Светлана Храмова - Контракт
— Все в порядке, доктор Грюнер. С холода вошел, перепад температур. Еще раскраснеюсь, четыре части впереди.
— В каденции не забудьте чуть замедлить перед вступлением оркестра. И будьте уверены, я подхвачу любую фразу. Играйте «Концерт» так, как мы его сделали. Не думайте о жюри. Это не конкурс. Это концерт для публики. Договорились?
— Да, профессор. Я готов.
Звуки настраивающихся инструментов на сцене стали беспомощно тихнуть, обрываться, лишь две скрипачки замешкались, торопливо подкручивали ойкающие струны и проверяли высоту — смущенно, будто извиняясь за вынужденную задержку.
Митя вышел на сцену, уселся у рояля, поднял стул на нужную высоту, он выучил, сколько должно быть оборотов, чтоб от волнения не перепутать, потом уже не будет возможности исправить, а неудобства за роялем он терпеть не мог.
Полный зал, вытянутый стол жюри посреди. Он долго во сне будет видеть этот стол, страшное испытание конкурса — тебя вызывают не на сцену, тебя вызывают на ковер.
Грюнер занял место за пультом, Митя кивнул, подтверждая готовность, — и tutti оркестрового вступления волнами поплыло в невыспавшуюся толком публику, разгоряченную тем не менее нетерпеливым любопытством. Последний день. Вечером — результаты, кто же первый? Пари заключали, спорили, перешептывались: отчего же Кирилл Знаменский внезапно улетел из А.?.. Ждали выхода Вележева с нетерпением — стопроцентный фаворит, явный и, возможно, единственный!
Конкурсам необходимы скандалы — а на состязаниях пока все чисто да гладко, многие даже заскучали было. Слухи внесли оживление.
Фортепианное вступление заставило забыть о сплетнях и пересудах. Уверенность Вележева с первых же аккордов подчинила зал, ему с лихвой отпущено главное качество успешного концертанта — заставить слушателей услышать, исполнение его убедительно — а убедительность ведет за собой, приковывает. Концертирующий пианист — разновидность лидера, объединить толпу в едином порыве непросто. У Мити это получалось.
Страсть и боль, нега романтических грез, исповедь смятенной души, сомнение, протест, обретение веры — оттенки внутренних состояний, душевные метания композитора Вележеву будто продиктованы: поразительно, с какой холодной точностью он озвучивает страсть.
Так «Концерт» еще никогда не звучал. Новизна подхода ошеломляла. Вспоминались теперь не конкурсные секреты, а легенды о самом Барденне, по некоторым данным он был сожжен на костре как служитель дьявола. Хотя жил в то время, когда подобные вещи уже, казалось, никого не интересовали. Говорили, он продал душу в обмен на мелодии, стал членом тайного общества, сектанты вначале обожали его, а потом предали дикому и варварскому самосуду. Никто не знал, истина ли это, но знали наверняка: тайна личности композитора тревожит и поныне. На эту тему даже перестали говорить, многим представлялось дурным тоном строить предположения, забавляться домыслами. Но звучавшая музыка вряд ли написана обычным человеком. Даже если он гений.
Временами публику охватывал страх, временами — восторг, напряжение достигло предела. Митя уже доигрывал каденцию, когда едва различимый скрип в правой части рояля отвлек на секунду, показался подозрительным. Некоторая неустойчивость клавиатуры — или он теряет сознание от перенапряжения? Мысль пронеслась в сознании так же стремительно, как последние пассажи. Теперь аккордовые последовательности фортиссимо, легкая вопросительная мелодия в миноре — в последний раз, как зависшее эхо; снова модуляция в бравурный соль-мажор, возврат в главную тональность — и финал концерта, октавы, реверберирующие в басах, запоминаются зловещим, как угроза, вопросом.
Зависает беспомощно высокое «соль» последнего пассажа, сыгранного активно, но почему-то неопределенность, даже растерянность — итог концерта. Что и было основой концепции.
Митя снял руки с клавиатуры, мгновение посидел не двигаясь. Палочка дирижера застыла — и Войцех Грюнер повернулся к публике, кланяясь, потом пригласив к поклону пианиста. Митя поднялся из-за рояля, ступил шаг вперед, встал перед массивным кожаным табуретом и склонил голову в поклоне. Длинные волосы закрыли его лицо, отдельные энтузиасты уже повскакивали с мест с криками «Браво!», но в большинстве зрители будто замерли на миг, мгновение длилось, многие заново удивились, как велико его сходство с Эмилем Барденном (огромный портрет Эмиля висел на заднике: живописный символ конкурса. Написанная известным художником картина многократно меняла обладателя и, наконец, купленная на аукционных торгах муниципалитетом города А., обрела покой).
Овации только предполагали обрушиться, так бывает, когда пауза после исполнения необходима, чтоб осознать или, точнее, просмаковать услышанное, но вдруг огромный блистающий черным лаком рояль стал со скрипом крениться длинным лимузиновым корпусом вправо, клавиатура поползла вниз, правая передняя ножка каким-то образом выскользнула из резьбы, еще миг — и рояль с грохотом обрушился бы окончательно, рассыпался в щепу — но чудом удержался, ножка подпирала его, продолжая еле заметно скользить при этом. Сидящие вокруг рояля музыканты очнулись от оцепенения первых секунд и бросились спасать рояль, теряющий опору. Светловолосый верзила-контрабасист метнулся из дальней части сцены, присоединился, присел на колено и взвалил угол рояля на плечо, предотвратив неминуемое падение. Онемевшая вначале публика, затем невнятно рокочущая в изумлении, разразилась овациями, когда опасность миновала — овациями не только восторга, но и облегчения. Как будто битва выиграна, будто крепость взята. Собравшиеся не представляли себе, насколько близки к истине их ощущения!
Лицо Мити побелело, он по инерции продолжал поклоны, потом застыл, неотрывно глядя на возившихся с роялем оркестрантов. Илона стремительно поднялась на сцену, подбежала к нему, с деловито непроницаемым лицом увлекла за собой, увела за кулисы.
— Илона, спасибо. Я очень устал. — Он почти плакал, Илона вытащила из кармана темные очки, надела их ему на нос. Огромные очки, унисекс. — Я люблю тебя.
— Я тебя тоже. Ты играл гениально. Я рыдала во время медленной части. Публика в восторге. Все кончилось хорошо, слава богу. Рояль не свалился раньше, безобразие, они должны были все триста раз проверить.
— У меня было странное предчувствие. Ночью мучили повторяющиеся кошмары, я постоянно видел падающий рояль, почти не спал. Хочу быстрее вернуться в гостиницу.
— Именно это ты сейчас и сделаешь. Только постарайся идти бодро и улыбаться журналистам. Я отвечу на пару вопросов, чтобы тебя оставили в покое.
Илона повернулась к появляющимся на пути первым репортерам и заявила:
— Финальное выступление Дмитрия Вележева закончено. По-видимому, сейчас объявят технический перерыв, но до оглашения результатов голосования жюри Дмитрий никаких интервью давать не будет. Вы сами понимаете, это было бы неэтично. Вележеву нужно отдохнуть, это естественно. Завтра мы ответим всем желающим. Спасибо поклонникам пианиста, спасибо журналистам, до завтра, господа! — Илона с этой речью практически довела Митю до дверей, затем почти втолкнула в машину Майкла и уселась рядом.
— Майкл, привет, дорогой! Срочно в отель, пожалуйста! Срочно и очень быстро! — Она еще раз улыбнулась из окна, и тонированное стекло стало медленно подниматься.
Митя благодарно взял ее за руку и слегка улыбнулся:
— Спасибо тебе. Если б ты знала, как я устал. И еще — соскучился. — Но говорил он отстраненно и очень тихо, в голосе безразличие. — Тебя ведь так мало все это время, виделись урывками.
— Даже когда виделись, ты будто мимо глядел. — Упрек непроизвольно наружу вырвался, Илона смутилась. — Сумасшедшее время. Но теперь все кончилось, ты выдержал гонку. Финита. Завтра поздравим тебя как победителя.
— Не загадывай. Еще столько сюрпризов впереди.
— Главный сюрприз состоялся. Думаю, ты даже не понял до конца, что у тебя контракт с ведущей продюсерской компанией. В конкурсах участвуют именно ради того, чтобы потом играть, концертировать. Чтобы встреча с продюсером произошла. Это уже случилось. Это победа!
— Целиком твоя заслуга.
— Думаешь, если бы ты не заинтересовал Питера Уэйля, он бы предложил сотрудничество? Да никогда в жизни. Питер человек дела прежде всего. Вы с ним подружитесь, вот увидишь.
Машина подъехала к отелю. Они вышли, поднялись по изогнутой лестнице, попросив по дороге чаю. «И шампанского», — добавила Илона.
Иоганн кивнул понимающе, а через пять минут уже входил в номер с темнеющей запотевшим стеклом бутылкой, обернутой белым полотном салфетки, бутылка торчала из серебряного ведерка, все как полагается. На небольшом подносе Иоганн с шиком удерживал специальные бокалы.
