелл совладал с собой и объяснил, что хотел бы видеть мистера Стронга. Секретарша сказала, что его нет на месте, он снимает новую рекламу, и предложила прийти завтра. Предъявив значок, Тарелл получил адрес студии.
Тараканы не особенно удивились, не застав Ронни Стронга на рабочем месте. Такая уж профессия, что выступление перед телекамерой важнее, чем в суде.
Для работы над рекламой адвокат расположился в исписанном граффити кирпичном складе китайских товаров. Здание, находящееся между старой верфью и Вильямсбургским мостом, не слишком напоминало Голливуд, но, с другой стороны, и Ронни Стронг не слишком походил на адвоката.
Таррелла и Каньеро никто не остановил, и они просто вошли внутрь. В первом, пустом кабинете пахло кофе и сигаретным дымом, впитавшимся в отсыревшие бумажные обои со сценками из жизни Таити.
— Эй? — позвал Таррелл и, не дождавшись ответа, вместе с напарником двинулся по короткому коридору на голос, выкрикивавший тот самый слоган, который наизусть выучил весь отдел: «С вами дурно обошлись? Ронни Стронг наладит жизнь!»
Дверь на сцену была распахнута настежь. Едва шагнув в проем, детективы дружно попятились — студия была так мала, что они испугались попасть в кадр.
В качестве декораций была моторная лодка на прицепе. Две грудастые модели в бикини изображали жертв аварии: у одной рука была подвешена на перевязи, другая опиралась на костыли, зато обошлась без гипса — возможно, ради экономии средств, но скорее, чтобы лучше были видны ее ноги.
— Прогоним еще раз, — протянул мужчина в гавайской рубашке, пожевывая потухшую сигару.
— Спорим, это хозяин? — шепнул напарнику Таррелл. — Хорошо подходит к обоям.
Каньеро в ответ поморщился:
— Как несправедлив этот мир, приятель!
— С чего бы… на этот раз?
— А вот смотри: Никки Хит отправляется на телестудию, и там сплошное стекло и мрамор, артистическое фойе с горячими и холодными закусками. А нам что досталось?
— Вот что я тебе скажу, детектив Каньеро. По-моему, с нами дурно обошлись!
— Мотор! — выкрикнул режиссер и добавил для пущей ясности: — Пошли!
Обе актрисы запустили руки в ящик для наживки и вытащили по пригоршне долларов. По-видимому, никого не волновало, что рука на перевязи прекрасно действовала. Улыбнувшись в камеру, одна из девиц заговорила:
— Справедливость — не случайность.
Другая тут же приподнялась на своих подпорках и заорала:
— С вами дурно обошлись? Ронни Стронг наладит жизнь!
Тут же появился и Ронни Стронг собственной персоной. Нечто напоминающее перезрелую грушу в парике высунулось из люка моторки.
— Кто-то меня звал?
Девицы, заключив его в объятия, запечатлели по поцелую на каждой щеке, между тем как фоном громогласно звучало:
— С вами дурно обошлись? Ронни Стронг наладит жизнь!
— Мы закончили, — проговорил режиссер и внушительно заключил: — Стоп камера!
Тараканам не пришлось представляться адвокату. Ронни Стронг заметил их еще во время съемки, и детективы могли бы догадаться, что вопрос: «Кто-то меня звал?» — был обращен к ним. Таковы незначительные преимущества работы полицейского.
Девушки пошли переодеваться в форму медсестер, а Ронни поманил детективов к моторке.
— Вам помочь? — предложил Каньеро.
— Нет, следующая сцена тоже в лодке, — покачал головой адвокат. — Она про медсестер, но я арендовал лодку на день. А вы копы, верно?
Тараканы предъявили удостоверения, и адвокат присел на планшир рядом с Тарреллом. Тот никак не мог оторвать взгляда от кружков апельсиновой помады на белом воротничке адвоката. Решительно переведя взгляд на его прическу, он заметил, что от пота парик начал отклеиваться.
— Что, парни, ваши служебные обязанности сказываются на состоянии здоровья? Скажем, потеря слуха от грохота стрельбы в тире? Я могу помочь.
— Спасибо, конечно, но мы хотели поговорить об одном из ваших клиентов, мистер Стронг, — ответил Каньеро, — Эстебане Падилье…
— Падилья? А, точно! Что вы хотите узнать? Виделся с ним вчера, он настаивает на своих требованиях.
Каньеро краем глаза заметил, как напарник подавил смешок.
— Эстебан Падилья умер, мистер Стронг. Погиб несколько дней назад.
— Надеюсь, за его смерть кто-то ответит. Он работал с техникой?
— Видимо, у вас много клиентов, мистер Стронг, — предположил Таррелл.
— И я каждому уделяю особое внимание! — заявил адвокат.
— Не сомневаюсь, — кивнул Таррелл, — но позвольте вам напомнить. Эстебан Падилья был водителем лимузинов, и его уволили этой весной. Он пришел к вам с жалобой.
— Верно-верно, мы подали иск о необоснованном увольнении. — Ронни Стронг постучал себя пальцем по виску. — Все здесь. Рано или поздно всплывает.
— Вы не скажете, на чем был основан иск, мистер Стронг?
— Конечно, сейчас вспомню. А, да, Эстебан Падилья. Из добропорядочных обитателей Гарлема. Вел честную жизнь, много лет водил лимузины. Самые разные: длинные, городские, «хаммеры»… Эти длинные «хаммеры» — просто ужас, да, парни? В общем, восемь лет служил этим крысам верой и правдой, а потом они его выставили без всякой причины. Я его спрашивал: может, все-таки хоть что-то было? Подворовывал, подводил клиентов, хамил боссу? Ничего! Восемь лет и — хлоп, пошел вон!
Я сказал пареньку: «С тобой обошлись несправедливо». Сказал, что мы обдерем их как липку, обчистим так, что ему больше никогда в жизни не придется работать.
— И чем все закончилось? — спросил Каньеро.
Стронг пожал плечами:
— Ничем.
— Как? — удивился Каньеро. — Вы отказались от иска?
— О, я взялся за дело. Готов был задать им хорошую взбучку. Но тут Падилья вдруг пришел и говорит: «Брось это дело, Ронни. Просто брось и забудь».
Тараканы переглянулись. Каньеро кивнул напарнику, разрешая задать вопрос. Таррелл обратился к адвокату:
— А он объяснил почему?
— Нет.
— Он выглядел взволнованным, испуганным, возбужденным?
— Нет. То-то и странно. Он выглядел спокойным, как никогда. Я бы сказал, счастливым.
